Инспектор Руби поколебался, а затем сказал:

— Я не могу рассуждать об этом.

— Хорошенькое дельце, если они это обнаружили, — сказал мужчина, вызвав возгласы одобрения, в то время как младенец вопил во всю. — Если вы не можете застать их на месте преступления, обрубайте все корни, говорю я вам! Эти бедные мальчики — какая грязь. О боже!

Инспектор, кажется, впервые увидел Леду. Он прямо взглянул на нее и затем поднял руки, отметая поток вопросов.

— Это все, джентльмены. Здесь присутствуют дамы.

Отправляйтесь в Ярд и узнавайте там обо всем. Здесь у нас много своих обязанностей.

— Еще бы! — воскликнул молодой человек, тыча пальцем в камеру, где ребенок плакал, закутанный акушеркой в пеленки. Но инспектор и Мак-Дональд начали теснить репортеров к двери на выход. Некоторые ушли, стремясь опередить своих конкурентов, но другие медлили, все еще пытаясь задавать вопросы.

Миссис Фьюллертон Смит вынесла ребенка из камеры. Как только Леда спустилась со своего насеста на деревянную скамью, ей тут же положили на руки маленький сверток.

— Белье подарено Женским Комитетом, — проинформировала ее миссис Фьюллертон Смит. — Вы можете оставить его себе, но просим его простерилизовать и передать другим нуждающимся, когда оно будет не нужно младенцу. Мать спокойно отдыхает, как вы видите. Через час-два, когда она захочет, может его подержать. Миссис Лейтон и я должны вернуться к офицеру-медику, так как есть еще несколько пациентов, которым надо оказать помощь сегодня вечером. Если начнется сильное кровотечение, немедленно пошлите за нами.

Леда хотела было исправить явную ошибку миссис Фьюллертон Смит, когда услышала, что та давала наставления сержанту относительно Памми и назвала ее адрес:

— Миссис Докинс на Джейкоб Айленд?

— О нет… — Леда пыталась вмешаться в их разговор. — Сержант Мак-Дональд, она там не живет!

Ее протест остался не услышанным из-за настойчивых расспросов двух репортеров, которые продолжали настаивать на том, чтобы сержант Мак-Дональд развернул корону. Тем временем миссис Фьюллертон Смит и няня упаковали свои пожитки. Няня сняла окровавленный фартук через голову и отбросила его. Ребенок снова заплакал, и Леда смотрела на его открытый рот и глаза.

— Тихо, тихо, — пробормотала она беспомощно, похлопывая сверток.

Ребенок скорчился и закричал еще пронзительнее, сморщив красноватое лицо в гримаску. Леда схватила няню за руку, когда та проплыла мимо вслед за миссис Фьюллертон Смит, но обе дамы ушли прежде, чем она успела выразить свой протест.

Инспектор Руби и его шеф вышли, уводя репортеров. В то время как сержант Мак-Дональд был занят с особенно настойчивым журналистом, другой подобрался ближе к Леде, где на скамье лежала корона, завернутая в платок. Он потянул за край и раскрыл ее. Восточная корона из золота и эмали была перевернута на скамью. У нее был заостренный верх, и она напоминала маленький круглый храм, густо украшенный бриллиантами и одним огромным рубином, оправленным в белую раковину.

Репортер начал делать быстрые наброски в свой блокнот, пока сержант не закричал на него:

— Что вы делаете? Вон отсюда вы все!

Он вытолкал репортера за дверь, другого — следом. Они громко протестовали. Леда слышала их голоса на лестнице, потом на улице.

Не зная, что делать дальше, она вошла в камеру и встала на колени возле Памми.

— Как вы себя чувствуете? Хотите на него посмотреть?

Девушка плотно закрыла глаза, как и ее ребенок.

— Я не хочу, — пробормотала она. — Уберите его прочь!

— Няня сказала, что вы можете подержать его через часок.

— Я не буду.

Леда поглядела на ее отечное лицо. Памми открыла глаза и подняла руку, слабым жестом отталкивая Леду.

— Я не возьму его, — сказала она. — Я его ненавижу. Уйдите прочь!

Леда поднялась и вернулась к скамье. Новорожденный все кричал и кричал. Она уселась возле короны и заглянула в лицо младенца. Он был ужасен, в самом деле, — мокрый рот, морщинистая кожа, и мать не хочет его взять,

Леда покачала ребенка, но от этого он еще громче закричал. Она посмотрела на украшенную золотом и рубином корону и начала, сама не понимая отчего, плакать.

6

Гавайи, 1871

Маленькой Кэй нравилось плавать. Она взвизгивала, когда накатывались длинные волны буруна и переваливались через риф Вайкики, колотила своими детскими ручонками по плечам Сэмми.

— Дальше, давай дальше! Плыви! — приказывала она. Они набрали в грудь воздуха, при этом Кэй смешно надула щеки и сжала губы. Сэмми опустился под чистую воду, крепко держа девочку в руках. Волна с силой прокатилась над ними, отбросив их на несколько футов к берегу, а песок под его ногами задвигался. Сэмми слегка похлопал по телу Кэй, что означало «вверх», а она сердито стукнула его. Держа девочку высоко на руках, он все же вынырнул из воды. Она визжала от удовольствия. С грохотом набежала другая волна, окатив их белой пеной.

Как только уши освободились от воды, Сэмми услышал, что кроме Кэй, кричат еще другие. Он посмотрел на берег и увидел несколько фигур людей, с шумом выбегавших из воды.

— Хи мано! — донесся до него крик среди шума волн. — Хи мано!

