Горчаков и незнакомый ей офицер одновременно повернули головы на звук открывшейся двери. Михаил Александрович недовольно покачал головой, всем своим видом выражая неодобрение ее импульсивному поступку, но отступать теперь было поздно. Голубые глаза незнакомца скользнули по ней с нескрываемым восхищением. У Сергея даже дух захватило от красоты той, что так внезапно прервала его беседу с князем. Темно-красное бархатное платье с белой кружевной отделкой выгодно подчеркивало прелесть юного лица, больших карих глаз. Но более всего Левашова поразила прическа mademoiselle: коротко остриженные локоны не доставали даже до плеч, завиваясь в тугие кольца, отливающие черным шелком, но это было ей так к лицу. Невольно залюбовавшись девушкой, Левашов потерял нить беседы. Незнакомка вспыхнула, как маков цвет, и робко шагнула в комнату.

Горчаков, тяжело вздохнув, повернулся к Левашову.

— Сергей Александрович, позвольте представить Вам мою гостью: Юлия Львовна Кошелева, — выделив голосом фамилию, князь недовольно глянул на девушку.

Жюли присела в легком реверансе.

— Простите, что помешала, господа, — раздался нежный, ласкающий слух голос. — Есть ли новости от Павла Николаевича?

Горчаков передал ей только что полученный конверт, и она, торопливо спрятав его в складках платья, поспешила покинуть их. Левашов с недоумением посмотрел на Горчакова. Мишель только покачал головой в ответ на невысказанный вопрос.

— Но как можно? — вырвалось вдруг из уст Сергея. — Как можно так? Как он мог? — не сдержался Левашов.

— Видит Бог, Сергей Александрович, мы не в праве судить их. Они сами сделали свой выбор, — пожал плечом Горчаков, давая понять, что не расположен говорит на эту тему.

Левашов поспешил откланяться и покинуть особняк на Литейном. По пути на Сергиевскую улицу он то и дело вспоминал большие темные глаза, полные такой невысказанной грусти, что эхо этой тоски вдруг отозвалось в его собственной душе. Он слышал толки, что ходили вокруг фамилии Шеховского в последнее время, и хотя после той скандальной заметки, когда князя обвинили в смерти актерки императорского театра mademoiselle Ла Фонтейн, в газетах не появилось более ни слова о случившемся, в обществе упорно ходили слухи, что своей свободой Поль обязан некой юной деве, что пожертвовала своей репутацией и открыла полиции, что ночь убийства князь провел в ее обществе. Неужто это дивное видение, что он встретил у Горчакова, и есть та самая таинственная барышня, чья личность до сих пор будоражила воображение света Петербурга?

Поднявшись все в ту же спальню, Юленька торопливо вскрыла конверт. Всего несколько строк, но какой же болью они отозвались в ее сердце: "Юленька, родная моя, я вернусь к Рождеству. Не пытайся ранее свидеться со мной. Помни: я люблю тебя, я живу тобой, я буду ждать нашей встречи с нетерпением. Любящий тебя супруг". Прижав к губам письмо, Юля отвернулась к окну. Слезы выступили на глазах. Бог мой, почти целый месяц в разлуке! Как же ей перенести это?! И как ей ныне оставаться в доме князя Горчакова одной, без своего супруга? Как это будет истолковано в обществе? Впрочем, какое ей дело до общества, — оно уже вынесло ей вердикт, и спорить с ним она не собиралась. Куда более ее волновала судьба супруга. Горчаков открыл ей, в каком двойственном положении оказался Павел из-за своего решения жениться на ней. Та пелена самообмана, что она сама же создала, радуясь чудесному избавлению от Четихина, была безжалостно сорвана с ее глаз суровыми словам князя, и отныне страх поселился в ее душе. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какой выбор сделает Шеховской, если его заставят выбирать между ней и тем, что для него по сути является смыслом всей жизни. О, мужчины! Для них испокон веку воинская доблесть была куда важнее, чем самые горькие слезы самой любимой женщины! Закусив губу, Юля тихо роняла слезы на сложенные на коленях руки, что судорожно сжимали эту короткую записку.

Она услышала тихий стук в дверь.

— Entrez (Войдите), — поспешно утирая слезы, отозвалась она.

Она ничуть не удивилась, увидев на пороге своей комнаты Горчакова, и поднялась ему навстречу. Она ждала его появления, еще в салоне увидев его недовольство тем, как безрассудно она поступила, открыв совершенно незнакомому офицеру и свое присутствие в его доме, и связь с Шеховским.

— Юлия Львовна, я бы хотел просить Вас впредь быть осторожнее в Ваших порывах. И хотя мне не трудно понять их, Вы должны знать, что ставите под удар не только свое благополучие, но и карьеру Вашего супруга, — начал было Мишель, но остановился, увидев нетерпеливый жест Жюли. Она хотела было сказать ему, что все понимает, что сожалеет, но почему-то не смогла вымолвить ни слова, и, не совладав со своими страхами и огорчениями, что доставило ей письмо Поля, вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками. Стыдясь своих слез, Юленька отвернулась от Горчакова, плечи ее сотрясались от горьких рыданий, всхлипывания перемежались бессвязным лепетом. Она вдруг почувствовала себя такой одинокой и брошенной, что жалость к себе захлестнула ее с головой. Мишель, непривычный к виду женских слез, вдруг растерялся, не зная, что ему делать.

