Юлия Леонова - Звезда Любви

— Михаил Алексеевич, — вновь обратилась она к Горчакову, — мне бы хотелось нанести визит сестре. Вы не могли бы… — она хотела было попросить у него разрешения воспользоваться его экипажем, но передумала: что будет, если кто-нибудь увидит ее в экипаже Горчакова?

— Жюли, я убежден, что Вам не стоит пока выезжать, — ответил Михаил. — Пусть пройдет время, пусть хотя бы вернется Ваш супруг, и тогда, может быть, можно будет открыть Полин правду о Вашем положении. Поймите, что чем больше людей знают какой-то секрет, тем труднее сохранить его в тайне.

— Вы правы, Михаил Алексеевич, — поднялась она из-за стола. — Пойду попрошу Тасю упаковать мои вещи. И, если это возможно, мне хотелось бы переехать как можно скорее.

— Ну, я же обещал Вам всяческое содействие! Николай Матвеевич обещал прислать в помощь Прохора, денщика Павла. Кстати, если Вам нравится Ваша горничная, можете забрать ее с собой, — предложил Горчаков.

— Как можно? — удивилась Жюли.

— Я решу это вопрос с Вашим супругом.

— Благодарю, — кивнула головой Жюли, обрадованная тем, как легко решился вопрос с прислугой.

После завтрака Горчаков, весьма довольный тем, что сможет в самом ближайшем будущем вернуться к привычной холостяцкой жизни, решил исполнить данное Юле обещание и встретиться с Катениным. Вернулся он во второй половине дня. Жюли в ожидании хозяина особняка то и дело выглядывала в окно гостиной, и едва завидев знакомый экипаж, поспешила спуститься. Стоя на верхней ступеньке лестницы, она видела, как Мишель вошел в вестибюль, отряхнул снег с воротника роскошной бобровой шубы и, скинув ее на руки подбежавшему лакею, направился в свой кабинет.

— Михаил Алексеевич, — окликнула она его, и князь остановился. — Есть какие новости? — продолжила она, спускаясь вниз.

— Боюсь, что мне нечем Вас обрадовать, Юлия Львовна, — вздохнул он. — Уж не знаю, чем так прогневил Катенина Шеховской, но Александр Андреевич категорически отказался переменить свое решение и сократить срок ареста, и потому супруга Вашего мы увидим не ранее Рождества, — он помолчал некоторое время, а потом поинтересовался. — Ваш багаж уже упаковали? Если желаете, мы можем поехать прямо сейчас.

Юленька только кивнула головой, не в силах вымолвить ни слова, настолько ее расстроили полученные известия.

— Тогда я распоряжусь, чтобы подали экипаж, — поспешил отдать распоряжение Горчаков.

Жюли стояла у окна, безучастно взирая на то, как суетятся слуги, укладывая в экипаж Горчакова вещи ее и супруга. Снег все продолжал идти, укрывая мостовую пушистыми белыми сугробами. Девушка водила тонким пальчиком по стеклу, когда дверь за ее спиной открылась и вошла Тася.

— Барыня, все уж готово, ехать пора, — обратилась она к ней.

— Поди скажи, что я уже иду, — повернулась к ней Жюли.

Поездка была недолгой. Мишель решил проводить ее и по приезде на квартиру сам открыл перед ней двери, поднявшись на нужный этаж. Квартира представляла собой весьма просторные апартаменты, хотя и несколько запущенные и нуждающиеся в уборке. Жюли неспешно прошлась по комнатам, остановилась в роскошной гостиной и, проведя затянутым в тонкую лайковую перчатку пальцем по каминной полке, глянула на след, оставленный ее пальцем в толстом слое пыли, лежащей на гладкой поверхности мрамора. Следом за ней вошла Тася и, застав свою хозяйку стоящей в полной задумчивости у камина, тихо застыла в дверях, ожидая указаний.

— Прибраться бы надо, — рассеяно бросила Жюли, оглядываясь по сторонам.

