— Храни Вас Бог, Юлия Львовна! — перекрестил он ее, отступая на шаг.

Поднявшись на подножку, молодая княгиня обернулась, обвела взглядом собравшихся, кинула прощальный взгляд на утирающую льющиеся по лицу слезы Пелагею и, махнув рукой, скрылась в экипаже. Впереди была долгая дорога в столицу.

Оставшись наконец-то наедине в уютном мирке экипажа, Павел не сводил глаз со своей молодой жены, замечая и ее нервную улыбку, и судорожно сцепленные на коленях пальцы. Оба молчали. Первым тишину нарушил Шеховской.

Пересев на сидение рядом с ней, Поль привлек ее в свои объятья и заговорил, перемежая слова быстрыми поцелуями.

— Жюли, я буду вынужден оставить тебя по приезде в столицу, но это ненадолго, — "надеюсь", добавил он про себя. — У меня, возможно, будут некоторые неприятности по службе, но пусть тебя это не пугает. Мы остановимся пока у Горчакова, Мишелю я могу доверять, как самому себе.

Услышав про Горчакова, Юля вздрогнула, что не осталось незамеченным ее супругом. Павел нахмурился, понимая, о чем она думает сейчас. Ему и самому был неприятен этот эпизод их жизни, но с этим ничего уж нельзя было поделать, только отпустить прошлое и забыть.

— Тебе нечего опасаться, — медленно проговорил он.

— Мы могли бы остановиться на той квартире, что я снимала. Срок аренды еще не истек, — робко возразила она.

— Пока мы доберемся, он истечет, — оборвал ее Шеховской.

— Хорошо, как скажете, Ваше сиятельство, — холодно ответила она, уязвлённая его резким ответом.

Отстранившись, Павел вздохнул. Ну разве годится с ссоры начинать жизнь супружескую?

— Жюли, я не имел намерения обидеть тебя, — мягко произнес он. — Просто мне будет спокойнее, если на время моего отсутствия ты останешься в доме Горчакова.

Юля кивнула, закусив губу. Обида встала комом в горле, мешая говорить. Она отвернулась к окну, но сильные руки тотчас обняли ее и ласково привлекли к твердой груди. Вздохнув, она положила голову на его плечо и сама не заметила, как задремала.

Проснувшись, девушка обнаружила, что карета остановилась, и она в ней совершенно одна. За окном уже давно смерклось, и трудно было что-либо разглядеть в сгустившихся сумерках. Слышалось ржание лошадей, чьи-то голоса на улице — по всей видимости, они были на постоялом дворе. Она испугалась до полусмерти, когда дверца экипажа вдруг распахнулась, но разглядев в полутьме лицо супруга, успокоилась. Опираясь на его руку, она ступила на землю и с любопытством огляделась.

Комната, что снял Шеховской на ночь, оказалась небольшой, но чистой. Ужин по просьбе князя подали прямо в номер. Жюли почти не притронулась к своей тарелке, испытывая безотчетный страх перед грядущей ночью. Выросшая в деревне, она знала, как это происходит у животных, но и помыслить не могла, что между мужчиной и женщиной может быть такое. Дворовые девки, зная о скором замужестве барышни, в красках расписали ей все ужасы первой брачной ночи, и теперь она дрожала, как осиновый лист.

Ее нервозное состояние не укрылось от молодого супруга, и он легко догадался о его причине. Правда, Шеховской и сам не ощущал должного спокойствия. В свои двадцать пять лет ему ни разу не доводилось иметь дел с невинной девицей, и он, сгорая от желания, боялся напугать ее, оттолкнуть от себя, отвратить. Господи, дай мне терпения! — мысленно попросил он.

В дверь постучали — явился лакей, чтобы забрать поднос с грязной посудой. Пока он собирал тарелки, Юля выскочила из-за стола и замерла около окна, стараясь не смотреть на расстеленную кровать. Она слышала, как закрылась дверь за прислугой, слышала шаги супруга за своей спиной, слышала, что он остановился совсем рядом с ней, но так и стояла, уставясь в темноту за окном.

Обняв ее за талию, Поль развернул ее к себе лицом. Молча склонившись к ней, коснулся поцелуем дрожащих губ. "Князь тебе худого не сделает. Коли любишь его, все хорошо будет" — вспомнились слова старой няньки. Вскинув руки ему на шею, Жюли сама приникла к нему всем телом, отвечая на поцелуй, и тотчас оказалась притиснута к его крепкому телу. Она ощущала его губы, что то нежно, то страстно сливались с ее губами, руки, что гладили напряженную спину, слышала тихие слова любви, что он шептал ей, касаясь губами мягких локонов у ее виска. Незаметно для нее Павел расстегнул крючки на платье и спустил его с худеньких плеч. Она словно очнулась и отпрянула от него, но Шеховской, улыбнувшись, вновь привлек ее в свои объятья.

— Не бойся меня, — прошептал срывающимся шепотом, — поглаживая кончиками пальцев шею и затылок, касаясь губами ее макушки.

— Я не боюсь, — тихо шепнула ему в ответ и, чуть отстранившись, попыталась расстегнуть пуговицы его мундира.

— Я сам, — отвел ее руку Поль, вспомнив почему-то Элен, которая торопливо расстегивала его мундир, стоило им остаться наедине в ее спальне. — Я сам, — повторил он.

