– Об этом не может быть и речи! Без вас я не убегу! Тем более теперь, когда вы под подозрением. Тогда уж вы наверняка погибли! С приходом дня Морван без объяснений перережет вам горло.

– И для тебя действительно многое зависит от моего спасения? Но почему?

Почему?.. По правде сказать, Марианна не смогла бы дать вразумительный ответ, но в ее сознании это было совершенно естественно. Совместное бегство из Плимута и пережитые опасности соединили их друг с другом незримыми нитями. Поведение Жана, оказанное им покровительство и теплое товарищеское отношение проложили дорогу к ее сердцу. Она презирала бы себя, оставив его без надежды на помощь в руках Морвана. Но как все это объяснить ему, если ей самой не совсем понятно?

Жан явно ожидал от нее ответа. Он придвинулся к Марианне, и она почувствовала его дыхание на своей шее. Очень осторожно он повернул ее голову к себе, пытаясь прочесть в глазах ее тайные мысли. Прямо перед ней оказались его голубые глаза с застывшим в них вопросом. Губы юноши подрагивали, когда он настойчиво повторил:

– Ответь мне, девочка! Почему ты хочешь спасти меня? Из жалости?

– О, нет! Не из жалости! Может быть… из дружеских чувств.

– Ах, только из дружеских чувств…

Он казался разочарованным. Его рука нехотя скользнула по шее Марианны, прошла по округлости плеча и остановилась у локтя, словно он не мог решиться убрать ее совсем. Марианна испугалась, что огорчила его. Она спросила:

– Разве вы не хотите, чтобы я была вашим другом? Мы вместе подверглись стольким опасностям… и затем вы спасли меня, когда те люди на берегу хотели убить меня.

– Это было вполне естественно! Не мог же я допустить, чтобы тебя, как барашка, зарезали на моих глазах. Любой порядочный человек поступил бы так же.

– По-моему, именно порядочных людей трудней всего встретить. Будь что будет, это решено. Я остаюсь с вами.

Жан ничего не ответил. Воцарилась такая глубокая тишина, что Марианна, казалось, слышала биение своего сердца. В риге было тепло, а его рука еще теплей. Она ощущала ее жар сквозь ткань рукава, и это, непонятно почему, ободряло ее.

Пламя свечи затрепетало. Оно должно было скоро погаснуть, но Марианна не собиралась уходить. Девушка понимала, что все уже было сказано, что молчание Жана говорит о его согласии, но ей было удивительно приятно находиться рядом с ним. Снаружи завывал ветер, а в уютном соломенном гнезде царило тепло. Это была тихая гавань среди тревожного мира, и Марианна старалась не замечать цепь, приковавшую Жана к стене. Она вспомнила книгу с подобной историей, в которой влюбленная девушка накануне казни пробирается в тюрьму к своему жениху, приговоренному к виселице. Эта ночь немного напоминала ту, в книге, название которой она забыла. Конечно, за стеной не возводился эшафот, но в любой момент по приказу Морвана один из его людей мог превратиться в палача.

Рука Жана медленно поднялась до ее плеча. Повернув к нему голову, она увидела, что он смотрит на нее и что его глаза удивительно блестят. Он прошептал охрипшим голосом:

– Я счастлив иметь тебя своим другом… но я надеялся на другое… Я надеялся хоть немного понравиться тебе. Когда я обнимал тебя на «Чайке», ты не сопротивлялась.

– Но… вы же нравитесь мне. Особенно теперь, когда я полностью вижу ваше лицо. И мне было приятно, когда вы целовали меня. Это… да, это придало мне мужества.

– Тогда… если я снова попытаюсь?

Она ощутила, как он одной рукой обнял ее за талию, чтобы привлечь к себе, но вместо ответа удовольствовалась улыбкой, закрывая глаза в ожидании поцелуя. Это правда, он нравился ей. От него исходили ароматы моря, из объятий которого им едва удалось вырваться. Глаза его были небесной голубизны и такие ласковые! В их лазурной глубине таилась тоскливая мольба. Может быть, он любил ее! Он был первым мужчиной, приблизившимся к ней с ее согласия, ибо поцелуй, который сорвал с ее губ Язон Бофор, не шел в счет. Но этот прикованный цепью человек, чьи губы вздрагивали так близко у ее лица, одновременно и волновал и смущал. Она хотела, чтобы он был счастлив, чтобы благодаря ей, за которую он снова завтра поставит на карту свою жизнь, он познал хоть немного радости. Она позволила поцеловать себя, уложить на солому и даже обвила руками шею юноши, чтобы продлить сладостное ощущение.

На минуту он отпустил ее губы и стал стремительно покрывать лицо и шею Марианны быстрыми поцелуями, легкими, как крылья бабочки, но вызвавшими продолжительный озноб, природа которого была прекрасно известна Жану. Он дерзнул на большее. Снова завладев ее ртом, начал тихонько расстегивать корсаж. Трепещущая, с пылающей головой, Марианна не мешала ему. Она чувствовала себя на пороге открытия, которое заранее ее потрясало. Инстинкт молодой самки подсказывал, что ее тело таит в себе невероятные сюрпризы.

