Юлия Леонова - Звезда Любви

— Анна, простите меня! Умоляю Вас… — шептал он. — Позвольте мне загладить свою вину!

— Я боюсь Вас, — выдохнула Юля, силясь отнять у него руки и в то же время страшась новой вспышки ярости.

— Не бойтесь! Никогда больше, — слышите, никогда, — я Вас не обижу! Я сам не знаю, что нашло на меня. Позвольте, я хотя бы провожу Вас, время уже позднее.

Выйдя из экипажа, Мишель подал ей руку. Он чувствовал дрожь ее руки в своей ладони, видел, что она старается не опираться на нее. Спустившись с подножки, Юля подняла голову. В свете уличного фонаря ее кожа казалась еще более бледной, отчего синяк на скуле стал виден еще более отчетливо. Михаил видел, как дрожит ее нижняя губа, легко читал в ее глазах страх, желание сбежать от него, не оглядываясь. Проводив ее до парадного, Горчаков удержал ее за руку.

— Анна, я понимаю, что причинил Вам боль не только телесную, но и душевную, и мне, конечно же, нет прощения, но все же позвольте хотя бы позаботиться о Вас.

— Благодарю, Михаил Алексеевич, но мне не нужна Ваша забота, — осторожно вытащила она свою ладонь из его рук и зябко поежилась на холодном октябрьском ветру. — Всего Вам доброго, Ваше сиятельство, и спасибо за урок, что Вы мне преподали. Думаю, я не скоро его забуду.

Развернувшись к нему спиной, Юля решительно зашагала к парадному, не вспоминая ни о шляпке, ни о цветах, оставшихся в экипаже. Горчаков смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась за дверью.

Тяжело вздохнув, Михаил развернулся и побрел к экипажу. Он не ожидал от нее сопротивления, ярость затмила рассудок, когда она укусила его. Пусть он теперь раскаивался в том, что сделал, но, увы, ничего нельзя вернуть. И все же, что бы ни говорила эта гордячка, он обязан позаботиться о ней, раз уж по его вине она какое-то время не сможет выйти на сцену.

Дверь парадного закрылась за Юлей и она, кивнув швейцару и стараясь не поворачиваться к нему опухшей щекой, направилась к лестнице, прислушиваясь к звукам на улице. Услышав звук отъезжающего экипажа, она облегченно вздохнула и направилась к себе в мансарду, провожаемая внимательным взглядом прислуги. Каким-то чудом ей хватило сил на то, чтобы непринужденно подняться до второго этажа, а оставшуюся часть пути она преодолела, с трудом переставляя ноги и цепляясь за перила. Задвинув массивный засов на двери, Жюли привалилась к ней спиной и сползла на пол. От сильного удара голова нещадно болела, глубокая царапина саднила, опухшая щека пульсировала горячей болью. Смочив в холодной воде платок, девушка приложила его к лицу. Нечего было и думать о том, чтобы показаться в таком виде в Александринке. Но к Гедеонову пойти все ж придется, — вздохнула она, — вот только как объяснить все это? Никогда еще в ее короткой жизни ее не били по лицу, тем более вот так, наотмашь, со всей силы. Покойный папенька баловал ее сверх всякой меры, и только с его смертью Юленька поняла, что лишилась самого дорого и близкого ей человека. Серж, при жизни отца не обращавший на младшую сестру никакого внимания, враз переменился, как только стал хозяином усадьбы, но даже ненавидящий ее брат ни единого раза не поднял на нее руку. Поступок Мишеля поверг ее в шок, разом лишив всех иллюзий о благородстве людей, носящих высокий титул.

Проснувшись поутру, она первым делом подошла к зеркалу и не смогла удержать слез при виде своего отражения. Видит бог, ей не один день понадобится, чтобы лицо ее приняло прежний вид. В особенности ее пугала чернеющая запекшейся кровью глубокая царапина. Что, если шрам у нее на щеке останется? Как же она тогда сможет выходить на сцену? Вволю посокрушавшись о своем горестном положении, Юля засобиралась с визитом к Гедеонову: нужно было предупредить Александра Михайловича, что она не сможет пока принимать участия в постановках.

Уже одевшись и не находя своей шляпки, девушка вспомнила, что капор ее остался в карете Горчакова. Господи, да что же это, в самом деле?! — расстроилась она. Ее вчерашний триумф на сцене обернулся истинным кошмаром в жизни. Разве может она сейчас позволить себе еще какие-либо траты, если ее жалованья едва хватает на еду и кое-какие мелочи? Но при мысли о том, чтобы обратиться к Горчакову с просьбой вернуть ее шляпку, Юля похолодела. Ну уж нет, с нее довольно общения с князем! Надвинув как можно ниже на лицо капюшон плаща, она вышла из дома, остановила извозчика и велела ехать на Екатерининскую набережную. Она едва кивнула приветствовавшему ее швейцару и, стараясь никому не показываться на глаза, едва ли не бегом направилась к кабинету Александра Михайловича. Постучав и не дожидаясь приглашения, девушка вошла.

— Жюли?! — вскинул он на нее удивленный взгляд. — Почему Вы здесь, не на репетиции?

Подойдя ближе, Юля откинула с лица капюшон.

— Бог мой! Девочка моя, кто Вас так? — взволнованно спросил Гедеонов, поднимаясь из-за стола и подходя к ней ближе.

— Именно поэтому я пришла к Вам, — выдохнула девушка. — Ваше превосходительство, я не могу играть нынче вечером.