Оба испытывали неловкость от этой страной ситуации, когда пришлось раздеваться в одной спальне, и потому старались не смотреть друг на друга. Расстегнутое платье само упало на пол, и Жюли, стащив чулки, быстро скользнула в постель, натянув одеяло до подбородка и боясь повернуться в ту сторону, где был ее супруг. Шеховской задул свечи и лег на другую половину кровати. С тихим вздохом притянув ее к себе, князь осторожно стащил сорочку с ее тела. Теплые ладони гладили шелковистую кожу, вызывая у новобрачной тихие вздохи удовольствия, жаркой волной по телу разлилось желание. Долгие ласки и поцелуи заставили забыть обо всем, что с отрочества вдалбливала ей в голову Лариса Афанасьевна. Разве может быть это греховным и порочным? — нежась в объятьях любимого, вопрошала себя Жюли. — Боже, как же сладостно! Ей самой хотелось касаться тела мужа, гладкой и горячей на ощупь кожи, и, проведя рукой по его груди, она вспомнила вдруг то утро, когда, проснувшись, увидела его спящим в своей постели. Ей еще тогда так хотелось коснуться его, а теперь она имела на то полное право. И все ж оказалась не готовой к тому, что он навалился вдруг на нее всей тяжестью и вошел, причиняя боль.

Тонкие руки вцепились в его плечи, силясь оттолкнуть его и царапая ноготками кожу, но его губы уже приникли к ее рту, прерывая рвущийся из горла крик. Павел замер, не шевелясь, давая ей возможность привыкнуть к нему.

— Тише, тише, — шептал он, покрывая ее лицо легчайшими поцелуями. — В первый раз всегда больно, но больше так не будет.

Чувствуя, как расслабляется под ним напряженное тело, он тихонько двинулся, раз, другой, уже не встречая сопротивления с ее стороны. Но та приятная истома, что окутывала все ее тело, пока Поль ласкал и целовал ее, бесследно исчезла. Тихо глотая слезы, Жюли изо всех сил старалась не показать, что ей больно и неприятно. И вот, когда боль почти отступила, и она вновь ощутила в себе то волнующее кровь томление, ее супруг вдруг отпрянул от нее с тихим стоном и, повернувшись к ней спиной, замер. Юля испугалась, что она сделал что-то не так, и застыла, боясь шелохнуться.

Спустя некоторое время, Павел повернулся к ней и, притянув в свои объятья, губами коснулся лба, покрытого испариной.

— Прости меня, — покаянно прошептал ей на ухо. — Прости, не удержался!

Теперь Шеховской корил себя за то, что поспешил, но где было взять сил сдержаться, коль он так долго желал ее? И как ей было не простить его, когда так хорошо стало в его объятьях, так тепло и уютно? Положив голову ему на плечо, Юля провалилась в сон. Утром, проснувшись раньше своего супруга, она тихо выскользнула из его объятий и, скрывшись за ширмой, принялась приводить себя в порядок. Тихо ругаясь себе под нос, она пыталась застегнуть крючки на платье, заведя руки за спину, как вдруг почувствовала, что Поль отвел ее руки и принялся сам застегивать ее платье.

— Доброе утро, — хриплым со сна голосом произнес он, обнимая ее за талию и прижимая спиной к своей груди.

— Доброе, — отозвалась она, повернувшись в его объятьях и глядя прямо в серые глаза, и решилась задать вопрос, что не давал ей покоя. — Это всегда так будет? — краснея под его внимательным взглядом, отвела глаза.

Павел вздохнул, приподнял ее подборок и отрицательно покачал головой.

— Нет. Не всегда. Нам будет хорошо, очень хорошо, обещаю, ma chИrie.

И он сдержал данное ей обещание. После другой ночи, на другом постоялом дворе, Жюли полдня краснела, сидя напротив него в экипаже, стоило ей только поднять глаза и встретиться с ним взглядом. Как сладко ныло сердце, когда она вспоминала о том, что было промеж них этой ночью. Если это и есть грех, то как же сладок он! — смущенно улыбалась она супругу.

За время долгого пути она не раз пыталась расспрашивать своего супруга о его семье, о поместье, в котором он вырос. Поль отвечал неохотно, чаще старался уйти от ответов, переводя разговор на другую тему. Ему не хотелось говорить об отце, о том, что заставило его в столь юном возрасте покинуть родной дом и поступить на военную службу. Ее расспросы о поместье в Павлово почему-то наводили на мысль, что он не так уж и не прав был в своих подозрениях, когда думал о причинах, побудивших Жюли рискнуть всем, чтобы в итоге получить желанный приз. В любом случае, она ведь почти ничего не теряла, — злился он. — Если бы он не приехал, вышла бы замуж за Четихина и стала королевой уездного общества, но замахнулась на княжеский титул — и получила его. Но тут же, глянув в доверчивые глаза своей юной жены, одергивал себя и ругал в душе за недостойные мысли.

Жюли успела рассказать ему о причинах, по которым она покинула дом и подалась в столицу, о том, как стала актрисой, а в конце призналась, что знала о его пари с Горчаковым. Поль, который уже и забыл, когда краснел в последний раз, почувствовал, как его бросило в жар при этих ее словах, и густой румянец залил щеки и шею.

После она вспоминала это путешествие, чуть ли не как самое счастливое в их супружестве. Но оно неумолимо приближалось к концу, и чем ближе была столица, тем мрачнее становился князь. В Петербург они въехали поздним вечером. Следуя указаниям Шеховского, возница привез их к городскому особняку Горчаковых. Выйдя из экипажа, Павел окинул взглядом освещенные окна на хозяйской половине. Мишель был дома и спать, судя по всему, еще не ложился. Подав руку супруге, князь помог ей выбраться из экипажа и повел к дверям.