Вернувшись к себе в номер, Павел велел Прохору собрать вещи и утром быть готовым к отъезду.

— Куда на сей раз, Ваше сиятельство? — поинтересовался денщик.

— Обратно в Закревское — бросил Поль, располагаясь за небольшим письменным столом.

Уж коли решение принято, настало время сообщить родным, куда и зачем он уехал и с кем намерен вернуться. Написав письмо отцу, Павел запечатал воском конверт и протянул его Прохору:

— Утром снесешь на почтовую станцию.

— Надумали, стало быть, барин! — улыбнулся Прохор.

— Времени на раздумья у меня было предостаточно. Четыре дня только тем и занимаюсь, что думаю, — неохотно ответил Павел. — Как ни крути, нет здесь другого решения, да и быть не может: Юлия Львовна жена мне венчаная перед Богом и перед людьми, Ники мой сын.

— Верно говорите, Павел Николаевич, — отозвался Прохор, вынимая из шкафа вещи, чтобы вновь уложить багаж. — Все верно! Жена должна быть подле мужа своего.

— Да захочет ли? — тихо вздохнул Павел.

На следующий день после полудня дорожный экипаж Шеховских въехал в ворота усадьбы в Закревском. Не дожидаясь, когда возница откроет дверцу экипажа, Павел выбрался на улицу и, осмотревшись, быстро поднялся по ступеням. Что я скажу ей? — входя в двери, думал он. — А коли спросит, зачем вернулся?

— Барыня, — заглянула в будуар к Жюли взволнованная Наталья, — там Павел Николаевич приехали.

— Скажи, что я велела его сиятельство в малый салон проводить, — поднялась с кресла Жюли, поправляя перед зеркалом косынку-"шантильи", прикрывавшую довольно скромное декольте траурного шёлкового платья.

Оглядев свое отражение в зеркале, Юленька с бьющимся сердцем спустилась на первый этаж. С чем он пожаловал? Неужели передумал? — едва не задохнулась она от одной этой мысли.

Собравшись с силами, она решительно распахнула обе створки и ступила в небольшую уютную комнату.

— Добрый день, Павел Николаевич, — обратилась она к Шеховскому, рассматривающему картины на противоположной стене.

— Юлия Львовна, — обернулся Павел, — прошу простить меня за вторжение.

— Вам не за что извиняться, — сделав несколько шагов ему навстречу, заметила Жюли. — Двери этого дома всегда будут открыты для Вас.

Подойдя к ней, Павел, поднес к губам протянутую руку. Заглянув в глаза, в которых легко читалась тревога, он перевернул тонкое запястье и коснулся губами ее ладони.

— Это были самые долгие четыре дня в моей жизни, — выдохнул он. — Знать, что Вы рядом, и мучить себя невозможностью быть с Вами… Большей глупости я еще не совершал!

Жюли замерла, боясь шевельнуться, не веря, что все его слова не плод ее воображения, которое слишком часто рисовало ей подобные картины.

— Я скучал, безумно скучал, — добавил он, не дождавшись ее ответа. — В Вашей власти приказать мне уехать, и я сделаю так, как Вы попросите. Я виноват перед Вами!

— Бог мой, Павел Николаевич, — удивленно распахнула она глаза, — в чем Вы виноваты передо мной?

Вспомнив встречу с Вирановским накануне, Павел тяжело вздохнул:

— Боюсь, я не оставил Вам выбора, сгоряча раскрыв нашу тайну одному Вашему знакомому, у которого в отношении Вас имелись вполне определенные намерения.

Жюли улыбнулась едва заметно.

— Я полагаю, это был Михаил Алексеевич Вирановский? Это действительно меняет дело, — заметила она. — Вы и в самом деле не оставили мне выбора.

Павел чуть сжал тонкие пальцы, которые так и не выпустил из своей ладони:

— Вы простите меня?

— А разве у меня есть выбор? — улыбнулась Жюли.

— Нет, — прошептал Шеховской, — у Вас больше нет выбора, ma сherie. И признаться честно, я этому рад.

— Я тоже, — отозвалась Жюли.

— Вы позволите мне остаться?

— Я не позволю Вам уехать! — заглянула ему в глаза Юленька.

— Жюли, — прошептал он в ответ, склоняясь к ней, — Вы не осторожны со словами.

— Я не могу быть осторожной с Вами, — выдохнула она в ответ, приподнимаясь на носочках и подставляя губы для поцелуя.

Черное кружево скользнуло по гладкому шелку ее платья и опустилось на пушистый ковер, горячие губы обожгли стройную шею, тонкие пальцы запутались в золотистых кудрях на его затылке…

Жюли пришла в себя от стука в дверь. Руки Шеховского разжались, выпуская ее из крепких объятий, губы все еще горели от его поцелуев. Отпрянув от него, она принялась приводить в порядок одежду и прическу.

— Войдите! — пригладив руками волосы, отозвалась Жюли.

Никодим распахнул двери:

— Анна Николаевна, к Вам тут с визитом пожаловали…

— Полно, голубчик, я и сама о себе доложить могу, — вплыла в комнату Александра Платоновна Левашова. — Прошу простить, я понимаю, что визиты сейчас не ко времени, — улыбнулась вдова, но улыбка тотчас исчезла с ее лица, как только она увидела стоящую перед ней пару.

