В этот поздний час в доме было тихо. Большинство гостей разъехались вскоре после ужина, но в салонах, где склоняли головы увядающие от жара свечей цветы, были расставлены многочисленные столики для игры. Вист завладел изящными помещениями, и в них царил особый род удивительной тишины, рожденной сдерживаемым дыханием, плохо скрытым волнением и плененным перипетиями игры рассудком. Все эти люди с напряженными лицами, казалось, участвовали в каком-то таинственном обряде, который заставлял их сжимать губы и делал глаза колючими и пронизывающими. Не замечая слуг, бесшумно скользивших между столами с бокалами шампанского на серебряных подносах, они видели только ярко раскрашенные кусочки картона, равномерно падавшие на зеленое сукно. За исключением обязательных фраз слышалось только позвякивание золота, переходившего из рук в руки, и Марианна, заметив через полуоткрытую дверь этот спектакль, с отвращением отвернулась. Она всегда недолюбливала карточную игру, а после ночи в Селтоне стала считать ее своим личным врагом. Не обнаружив среди играющих Бофора, она ощутила невольное удовлетворение. Если бы она увидела его среди этих азартных игроков, она не смогла бы думать о нем без отвращения. И она честно призналась себе, что заглянула туда, только чтобы проверить, там ли он. Но американец, должно быть, покинул отель сразу же после расставания с нею.

Выйдя из удушающей немного двусмысленной атмосферы первого этажа, Марианна нашла свою комнату гаванью мира и тишины. Огонь весело пылал в украшенном рождественскими розами камине, а открытая постель манила свежестью белоснежных простынь. Повернувшись спиной к письменному столу, на котором этой ночью перо останется сухим, – и речи не могло быть, чтобы сообщить Фуше о встрече с американцем, так что на этот раз министр удовольствуется описанием приема, – Марианна начала раздеваться.

Со вздохом облегчения она избавилась от платья, морской волной опустившегося на сине-розовый ковер. За ним последовала кружевная фантазия – белье, затем, подняв руки, молодая женщина развязала ленты и с трудом распутала прическу – многотрудное творение Фанни. Тяжелая шелковистая масса скользнула по обнаженной спине, вызвав на этот раз вздох наслаждения.

Видно, она и в самом деле сильно устала, ибо ей послышалось, что другой вздох отозвался эхом, вздох, раздавшийся неизвестно откуда, очевидно, порыв ветра в камине. Торопясь попасть наконец в постель, Марианна не задержалась у очаровательного видения, которое ей предлагало зеркало, а, надев ночную сорочку, скользнула под одеяло, задула свечу у изголовья и блаженно вытянулась, вздохнув в третий раз.

Она еще не успела закрыть глаза. Что-то зашуршало внизу, появилась темная фигура и бросилась на кровать, застонавшую под двойной тяжестью. Обезумев от прикосновения чьих-то рук, безусловно мужских, не понимая, что происходит, Марианна издала приглушенный крик. Дрожащая рука стремительно зажала ей рот.

– Не кричите! – прошептал задыхающийся голос прямо у нее над ухом. – Я не сделаю вам ничего плохого… наоборот! Я… Я только хочу наяву любить вас, как люблю в сновидениях уже много ночей.

Без сомнения, из боязни причинить ей боль рука прижала ее не сильно, и Марианне не стоило большого труда освободиться. Теперь она знала, с кем имеет дело, и возмущение немедленно изгнало страх. На нее напал не кто иной, как кроткий, застенчивый господин Феркок.

– Снова вы! – задохнулась она в негодовании. – Вы что, взбесились? Ну-ка, убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое!

– Нет!.. О, нет! Я не оставлю вас! Я держу вас, я хочу вас, и я овладею вами! Иначе будет слишком несправедливо!

– Несправедливо? Это почему же? Ох! Перестаньте тянуть меня за волосы.

Действительно, обняв девушку обеими руками, Феркок невольно захватил распущенные волосы и причинил боль своей пленнице. Отбросив всякую обходительность, воспитатель воспользовался этим, чтобы покрыть жадными поцелуями шею и грудь Марианны, перемежая отрывистыми восклицаниями о том, что он достоин не меньшей милости, чем «тот дьявол американец», с которым она так долго пробыла в павильоне.

– Вы просто смешны, недотепа, – пробормотала Марианна, продолжая отбиваться от нежностей.

В этой нелепой борьбе со взбесившейся овечкой она сама себе казалась смешной.

– Я был им… но теперь довольно! Я слишком жажду вас! Марианна… Марианна! Я видел вас только что… когда вы раздевались!.. Я был под кроватью!.. И я почувствовал, что схожу с ума!

Гибкое движение бедер наполовину освободило Марианну, а точная звонкая пощечина прервала пылкие излияния воспитателя.

– Какой вы, оказывается, отвратительный тип! Когда я подумаю, что считала вас милым, испытывала к вам сострадание…

– Я не нуждаюсь в вашем сострадании, я вас хочу, вас!

– Вы это уже говорили! Но я не хочу вас… ни за что, – Марианна возобновила отчаянную борьбу за свое легкое ночное одеяние, которое неистовый воспитатель пытался разорвать, – и в последний раз требую отпустить меня, иначе я закричу! Ох!..

