Он ничего не сказал, даже не глядел на нее. Она слушала разговоры впереди и позади них. Леди Тэсс и ее дочь, хорошо осведомленные Ледой, знали, что гости на дуги в обеденный зал не должны молчать, а вести приятную беседу каждый со своим партнером.

Тем не менее, Леда и мистер Джерард спускались в застывшем молчании.

Она держала свои пальцы, почти не касаясь его руки, глядя вниз на другую свою руку, притворяясь, что сосредоточилась на том, чтобы держать, спускаясь по ступеням, свою юбку. Думая, что лестница кончилась, она ошиблась на одну ступеньку и потеряла равновесие. Она не боялась упасть, но ее рука инстинктивно напряглась. Он, не колеблясь, удержал ее, соразмеряя свой шаг с ее походкой. И на мгновение она вновь ощутила его пальцы на своем плече, его руки, ласкающие ее лицо, — все это казалось даже более реальным, чем тоща. Каждая деталь трепетно оживала: как ожерелье на шее согревало ей кожу, кончики его пальцев на ее щеке, касание лацкана его пиджака на обнаженной спине.

Леда вошла в обеденный зал, охваченная чувством ужасной правды о человеке с четкими чертами лица, словно выгравированными как черно-золотая икона, в своем вечернем костюме, касался ее нежно, намеренно. Лишь не обнял ее.

Нет, он обнимал ее.

Леда отняла свою руку от него раньше, чем это было принято. Он выдвинул для нее стул, и она заметила, что мистер Казон по-особенному взглянул на них. Насмешливое стихотворение, которое сочинила одна из мисс Голдборо и продекламировала его еще на прошлой неделе, всплыло в памяти Леды: «Имя мое Джордж Натаниел Карзон. Я выдающаяся персона. У меня розовые щеки, мои волосы прилизаны, я обедаю раз в неделю у Блендхеймов»

Мистер Карзон, конечно, держался высокомерно, а его отец еще хуже. Ни один из них не разговаривал с Ледой, или мистером Сидни с момента, когда они были представлены друг другу еще днем. И лорд Скасдейл игнорировал их, глядя в сторону, пока леди Тэсс их представляла. Леда могла понять все эти щепетильности, но она уже привыкла к свободной атмосфере дома Эшландов, так что нельзя было не почувствовать неприятное отношение Карзона.

Но Леда на стала об этом думать. Мистер Джерард коснулся ее. Мистер Джерард, который был влюблен в леди Кэй. Кто сидел возле ее левой руки. Кто не сказал ни слова ни Леде, ни мисс Голдсборо, сидящей с другой стороны.

Леда не могла есть. Она сидела над своим супом, в то время как лорд Уилбери гудел без перерыва, рассказывая какую-то длинную историю.

— Мано — леди Кэй прервала молчание мистера Джерарда, ударив ложкой по стакану. Она и слышать не хотела, что не должна разговаривать через стол во время большого званого обеда. — Мы решили, что Томми станет ботаником, когда вырастет. Он уже пытался съесть две из маминых орхидей. Если ты оплатишь содержание, как говорит мисс Леда, тогда ты должен подготовить его для поступления в Оксфорд.

— Кэмбридж, моя дорогая! — мистер Сидни авторитетно внес коррективу. — Кэмбридж — место для молодых людей с научными наклонностями.

— Ну, тогда Кэмбридж. Я уверена, что они выращивают орхидеи и в Кэмбридже. — Она обратила свое улыбающееся лицо к мистеру Джерарду. — Что вы об этом думаете?

— Я поддержу все, что мисс Этуаль сочтет необходимым сделать для ребенка — Он не взглянул на Леду.

— Я очень опасаюсь, что мисс Леда не сведуща в этой области — Леди Кэй покачала головой. Леда заставила себя улыбнуться.

— Боюсь, что у меня нет опыта общения с детьми.

— Тогда отдайте его мне. Он так мил, что я готова его съесть! Вы знаете, что он уже пытается вставать в кроватке. И у него один зуб! Для шести месяцев он очень развит. Я так рада, что вы не позволили забрать его в сиротский дом. Я не могу вынести даже мысли об этом. — Она внезапно стала столь серьезной, что Леда ее такой еще не видела. — Мано Кане, ты должен обещать, что никогда, никогда не отошлешь его туда.

При этой мольбе Кэй взглянула скорее на мистера Джерарда, чем на Леду, как будто он в первую очередь отвечал за ребенка. Он этого не отрицал. Только ровно произнес:

— Нет, никогда.

У других это могло прозвучать высокопарно, легкомысленно. Но мистер Джерард говорил так, что ему верили.

Суп был убран. Когда подали второе, он снова поглядел через стол на леди Кэй.

— Вы хотите, чтобы я его официально усыновил?

— Ты? — ее возглас соединился с шепотом матери, которая была шокирована, и со словами недоверия, произнесенными лордом Уитбери.

— Я думаю об этом. Я еще не знаю, что это за процедура.

Леда взглянула на него из-под ресниц. Идея шокировала ее тоже. Еще больше потому, что она была совершенно уверена, что он хотел доставить удовольствие леди Кэй. После ее отклика, полного энтузиазма, его лицо прояснилось.

— Но вам не придется жениться, чтобы усыновить ребенка? — нахмурилась леди Кэй.

— Возможно.

Леди Тэсс перевела взгляд с него на дочь, затем обратила взволнованный взор на свою тарелку.