Молнией промелькнуло воспоминание о Франсисе Кранмере. Это под его руками должна была она пережить эти удивительные минуты. Она помнила, несмотря на ослепленное сознание, что уже совсем готова отдать незнакомцу то, что должно принадлежать только супругу. Но, на удивление, не испытала при этом ни сомнения, ни стыда. Она была отныне вне своей прошлой жизни и даже вне любой нормальной жизни. Почему же не отдать Жану то, что так дерзко требовал американец Бофор? То, что никакая женщина не может сохранить, когда мужчина решит силой или хитростью завладеть ею. В печальной истории Клариссы Харлоу, которую она тайком проглотила, презренный Ловелас подмешал несчастной снотворное, чтобы овладеть ею. Но Жан не нуждался в снотворном, чтобы добиться того же результата, хотя Марианна толком и не знала смысла слов «овладеть кем-нибудь». Она лишь смутно догадывалась, что узы плоти привязывают мужчину к женщине, и у нее не было желания защищаться. Он ласкал ее так нежно и заставлял испытывать такие восхитительные ощущения!.. Затем он начал неистовствовать, бормоча бессвязные слова и прерывая их все более и более жгучими поцелуями. Это было самое пленительное переживание, какое может испытать девушка, и за ним должно последовать только что-то ошеломляющее.

Но внезапно все очарование разбилось вдребезги. Осталась только грубая, болезненная реальность… Марианна закричала, но Жан даже не услышал ее крика. Влекомый слишком древней страстью и желанием, которые он не мог больше сдерживать, он навалился на нее. Не было больше ни кроткой влюбленности, ни нежной ласки, а вместо них острая боль и мужчина, в которого, казалось, вселился злой дух. Обезумевшая, повергнутая в ужас, она попыталась вырваться, но он держал ее крепко. Она хотела звать на помощь, но он вновь закрыл ей рот поцелуем, однако прелести его она не ощутила. Этот поцелуй она перенесла с натянутыми, как струна, нервами, с судорожно сведенными мускулами. И вдруг все окончилось, и она, словно чудом, оказалась свободной.

Марианна была так ошеломлена, что не решалась пошевельнуться. Глядя на пыльные стропила, она одновременно боролась с желанием разразиться слезами и с жестоким разочарованием. Итак, вот это и есть любовь? Поистине ей не удалось понять ни сути этого «великого» события, совершавшегося в романах, ни почему столько женщин и девушек погубили себя из-за него. Слов нет, это приятно… вначале, но в конечном счете никакой истинной радости. Все, что она испытала, – это волна отвращения и невыразимое чувство потери. Нет, никогда за всю ее жизнь она не была так обманута.

Рука Жана коснулась ее щеки, и она услышала его ласковый смех.

– Почему ты ничего не говоришь? Ты же знаешь, какую радость мне доставила. Я никогда этого не забуду! К тому же я так счастлив быть первым.

– Откуда вы это знаете? – сердито спросила Марианна.

Он рассмеялся.

– Какая же ты еще девочка! О таких вещах мужчина узнает сразу. А теперь тебе надо поскорее отправиться к себе. Свеча вот-вот потухнет, и будет лучше, если твое отсутствие не заметят. И затем… я жутко хочу спать!

Приподнявшись на локте, Марианна увидела, как он зевает во весь рот, и ее разочарование еще больше возросло. По ее мнению, только полное нежности обращение могло бы смягчить то неприятное ощущение, которое она испытала. Юноша же был любезен, не больше, и она ясно видела, что сейчас он хотел только, чтобы она оставила его в покое.

Безжизненным голосом она спросила:

– Тогда завтра что вы сделаете?

Он криво улыбнулся и насмешливо подмигнул.

– Не вздумай терять голову! Будь спокойна. Я сделаю все, что ты пожелаешь. Я же твой должник.

Со вздохом удовлетворения он свернулся калачиком, поправил цепь, чтобы она поменьше его стесняла, скрестил на груди руки и закрыл глаза.

– Спокойной ночи, – добавил он сонным голосом.

Сидя перед ним на скрещенных ногах, Марианна какое-то время не могла поверить, что он спит. Все-таки любопытные субъекты эти мужчины, подумала она со злобой. Только что он был полон огня и страсти, полубезумный от любви, а теперь, всего несколько минут спустя, спокойно спал, забыв все, вплоть до ее существования. Разве подобное поведение подтверждало то сладостное внутреннее ликование, которое испытывали в книгах на другой день после свадьбы молодые новобрачные? Исключение составляла, конечно, несчастная Кларисса Харлоу, которая, находясь в бессознательном состоянии, даже не знала, что с ней произошло. Что касается Марианны, то она твердо решила не повторять в ближайшее время подобное испытание, даже если оно могло ублажить Жана. О, нет, ни за что!

Потухшая свеча положила конец размышлениям Марианны. Ей больше ничего не оставалось, как вернуться в дом, в свою постель. Подождав немного, пока глаза привыкнут к темноте, она поднялась, нашла лежавший около подсвечника ключ и, выйдя из риги и старательно заперев дверь, положила его на место.

Снаружи ночь стала еще темней, чем недавно. Ветер дул с неистовой силой, срывая покрывало и стремясь свалить Марианну на землю. У нее мелькнула мысль попытаться сейчас, немедленно бежать, но тут же она отбросила ее. Не виноват же, в конце концов, Жан, что она достойно не оценила любовной игры. И затем, если честно признаться, она сама немного хотела того, что произошло. Наконец, она связана с Жаном их взаимным обязательством перед лицом грабителей. Договор есть договор!