— Виноват, Ваше высокопревосходительство, — вытянулся Шеховской, — готов понести заслуженное наказание.

— Присядьте, — кивнул он на стул, — поговорим напоследок. — Приказ о Вашем увольнении со службы уже готов, но я все же хочу выслушать Вас. Хотелось бы знать, что Вы можете сказать в свое оправдание.

Услышав последние слова Катенина, Поль побледнел. Только не отставка, только не это! Он, который с отроческих лет грезил о военной службе, и вдруг окажется не у дел?!

— Александр Андреевич, — запинаясь, начал Шеховской. — Я готов понести любое наказание, но прошу Вас… Только не отставка!

— Вы же понимаете, что я не могу оставить без внимания совершенный Вами проступок.

— Так точно, Ваше высокопревосходительство! — вновь вытянулся в струну Шеховской.

— Павел Николаевич, я к Вам сейчас не как к подчиненному обращаюсь, но как к человеку, с которым, смею надеяться, меня связывают еще и дружеские отношения. Поэтому оставьте этот тон! Вы не можете не знать, что нарушение приказов командования влечёт за собой наказание по всей строгости закона. Но прежде, чем выносить окончательное решение, мне хотелось бы понять мотивы Вашего поступка.

— У меня были на то свои причины, — тихо ответил Павел.

— О чем Вы думали, покидая столицу несмотря на строжайший запрет? — повысил голос Катенин.

Шеховской сглотнул ком в горле. Лгать было нелегко, он ненавидел ложь в любом ее проявлении, а уж лгать командиру, к которому никогда не питал ничего, кроме уважения, было вдвойне тяжелее. Но с тех пор, как в его жизни появилась Жюли, ложь успела стать дурной привычкой.

— Если Вы помните, меня взяли под стражу по ложному обвинению в убийстве актрисы Александринского театра Елены Леопольдовны Ла Фонтейн, — начал он. — Я действительно был у нее в тот вечер, но не убивал ее — у меня и мыслей таких не было. Для меня вообще странно, откуда в полиции узнали об этом моем визите? Я был на новой квартире Элен всего два раза, по-моему, даже швейцар не знал моего имени, и тем не менее урядник совершенно точно знал обо всем, когда на следующее утро явился в дом моего отца. А после моего ареста истинного убийцу, как я понял, никто и не искал, — иначе с чего бы мне каждый день предлагали сознаться во всем чистосердечно? Только благодаря показаниям одной юной барышни, которая сама явилась в полицейское управление и призналась, что ночь убийства mademoiselle Ла Фонтейн я провел с ней, меня выпустили на свободу, однако репутация моей спасительницы, как вы понимаете, этим заявлением была окончательно погублена. Впрочем, она и до того не была безупречной, поскольку барышня, спасаясь от нежеланного брака, сбежала в Петербург без ведома родных. Но случилось так, что брат этой юной особы совершенно случайно встретил ее, когда она возвращалась из полицейского управления, и, дабы прикрыть грех сестры, решил, как и собирался ранее, выдать ее замуж за их соседа по имению, человека много старше ее, не откладывая дела в долгий ящик. Когда я узнал об этих его планах, то после всего, что она сделала для меня, просто не мог допустить этого венчания, да и барышня сия мне далеко не безразлична.

— Что ж Вы творите, Павел Николаевич! — укоризненно покачал головой Катенин. — Сначала соблазнили девицу, потом умыкнули из-под венца. Это с ней Вы обвенчаться собирались, когда рапорт подавали?

Павел вспыхнул.

— Так точно, Ваше высокопревосходительство.

— И что дальше?

Шеховской отвел глаза.

— Юлия Львовна теперь находится под моей защитой.

— Иными словами, согласна быть Вашей любовницей, — заключил Катенин, тяжело вздыхая и поднимаясь со стула.

Отойдя к окну, он некоторое время стоял спиной к Шеховскому, постукивая пальцами по подоконнику и явно раздумывая над этой непростой ситуацией, а потом резко развернулся, видимо, приняв какое-то решение.