Александр Михайлович сосредоточенно рассматривал ее лицо.

— Да, пожалуй, грим здесь будет бессилен, — удрученно заметил он. — Вас заменит mademoiselle Ла Фонтейн. Она единственная, кто хорошо знает Вашу роль.

Юля горестно вздохнула. Меньше всего ей хотелось уступать свое место Элен, но Гедеонов был прав: не отменять же спектакль нынче вечером только из-за нее?

— А кто же будет Марфу играть? — осмелилась спросить она.

— Пусть это Вас не беспокоит, Жюли. Но Вы так и не ответили на мой вопрос: кто посмел поднять руку на Вас?

Юля опустила глаза. Стыдно было признаваться в том, что ее ударили, как и о причинах, побудивших князя к такому поступку.

— Горчаков, — догадался Михаил Александрович. — Жюли, Вы ведете себя неразумно. Чего Вы добиваетесь? Пусть Вам не по нраву пришелся Шеховской, но Вы, как я видел, благосклонно отнеслись к ухаживаниям Горчакова. Вы затем отвергли его, ведь я прав?

Девушка удрученно кивнула головой.

— Вы слишком юны и наивны, — вздохнул Гедеонов. — Может, мне и не следовало подталкивать Вас в объятья ни одного из них.

— В том, что случилось, Вашей вины нет, — тихо ответила Юля. — Все дело в пари.

— Пари? Какое еще пари?! — вскинулся Александр Михайлович.

Жюли вкратце пересказала ему историю, которую ей поведала графиня Радзинская. На какое-то время Гедеонов замолчал, нервно расхаживая по кабинету. Не то, чтобы эта история его поразила, но подобного, признаться, не ожидал даже он. Потом, видимо, приняв какое-то решение, он повернулся к ней.

— Юлия Львовна, голубушка, даже не знаю, что Вам сказать на это. Безусловно, я не в восторге слышать подобное. Насколько я понимаю, ни один из них не намерен уступать, но и мне эти шекспировские страсти вне сцены совершенно ни к чему. Поэтому мой Вам совет: выберите одного из них и прекратите сие безобразие.

— Но я не хочу! — вздернула подбородок Юля. — Я не хочу, — повторила она уже чуть тише.

— Понимаю, что Вы обижены на его сиятельство князя Горчакова, и сейчас у Вас есть редкая возможность дать ему это понять, — едва заметно улыбнулся Александр Михайлович. — К тому же, позволив Шеховскому оказывать Вам покровительство, Вы только выиграете. Павел Николаевич может быть весьма щедрым…

Девушка упрямо покачала головой. Гедеонов вздохнул.

— Поступайте, как сами сочтете нужным. Конечно, сейчас Вы нуждаетесь в отдыхе и в том, чтобы привести себя в порядок. У Вас неделя на это, сударыня, — недовольно заметил он.

— Благодарю Вас, Ваше превосходительство, — робко улыбнулась Юленька.

— Не стоит. Это вычтут из Вашего жалованья, — махнул он рукой.

Вернувшись домой, Павел написал записку Полин, в которой сообщал о своем намерении пригласить семейство Кошелевых на премьеру в театр и, отправив лакея, велел тому непременно дождаться ответа. Собираясь в театр, он преследовал две цели: провести вечер с Полин и постараться после спектакля увидеться с Анной. На этот сезон Шеховские не ангажировали ложу в Александринке, и Поль планировал воспользоваться ложей Горчакова. Михаил Алексеевич заверил, что будет рад видеть и его, и Кошелевых на вечернем представлении. Шеховскому, пропустившему вчерашний дебют mademoiselle Быстрицкой, не терпелось увидеть, как Анна будет играть свою роль, но, к его величайшему огорчению, роль Любушки играла Элен. Мишель был не в настроении и просидел весь вечер, нахмурившись, в глубине ложи, и, казалось, совсем не был удивлен подменой актрисы в этой постановке. Полин и Докки восторженно внимали игре актеров, Серж откровенно скучал, а Павел Николаевич не мог дождаться окончания пьесы, чтобы справиться о том, что случилось с Анной и почему ее роль отдали Элен. Стараясь ничем не выдать своей озабоченности, Шеховской развлекал беседой Полину и Докки, а по окончанию спектакля проводил Кошелевых до экипажа и, пообещав назавтра нанести им визит, поспешил вернуться. Михаил ожидал его в фойе.

— Я так понимаю, ты спешишь увидеться с mademoiselle Быстрицкой? — остановил он его.

— По условиям пари это не возбраняется, — попытался отшутиться Поль, однако слова Михаила и в особенности тот тон, которым они были сказаны, вызвали какую-то безотчетную тревогу.

— Я должен признаться тебе, — вздохнул Горчаков.

Павел ощутил, как неприятный холодок пробежал по спине при этих словах приятеля.

— В чем? — выдохнул он.

— Я вчера отвозил Анну домой… — ответил Михаил.

— И? — напряженно гладя в его глаза, спросил Шеховской, побуждая его продолжить начатую фразу.

— Боюсь, ты не найдешь ее за кулисами…

Павел молча сверлил его глазами, ожидая продолжения.

— Я вчера перебрал… — опустил голову Горчаков.

— Ну же, говори! — Шеховской стиснул пальцы в кулаки, ощущая нарастающую в душе панику. Воображение рисовало ему картины одну страшнее другой.