— Это я мигом, барыня, не извольте беспокоиться, — отозвалась Тася, делая легкий книксен. — Сейчас и камин, и печи растопим, а то холодно тут, как в погребе, — засуетилась она. — Сейчас, только Прохора за дровами пошлю.

Тася и еще две горничных, присланные ей в помощь Горчаковым, занялись уборкой, а Юля, еще раз обойдя всю квартиру, попыталась было устроится в кресле у камина с книгой, но буквы прыгали перед глазами и никак не желали складываться в слова, имеющие хоть какой-нибудь смысл. Оставив это бессмысленное занятие, он отложила книгу в сторону и, откинувшись на спинку кресла, просто прикрыла глаза. Прохор сначала растопил печи, а теперь возился с камином, что-то ворча себе под нос, и вскоре в нем запылало яркое пламя и весело потрескивали сухие поленья. Обернувшись, денщик князя сочувственно вздохнул, глядя на молодую женщину:

— Да Вы не переживайте, барышня, все уладится, — тихо произнес он.

Услышав его слова, Тася хотела было поправить его, что никакая, мол, не барышня перед ним, а как есть барыня и его хозяйка, но почувствовала, как Жюли несильно дернула ее за руку и покачала головой, призывая к молчанию. Поздним вечером, когда она помогала хозяйке приготовиться ко сну, Юля сама завела разговор об этом недоразумении.

— Не надобно пока никому знать, что я замужем за князем, — тихо произнесла она. — Даже денщику его. Вернется Павел Николаевич, сочтет нужным — сам расскажет.

— Как скажете, барыня, — кивнула головой горничная, подивившись про себя странным причудам господ.

Дни в ожидании супруга потянулись однообразно и уныло. Сидеть в четырех стенах было невыносимо, и проснувшись как-то ясным морозным декабрьским утром, Жюли приняла решение развлечь себя хотя бы прогулкой по Михайловскому парку. Добравшись до места, девушка отпустила крытый возок и вместе со своей горничной ступила на заснеженную аллею. Тася держалась немного позади барыни, стараясь не нарушать ее уединения и задумчивости. Юленька медленно брела по аллее, глядя себе под ноги, пряча горящие от мороза щеки в роскошном лисьем воротнике нового салопа. Знакомый голос, раздавшийся вдруг за ее спиной, заставил ее вздрогнуть.

— Юлия Львовна, голубушка, неужто Вы?

Остановившись, Жюли нехотя обернулась и выдавила из себя вымученную улыбку.

— Добро утро, Александр Михайлович!

— Боже! Это и в самом деле Вы. А я уж думал показалось мне, — искренне обрадовался встрече Гедеонов. — Но куда же Вы пропали? Хотя не будем о том — весьма, весьма был огорчен, прослышав про Ваши неприятности.

— Ну, так или иначе, мои дела устроились, — вздохнула Жюли, опираясь на предложенную руку и продолжая прогулку в обществе директора императорских театров.

— Так это правда? — тихо спросил Гедеонов.

— Что именно? — вскинулась Юленька.

— Поговаривают, что Вы приняли предложение князя Шеховского, — заметил Александр Михайлович.

— Предложение? — похолодела Юля. Неужели кому-то стало известно обо всем?

— Предложение о покровительстве? — вопросительно приподнял бровь Гедеонов.

— Ах, Вы об этом! — облегченно выдохнула девушка. — Да, мы с Павлом Николаевичем пришли к соглашению.

— Вы не собираетесь вернуться на сцену? — поинтересовался Александр Михайлович.

— Увы, нет, — грустно улыбнулась Юленька, — Павел Николаевич весьма решительно настаивал, чтобы я оставила актерство.

— Но это же преступление — зарывать такой талант в землю! — совершенно искреннее возмутился Гедеонов. — Хотите, я поговорю с ним, чтобы он переменил свое решение? Молодость и красота — увы! — не вечны. Вам нужно и о своем будущем думать, сударыня, а у Вас с Вашим-то несомненным талантом оно может быть блестящим.