— С одной стороны, мне не трудно Вас понять, Павел Николаевич — сам был молод и горяч, но, тем не менее, как командир, не могу закрыть глаза на Ваше поведение, дабы другим офицерам полка неповадно было…

Взяв со стола колокольчик, Катенин позвонил, и тотчас на пороге его кабинета показался дежурный офицер.

— Препроводите штабс-капитана Шеховского под арест, — обратился он к нему. — И подготовьте соответствующий приказ.

— Сколько суток аресту, Ваше высокопревосходительство? — вытянулся перед ним дежурный.

— Двадцать пять, — бросил Катенин дежурному и повернулся к Шеховскому. — Двадцать пять суток, Павел Николаевич, и то только учитывая Ваши боевые заслуги. Ровно столько, сколько Вы отсутствовали в полку. У Вас будет время подумать обо всем.

Павел уже стоял на пороге, когда Александр Андреевич окликнул его.

— Павел Николаевич, если желаете, Вы можете отписать, — кивнул он на стол с письменными принадлежностями, — я распоряжусь, чтобы Ваши письма доставили сегодня же.

— Благодарю, — вернувшись к столу, Поль набросал несколько строк и, заклеив воском конверт, передал его Катенину. — Пусть доставят в дом князя Горчакова на Литейном. Михаил Алексеевич знает, кому передать.

Выйдя из кабинета Катенина, князь отстегнул и передал дежурному офицеру именную саблю с золотым эфесом, полученную им из рук самого Государя за штурм аула Салты, где он был тяжело ранен. Следуя за своим провожатым, он не мог не думать о том, что Жюли остается почти на месяц одна. Как же дурно все, однако, вышло, — нахмурился он, — его супруга остается одна в доме князя Горчакова, и пусть он всегда доверял Мишелю, как самому себе, все ж от него не укрылось отношение друга к его женитьбе. Михаил до самого последнего момента пытался его отговорить, и к Жюли он не питает особого расположения, да и она к нему относится весьма настороженно. Ох, и не сладко Юленьке придется в эти дни, ох, и не сладко! — вздохнул Шеховской.

Павел вздрогнул, когда за ним захлопнулась тяжелая дверь каземата. Вспомнилась Петропавловка. Тогда он провел в крепости всего четыре дня и уже готов был лезть на стену от тоски и безысходности, что стали его спутницами с самого первого дня заточения, сейчас же его ожидал почти месяц ареста. Опустившись на жесткий деревянный топчан, Шеховской обхватил голову руками. Похоже, все его неприятности только начинались. Поль не знал, сколько просидел в неподвижности, обдумывая все, что с ним случилось и что еще ждет впереди.

Очнувшись от своих дум, он расстегнул тесный ворот мундира. Рука сама потянулась к небольшому распятию на тонком шелковом гайтане. Тонкое обручальное кольцо было тут же, рядом с нательным крестом. Боже! Во что же он влип?! — потер виски Шеховской. Во что втянул свою юную супругу? Даже предполагая, что его ждет арест, он так и не решился сказать Жюли, что их венчание на какое-то время необходимо сохранить в тайне, хотя Мишель неоднократно настаивал на том. Те две недели, что длилось их путешествие до Петербурга, Павел наслаждался законной возможностью быть с ней, но даже в эти дни безмятежное счастье то и дело омрачали мысли о том, чем ему доведется заплатить за это решение. Но разве ж мог он поступить с Юлей иначе? Вот, пожалуй, и наступил час расплаты, — думал он. И это только начало — стоит отцу прознать, что он вернулся в столицу, как все станет во сто крат хуже. Только бы ей хватило ума затаиться и не кинуться его разыскивать! Необходимо любой ценой сохранить в тайне факт венчания без получения разрешения на то от полкового командира: стоит только кому-нибудь прознать про это, и ему придется выбирать — либо увольнение со службы, либо признание брака недействительным. О том, что когда-нибудь он может столкнуться с необходимостью сделать подобный выбор, не хотелось даже думать.