— Ну будет, будет, — тихо прошептал он, поглаживая худенькие плечики.

Не раздумывая, она шагнула к Горчакову и спрятала заплаканное лицо у него на груди. Мишель растеряно провел рукой по ее спине, утешая.

Горчаков так и не понял, что вдруг нашло на него. Был ли это тонкий цветочный аромат ее духов, что напомнил ему вдруг тот вечер, что он так хотел забыть, но что-то сжалось в груди. Он снова был в темной карете, он снова держал ее в объятьях. Губы его легко коснулись ее виска, скользнули по щеке, ощущая солоноватый вкус слез, неудержимо льющихся по щекам. Жюли испуганно ахнула и дернулась в его объятьях. И он безропотно отпустил ее и отступил, боясь поднять глаза. Боже! Что же он творит?!

— Pardonnez, pardonnez-moi! (Простите, простите меня). Мне нет оправдания.

Жюли испуганно шарахнулась от него. Повернувшись спиной к Горчакову, она застыла у окна.

— Юлия Львовна, — окликнул он, но она в ответ только нетерпеливо дернула плечом, давая понять, что не расположена сейчас к беседе и не желает выслушивать его извинения.

С тяжелым вздохом Мишель закрыл дверь в небольшую гостиную. Прислонившись лбом к двери, он ругал себя последними словами. Как он мог? Зачем, зачем он это сделал? Гадкое чувство не давало покоя. Он ощущал себя предателем. С чего он решил, что остыл к ней? Да, он старательно напускал на себя строгий вид, но так и не забыл ни бархатистость ее кожи под своими пальцами, ни мягкость губ, ни сладость того украденного поцелуя. Даже зная отныне, кто она, он все-таки не совладал с собой. Нет, не любовь то была, лишь примитивное влечение плоти, но как оно осложняло и без того непростую ситуацию, в которой они оказались!

Поздним вечером в особняк на Сергиевской улице прибыл посетитель. Дворецкий поспешил доложить хозяину о прибывшем офицере. Сергей Александрович нетерпеливо расхаживал по салону, ожидая, когда Николай Матвеевич изволит принять его. Он бы мог просто передать конверт дворецкому и покинуть дом Шеховских, посчитав свою миссию выполненной, но отчего-то взгляд печальных карих глаз столь глубоко запал ему в душу, что захотелось вдруг сказать несколько слов старому князю.

Николай Матвеевич быстрым шагом вошел в салон и поприветствовал позднего визитера.

— Мне доложили, что Вы имеете что-то сообщить мне, — обратился он к Левашову.

— Совершенно верно, Ваше сиятельство. Александр Андреевич просил передать Вам лично в руки, — ответил Левашов доставая из-под мундира конверт с письмом Катенина.

— Благодарю, — отозвался Шеховской, протягивая руку за письмом, однако Левашов удержал конверт в своей руке, и князь перевел удивленный взгляда на своего vis-Ю-vis.

— Николай Матвеевич, я был ныне в доме князя Горчакова и видел там некую mademoiselle, которой молва приписывает спасение Павла Николаевича в одном весьма щекотливом деле. Я считаю, что Ваш сын должен поступить как человек чести, а Вы должны повлиять на него, ежели он сам этого не понимает, — с этими словами Серж разжал пальцы, позволяя князю забрать письмо Катенина.

— Послушайте, Ваше сиятельство, Сергей Александрович, — недовольно отозвался Шеховской-старший, — позвольте мне самому судить о том, как должно поступить в этой ситуации. Сия девица прекрасно знала, на что шла. Я вовсе не умаляю ее заслуг, но это всего лишь увлечение, оно пройдет, и что дальше? Что будет, когда страсть остынет? Вы сами бы отважились на такой шаг?

Левашов задумался. Что для него значит мнение света? Но ведь он и не любил так, чтобы презреть все, отринуть все сомнения. Да, увлекался, но ни одна до сей поры не заставила сердце биться ради только одного взгляда любимых глаз.

— Нет, наверное нет, — неуверенно ответил он.

— Тогда не судите, и да не судимы будете, — иронично улыбнулся князь.

С тяжелым сердцем покидал Сергей особняк на Сергиевской улице. Все не шла из головы девушка, встреченная им у Горчакова. Какое будущее ждет ее, когда Шеховской пресытится ею? Пойдет по рукам, становясь содержанкой то одного, то другого, до тех пор, пока молодость и красота не увянут? А далее? Печальная участь, но ведь она сама избрала ее! И какое ему-то дело до того? Он попытался думать о другом, но мысли помимо воли снова и снова возвращались к темным глазам и бледному встревоженному лицу.

Пройдя в кабинет, Николай Матвеевич торопливо вскрыл конверт. Так и есть, Павел вернулся. Катенин в своем письме сухо сообщил лишь факт прибытия и срок ареста штабс-капитана Шеховского, да еще то, что перед арестом Павел написал единственное письмо, которое попросил доставить в дом Горчакова. Вспомнив недавнюю пламенную речь молодого Левашова, князь Николай принялся нервно барабанить пальцами по столу. — Не хорошо, ой не хорошо, что девица осталась у Горчакова! Мысль, посетившая его, была столь неожиданной, что он вскочил с кресла и хотел приказать тотчас закладывать лошадей, но, достав из кармана жилета брегет и убедившись, что время уже позднее, решил отложить визит на Литейный до утра.