Мальчик заметил ее. Черный острый плавник, рассекающий поверхность воды, темная, быстро движущаяся тень, такая же длинная, как гавайские лодки, бороздящие море. Акула отрезала его и Кэй от берега. Сэмми видел на расстоянии, как на берегу собирается толпа, люди с криком бежали по пляжу.

Потом он ощутил тишину, в то время как акула повернула и неслышно двинулась к ним.

Мальчик поднял Кэй из воды себе на плечи. Она больно вцепилась ему в волосы, все еще смеясь, шлепая ногами по воде под его подбородком. Он зажал руками ее лодыжки и застыл. Девочка что-то кричала, но он не слушал. Кроме шума волн, кроме звуков паники на берегу и криков мужчин, спускающих каноэ, он слышал нечто иное. Ту самую, запавшую ему в душу песню акулы. Он стоял, словно зачарованный.

Через мгновение плавник исчез. Большая глыба удалялась прочь на расстоянии ярда. В ушах Сэмми звучал громкий крик Кэй, которая звала мать. Но это было где-то далеко, как дальний гудок поезда, а в его сознании звучала песня.

Он стоял долго, не издав ни звука. Застывший коралловый риф, безжизненное дерево, неподвижное изваяние без чувства страха. Акула скользнула дальше, повернула и возвращалась — огромное чудовище из ночного кошмара. Мальчик вслушивался в песню. Он разгадал медлительное любопытство акулы — ее вел голод, но дети были в состоянии покоя, словно часть поверхности, не то, что ей было нужно.

Кэй прекратила свой зов. Она сидела тихо, прижавшись к его плечам, вцепившись пальцами в волосы. Воздух был наполнен криками, слышались удары по воде — мужчины в каноэ гребли веслами, быстро и решительно приближаясь.

Акула плавными движениями развернулась, проходя очень близко. Сэмми наблюдал, как она скользнула мимо, увидел ее темно-серую кожу, плавник, хвост, а затем она резко изменила направление и повернула в море, прочь от приближающейся шлюпки.

Каноэ казалось огромным, приближаясь с отчаянной скоростью. Весла бешено били по воде. Сэмми впервые ощутил страх, но не из-за акулы, а от угрозы удара веслом и диких криков. Шлюпка опасно накренилась, но гавайцы искусно повернули ее наперерез волнам, и она прошла позади детей. Кто-то взял плачущую Кэй с плеч Сэмми. Затем грубые сильные руки схватили его самого. Он повернулся, сделал рывок и выскочил из воды, ударившись о твердое полированное дерево, ободрав бедра и колени. На какое-то мгновение противоположный борт поднялся над водой, и каноэ едва не перевернулось, но потом выровнялось. Послышались вопли на английском языке, кто-то благодарил бога и Сэмми. Это лорд Грифон прижал его к себе, не отпуская. Оказавшись в каноэ, Кэй стала извиваться в смуглых руках гавайца, пронзительно крича: «Папа, папа!» и стараясь вырваться.

Голос лорда Грифона звучал прямо в ухо, а руки сжимали с такой силой, что было больно.

— Сэмьюэл, спасибо тебе, спасибо богу за тебя, благослови тебя бог, ты сам рожден от бога, ты герой. — Голос продолжал звучать, с чувством повторяя эти слова.

Кэй высвободилась из чужих рук и теперь барахталась у отца на коленях, а тот обнял обоих детей, и, когда каноэ причалило к берегу, он поднял их и понес на руках.

Стоя на берегу в развевающейся на ветру юбке, леди Тэсс ждала их. Ее лицо было в слезах, темные волосы распущены. Она схватила на руки Кэй, опустилась на колени и прижалась лицом к мокрому плечу и голове Сэмми. О них бился прибой, смывая песок с ног мальчика, который едва удержался на ногах.

— Держись, сынок. — Твердая рука все еще держала его за плечо. Сэмми заглянул в лицо лорда Грифона. Солнце сверкало в его светлых волосах. Он был высок, красив и взволнован. Раньше он никогда не называл Сэмми сыном.

Этот сильный взрослый человек улыбался ему такой искренней широкой улыбкой, что ребенок слабо и неуверенно улыбнулся. Люди сгрудились возле них. Полуобнаженные гавайцы, все еще мокрые от прибоя, респектабельные хаолес, белокожие, в застегнутых до подбородка костюмах и шляпах, даже восточный дворецкий леди Тэсс, который приехал вместе с ними в экипаже, чтобы прислуживать на воскресном пикнике в Вайкики.

Кто-то выкрикнул приветствие. Лорд Грифон подбросил вверх Сэмми с такой легкостью, с какой тот поднимал Кэй. Множество рук подхватило его и начало ритмично подкидывать вверх — хип-хип-ура! Хип-хип-ура!

Они трижды подбросили его, а затем поставили на землю. Снова подняли и посадили на плечи лорда Грифона, прямо в мокрых бриджах для купания. Кэй извивалась и визжала в объятиях леди Тэсс, тоже желая быть поднятой вверх, а это заставило зареветь и Роберта, пока дворецкий Дожен не потащил его к кокосовой роще, которая возвышалась над побережьем.

Половина толпы начала двигаться в том же направлении, другая половина осталась на пляже, приветствуя гавайцев, которые вновь опустили каноэ на воду, чтобы отплыть в поисках акулы. Неизвестно откуда возник слух, что король Гавайи отдыхает в своем доме в Вайкики. Поднявшись к высоким пальмам, они увидели ожидающих их девушек с гирляндами цветов и листьев в руках. Лорд Грифон опустил Сэмми. В то время, как все застыли в молчании, девушки вышли вперед и одели гирлянды на шею мальчику, окутав его нежным ароматом.