Проводив князя Шеховского на гауптвахту, граф Левашов, бывший в тот день дежурным офицером, вернулся в штаб полка и занял свое место за рабочим столом в приемной перед кабинетом командира полка, где принялся раскладывать бумаги и записи, а также готовить тексты приказов для передачи в полковую канцелярию, когда дверь кабинета Катенина распахнулась, и Александр Андреевич попросил его зайти. Войдя, Левашов плотно прикрыл за собой дверь и замер навытяжку, ожидая дальнейших указаний.

— Сергей Александрович, — обратился к нему Катенин, — у меня в к Вам просьба. Это отнюдь не приказ, потому в Вашей воле отказаться. Дело весьма деликатное, и, если Вы согласитесь, я буду вынужден просить Вас сохранить в тайне и данное поручение, и визиты, с ним связанные.

Заинтригованный Левашов молчал. Такая таинственность невольно наводила на мысли о чем-то недостойном, но, словно прочитав его мысли, Катенин поспешил развеять его подозрения.

— Я потому и обращаюсь к Вам, что знаю Вас как человека исключительно порядочного и способного сохранить чужие секреты.

— В таком случае, — склонил голову Левашов, — я согласен выполнить Ваше поручение.

Вздохнув с облегчением, Катенин передал ему два конверта. На одном почерком князя Шеховского был написан адрес дома князя Горчакова, на другом — рукой самого Катенина адрес родового особняка Шеховских. По всему было видно, что с этими конвертами было связано что-то весьма и весьма неприятное для командира Преображенского полка.

— Доставьте, пожалуйста, по назначению сегодня же, — заметно нервничая, попросил Александр Андреевич. — И на сегодня можете быть свободны.

Выйдя из расположения полка и остановив наемного извозчика, молодой граф Левашов направился на Литейный, решив сначала отвезти конверт, предназначенный князю Горчакову. Дворецкий Горчакова проводил его в малый салон и удалился с докладом к хозяину особняка.

Юленька после завтрака поднялась в спальню, что Мишель предоставил в распоряжение молодоженов. Утренний разговор с Мишелем опять вернул ее к тревожным размышлениям о том, как они с Павлом будут жить, которые не давали ей покоя еще перед венчанием. Тогда она послушалась совета Пелагеи, убедившей ее, что обо всем этом должен муж позаботиться, теперь же пребывала в растерянности: о чем может позаботиться муж, который по всеобщему мнению и не муж ей вовсе, да еще и под арестом находится? И почему ей показалось, что Мишель сообщил ей о том, что для всех она будет содержанкой Шеховского, едва ли не с удовольствием? А если она содержанка, то разве имеет она право находиться в доме Горчакова? Вещи их так и стояли не разобранными, но когда Тася предложила разложить их по местам, Юля отказалась от ее помощи. Стоя у окна, она видела, как сначала уехал, а потом через какое-то время вернулся домой Мишель, и она подумала было, что он привез какие-то вести от Павла, но ей никто ничего не говорил, а обратиться с Мишелю сама она не решилась. Уже смеркалось, когда она краем глаза заметила экипаж, остановившийся перед парадным. Высокий мужчина в шинели Преображенского полка быстро поднялся по ступеням и вошел в дом. На какое-то безумное мгновение ей показалось, что это вернулся Павел, и, подобрав юбки, она метнулась вон из комнаты. Добежав до салона, она с трудом успокоила дыхание, недоумевая, почему Поль не поднялся в их комнату. Нимало не задумываясь над тем, что делает, она толкнула белые створки двери, ведущей в комнату, и застыла на пороге. Ах, как же велико было ее разочарование! Человек, которого она мельком увидела из окна, оказался вовсе не тем, кого она так ждала, о чьем возвращении молила Господа весь день.