— А как детеныши ягуара? — спросила Леда у мистера Сидни, ее голос прозвучал немного громче обыкновенного. — Самый крупный из них — все еще опасный задира?

Маленький человек спокойно ел рыбу.

— Боюсь, что это так. А у нас есть другой тиран — его мать. Видимо, придется отделить ее от других в клетку поменьше.

Мистер Карэрн удивил Леду тем, что упомянул о своей готовящейся поездке в Самарканд и Центральную Азию и поинтересовался у мистера Сидни, каких экзотических животных он сможет там повидать. Обеденный застольный разговор перешел на более подходящие темы, и Леда вернулась к действительности.

Мистер Джерард хотел жениться на леди Кэй. Мать Леды была француженкой, и джентльмену трудно обуздать свои животные инстинкты, когда они имеют дело с французскими дамами. Мисс Миртл всегда так говорила, ссылаясь на этого невозможного человека в качестве отличного примера.

Ничего не поделаешь. Мужской нрав мистера Джерарда возобладал на мгновение над его манерами. Он был просто-напросто смущен и, конечно, при первом же случае извинился бы за минутную слабость.

Казалось, она слышит, что мисс Миртл сказала бы по этому поводу. Она внезапно поняла, почему мисс Миртл столь тщательно поучала, как ей себя вести достойно, так часто говорила о глупостях молодых девиц, и юных полуфранцуженок в особенности. У Леды было обескураживающее чувство, что она совершенно абсурдно влюблена в мистера Джерарда. А любовь, как всегда говорила мисс Миртл, — опасный враг для неопытного рассудка, и ее надо пить маленькими глоточками, как при приготовлении особого вишневого бренди.

Сэмьюэл пытался ухаживать за Кэй. Он пытался. Он наблюдал, что Хэй раздразнивает ее также, как некогда делал он сам, когда ей было семь лет, а он был старше годами и жизненным опытом. Сейчас он не чувствовал, что старше ее настолько, но был не в состоянии найти с ней общий интерес в занятиях со снегирями, в развлечениях в доме и сне его, в поездках на лошадях через изгороди и канавы. Даже от Томми Хэй его отстранил. Как дядя и кузен многих юных родственников, он превратился в человека, который еще до завтрака садится на пол и перекидывает через свою голову хнычущих детей.

Не то чтобы Кэй игнорировала Сэмьюэла, их отношения были теплыми, как всегда. Такими, как всегда. Он разговаривал с ней, танцевал, давал советы. Он описал ей дом, который назвал «Поднимающийся прилив», и она слушала с воодушевлением, делая предложения о его благоустройстве, одобряя его выбор названия. Но он не мог разорвать оковы их привычной испытанной дружбы, не мог заставить себя сказать, что любит ее, не мог коснуться ее, боясь, что напугает или огорчит.

И все же он видел, что у Хэя были определенные намерения. Опасение, что она обратит внимание на другого мужчину прежде, чем он поговорит с ней, делало его злым и неуверенным. Он боролся со злостью, так как она не имела места в его намерениях, она может лишь ослепить и помешать ему. Но если он мог подавить в себе враждебность, он не мог избавиться от беспокойства, ощущения того, что он удаляется от людей, которых любил больше жизни.

Даже леди Тэсс, казалось, отдалялась от него. Он чувствовал временами ее молчаливое внимание к нему, но когда он обращался к ней, у нее всегда находился предлог отойти или говорить о другом. И это привело его неуверенность на грань тревоги.

Он должен действовать. Все вокруг менялось. В политике и бизнесе он мог стоять твердо, но в этом он чувствовал свою неловкость, опасался сделать ошибку.

— Ты слишком заботишься, — говорил Дожен, — слишком многого хочешь. Что я с тобой поделаю, ха?

Целую неделю он избегал мисс Этуаль — хотя как о «мисс Этуаль» он о ней больше не думал. Даже когда она появлялась в скромных кружевных воротничках, он думал о ней: она — тепло, нежность, желание.

Леда и Кэй бродили по дому, полному тайны, их головы соприкасались, они хохотали и утихомиривали друг друга, когда он неожиданно натолкнулся на них — еще одно исключение из правил. Правда, он знал, это было только Рождество с его подарками, и Кэй радовалась всего лишь праздничным сюрпризам.

В доме стоял резкий и свежий запах от вечнозеленых гирлянд: английский обычай, строгая традиция, когда в доме пахло жареным поросенком и цветами, ароматом рождественского пирога с кокосовыми орехами.

Гирлянды цветов, словно сети, висели в разных местах, они были подвешены к люстре и к некоторым дверям — неизвестно, кто этим занимался. Подозрение пало на Роберта, особенно после того, как первой попалась в сети у двери гостиной старшая из мисс Голдборо.

Мисс Голдборо покраснела и заложила руки за спину, подставляя щеку. Ее маать вздремнула после обеда, так что Роберт осмелел, взял девушку за руки и поцеловал в губы. Сестры ее визжали и подпрыгивали с устрашающими криками. Карзон поднял брови. Сэмьюэл заметил, что Кэй бросила взгляд из-под ресниц на лорда Хэя.

Хэй, стоя с полураскрытой книгой в руках, казалось, этого не заметил. В то время, как Сэмьюэл наблюдал за ней, она сама на него посмотрела и встретила его взгляд. Она слегка улыбнулась. Щеки ее немного покраснели.