— Нет-нет! Не стоит беспокоиться, — поспешила остановить его Жюли. — Я и сама не горю желанием возвращаться на сцену.

Александр Михайлович расстроено покачал головой.

— Жаль, очень жаль!

Они еще некоторое время молча шли рядом, думая каждый о своем и наслаждаясь утренней тишиной и ясной морозной погодой, но подойдя к выходу из парка, Жюли поспешила проститься с Гедеоновым и, остановив извозчика, отправилась домой.

После этой нечаянной встречи она никуда не выезжала, опасаясь попасться на глаза еще кому-нибудь из знакомых, а если и выходила из дому, то недалеко, до ближайших лавок, чтобы приобрести кое-какие необходимые мелочи. Горчаков оставил ей довольно крупную сумму денег, сказав, что деньги эти принадлежат ее супругу, но ей следует обращаться с ними аккуратно и экономно. Жюли откровенно усмехнулась при этом, глядя прямо в глаза князю: он что же это, полагает, что она, едва оказавшись без присмотра, тотчас побежит по модисткам и ювелирным лавкам, чтобы поскорее спустить вдруг свалившееся на нее богатство? Да и к чему ей наряды и драгоценности, если ей в какой-то миг как божий день стало ясно, что Павел сделает все возможное, чтобы сохранить их брак в тайне, а потому и не собирается выводить ее в свет. Ну, да Бог с ним — разве она когда-то стремилась к тому, чтобы блистать в светских гостиных и наслаждаться вниманием поклонников? С нее довольно и того, чтобы муж ее был с нею рядом.

Каждые три дня Прохор отправлялся в расположение полка, на гауптвахту, чтобы отнести князю смену белья и записку от Жюли. Павел не писал ей в ответ, но на словах неизменно просил передать, чтобы она ни в коем случае не отчаивалась, потому как каждый прожитый день приближает миг их встречи.

Сергей Львович Кошелев планировал вернуться в столицу в начале декабря, но неотложные дела в имении потребовали его присутствия, и в результате отъезд в Петербург пришлось отложить почти на три недели. Прежде всего необходимо было позаботиться о том, чтобы выполнить условия соглашения с Шеховским в том, что касалось приданного Жюли. Если на Полину давно уже заглядывались молодые люди, то Жюли расцвела буквально за год, и сватовство Четихина оказалось для него полнейшей неожиданностью, а уж событий, что последовали за ним, никто не мог бы предугадать. Касаемо приданого Сергей знал только то, что пообещал умирающему отцу выполнить его волю и дать из его состояния равное приданое обеим дочерям, поэтому сразу оговорил с Шеховским, что их впопыхах составленный договор нуждается в уточнениях. Все текущие дела в Кузьминках вел управляющий Кошелевых, но в данном случае Сержу требовалось вникнуть во все самому. Разбирая бумаги покойного отца, он наткнулся на весьма интересные документы. Как оказалось, покойная Анна Закревская, которую он запомнил тихой и робкой и потому считал бедной родственницей, отнюдь ею не являлась. Аннет, единственная дочь графа Закревского, как оказалось, была весьма состоятельной дамой и владелицей огромного имения Закревское в Полтавской губернии, которое после ее смерти в отсутствие прямых законных наследников отошло к кузену ее отца, нынешнему графу, Василию Андреевичу Закревскому. Сергей никак не мог взять в толк, как могло случиться так, что осиротевшая Аннушка, богатая наследница, оказалась в их семье, да еще на положении бедной родственницы? Да, она приходилась дальней родственницей его матери, Ларисе Афанасьевне, но неужели все ж не нашлось никакой другой родни, пожелавшей взять на воспитание сиротку? Где, в конце концов, был тот же Василий Андреевич? И за ответами на все эти вопросы молодой Кошелев вынужден был отправиться к своей матушке, ныне монахине Свято-Троицкого женского монастыря сестре Лукерье.