Нежный батист не выдержал. Лишенная этой хрупкой защиты, Марианна поняла, что оказалась почти беззащитной перед настойчивым влюбленным. Она уже обратила внимание, что под своей деликатной внешностью он оказался более сильным, чем можно было предположить. Возможно, это неистовая страсть придала ему силы, но девушка чувствовала, что долго сопротивляться не сможет. Давали себя знать и дневная усталость, и вечернее нервное напряжение. Тем не менее досада и злость еще поддерживали ее… Она никогда добровольно не отдастся мужчине без любви, а если и станет пассивной жертвой, то только превосходящей силы.

Когда он схватил ее за запястья и начал выкручивать руки, она изо всех сил отстранилась подальше от него.

– Я закричу! – пригрозила она.

В багровых отблесках умирающего огня кроткое, любезное лицо г-на Феркока, искаженное глупой усмешкой, приняло поистине дьявольское выражение. Она в буквальном смысле не узнавала своего сотрапезника прошедших дней.

– Кричите, сколько вам угодно, – заявил он, удваивая усилия, чтобы сломить наконец последние сопротивления. – Никто вас не услышит. Когда его сиятельство с друзьями играют в вист, дом может обрушиться на них, но они не заметят и будут продолжать игру посреди развалин. А что касается слуг, то они почти все уже спят в этот час…

Марианна глухо застонала. Тут же отворилась дверь. Словно услышав последние слова Феркока и желая опровергнуть их, появились два лакея гигантского роста. Не проявляя никаких эмоций, как хорошо отрегулированная машина, один из них подошел, схватил воспитателя за одежду и, легко подняв, словно тот ничего не весил, понес его, брыкающегося и царапающегося, словно разозленная кошка. Дверь за ними закрылась. Но второй лакей остался в комнате. Слишком ошеломленная и, надо честно сказать, слишком обрадованная, чтобы рассердиться на него, Марианна только и смогла, что стремительно закутаться в одеяло. Затем, вновь обретя достоинство, она несколько холодно улыбнулась безмолвно смотревшему на нее человеку.

– Вы спасли меня, – сказала она, стараясь подавить чувство унижения, охватившее ее при мысли, что она обязана слугам. – Я отблагодарю вас за это. Но как вы узнали, что я нуждаюсь в помощи?

– Мы должны знать все, касающееся мадемуазель, – угрюмо ответил слуга. – Таков приказ!

– Чей приказ? Князя?

– Приказ, мадемуазель!

Марианна не настаивала. Она сообразила, что автор подобной команды должен находиться вне стен отеля Матиньон. Она внимательно присмотрелась к своему собеседнику. Безусловно, она уже видела эту безликую физиономию с тяжелыми невыразительными чертами, но не знала имени этого человека, одного из многочисленных домашних слуг. Впрочем, это не имело большого значения. Он избавил ее от наглого Феркока и имел право на благодарность. Она собиралась сказать, что теперь он может оставить ее и дать возможность провести в покое хоть остаток этой слишком бурной ночи, но он не оставил ей времени заговорить.

– Есть и другой приказ, – сказал он.

– Другой приказ? Какой же?

– Чтобы мадемуазель потрудилась встать, одеться и следовать за мной. Я побуду рядом, пока мадемуазель не будет готова.

– Следовать за вами? В такой час? Но куда?

Повинуясь естественному рефлексу, Марианна в ответ на приглашение покинуть постель только крепче укуталась в одеяло. Но лакея это ничуть не тронуло.

– Мадемуазель должна следовать за мной, не задавая вопросов, так же как я в подобных обстоятельствах вынужден просить мадемуазель сопровождать меня в определенное место. Но пусть мадемуазель успокоится, – поспешил он добавить, увидев огонек страха в устремленных на него зеленых глазах, – она еще до восхода солнца вернется сюда!

– Но ведь меня могут увидеть при выходе! Если его сиятельство спросит…

– Его сиятельство играют, – все тем же ровным тоном сказал лакей. – Они ничего не заметят! И во дворе еще много карет. Ворота все время открыты. Но мадемуазель надо спешить. Я жду ее!

Он направился к выходу, может быть, чтобы прекратить дальнейшие расспросы, но Марианна жестом остановила его.

– Вы из полиции, не так ли? Как зовут вас?

Лакей заколебался. Но впервые Марианне показалось, что в его бесцветном взгляде промелькнуло оживление.

– Базен, к вашим услугам!

И он решительно вышел, давая возможность девушке привести себя в порядок.

Марианна не была особенно удивлена, когда минут двадцать спустя перешагнула порог отеля де Жюинье. Правда, она сомневалась, покидая улицу Варени, что Базен с Фуше – не следует ничему удивляться. Зато она почувствовала, как к ней возвращается плохое настроение, когда привратник запросто оставил ее в ледяной прихожей, где печь, очевидно из соображений экономии, уже давно не горела.

Закутанная в плотный плащ с капюшоном, с ногами в отороченных мехом ботинках и со спрятанными в муфте руками, Марианна, расположившись на твердой банкетке в углу большой пустой комнаты, сырой и мрачной, вскоре почувствовала, что замерзает. Кроме того, она сильно хотела спать и не понимала, зачем Базен так срочно привез ее сюда. Неужели нельзя было подождать до утра?