От цепкого взгляда графини Левашовой не укрылись ни горящие румянцем щеки Жюли, ни некоторый беспорядок в ее одежде и прическе, ни алые припухшие губы.

— Стало быть, это правда! — усмехнулась она. — А я уж думала, племянничек мой до чертиков допился.

— Александра Платоновна, — холодно улыбнулась Жюли, — чему обязана счастием видеть Вас в Закревском?

— Да вот хотела Вам помощь по-соседски предложить, — так сказать, чем могу; да смотрю, Вы в ней не нуждаетесь.

— Благодарю за заботу, — не удержалась от сарказма Юленька.

— Анна Николаевна, — или Вас теперь Юлией Львовной величать? — может, объяснитесь, что сие означает?

— Я не обязана ничего Вам объяснять! — вспыхнула Жюли.

Павел, хранивший до этого момента молчание, обнял жену за плечи и, повернувшись к графине, улыбнулся ей самой обворожительной улыбкой:

— Александра Платоновна, только на мне лежит вина за сие недоразумение. Юлии Львовне пришлось назваться чужим именем, чтобы сохранить свою репутацию, которая по моей вине могла пострадать.

— Даже так? — распахнула глаза графиня. — Но тогда она не является наследницей Закревского!

— Здесь Вы не правы, — продолжил Павел, чуть сжав плечи Жюли и тем самым призывая ее к молчанию. — Я, признаюсь, что очень сильно обидел свою супругу, и она скрылась от меня у своего родственника, Василия Андреевича Закревского, да так, что я долгое время не мог ее разыскать, и если бы не граф Сергей Александрович Левашов, не нашел бы и по сей день.

Услышав имя пасынка, Александра Платоновна не нашлась с ответом.

— И все равно — это возмутительно! Ввести в заблуждение все общество в округе! Неслыханная дерзость! — выпалила она, пылая негодованием. — Я ни минуты не задержусь в этом доме.

Графиня Левашова, не оглядываясь, покинула комнату, оставив супругов наедине. Юленька в изнеможении прислонилась к супругу: стычка с вдовой отняла все силы.

— Зачем Вы сказали графине, что я сбежала от Вас, потому что Вы обидели меня? — поинтересовалась она.

Павел коснулся губами ее виска, погладил напряженные плечи:

— Потому, что люблю Вас и никому не позволю сомневаться в Вашем душевном здоровье, а именно так и будет, если нам придется открыть правду о Вашем исчезновении.

— Вы готовы предстать в глазах общества тираном и деспотом, только чтобы никто не принял меня за умалишенную? — прошептала Жюли, не в силах поверить, что он готов ради нее на подобную жертву.

— И даже просить у Вас прощения за то, что дурно обращался с Вами на глазах у всего Петербурга, — улыбнулся Поль. — Только бы Вы больше никогда не покинули меня!

— Но вся эта история с Поплавским…

— Пусть Вас это не беспокоит. Прошло уже достаточно времени, и подробности этого дела уже давно забылись. Столичный свет всегда был падок до скандалов, и подобная новость затмит все, что было до того.

Отвернувшись от него, чтобы скрыть слезы, выступившие на глазах, она тыльной стороной ладони вытерла мокрые щеки.

— Могу я увидеть Ники? — обратился к ней Павел.

— Конечно! — обернулась она. — Я велю его привести.

— Жюли, — позвал ее Поль, когда она уже стояла в дверях. — Пообещайте, что никогда более не покинете меня.

— Обещаю, — улыбнулась она. — Никогда более по своей воле я не расстанусь с Вами!

Николенька приезду Шеховского обрадовался, и после того, как Жюли рассказала ему, что Павел Николаевич его отец, до конца дня не пожелал покидать его ни на минуту. После позднего ужина вдвоем Павел проводил Жюли до дверей ее спальни.

— Спокойной ночи, ma сherie, — коснулся он легким поцелуем ее щеки.

— Поль… Я… Мне хотелось Вам сказать…

— Я не смел надеяться, — улыбнулся он. — Вы в самом деле хотели бы видеть меня нынче ночью?

Кивнув головой, Юленька залилась пунцовым румянцем и скользнула за дверь, одарив супруга напоследок смущенной улыбкой. Готовясь ко сну, Жюли не могла унять дрожь в пальцах, придумывая, под каким предлогом ей отослать на время Ташу.

— Таша, принеси мне сбитень с мятой, — велела она.

Отложив гребень, Наталья, сделав книксен, вышла за двери. Подскочив с банкетки, Жюли затушила почти все свечи в спальне, оставив только одну на туалетном столике.

Услышав, как стукнула дверь, ведущая в покои Жюли, Павел выглянул в коридор, проследил взглядом за камеристкой своей жены, что торопливо направилась к лестнице. Отослала, — улыбнулся он, бесшумно выходя в коридор. — Как мальчишка, ей-Богу, — усмехнулся он, — красться в спальню собственной жены. И откуда только взялась эта неловкость между ними, будто не были никогда вместе, будто впервые? Да и сердце стучит так, что, того и гляди, выпрыгнет из груди. Войдя в будуар, Павел тихо постучал. Дверь в спальню распахнулась в туже минуту. Жюли с распущенными по плечам локонами, в одной тонкой сорочке, молча отступила в сторону, пропуская его в комнату. Развернувшись, Павел повернул в замке ключ, не отводя пристального взгляда с ее лица, что в полумраке спальни вдруг показалось ему неестественно бледным.