— Алекс… это я, Хайди.

Шепчет, будто младенцу!

— Сам знаю.

О господи, не хватало только разрыдаться. Нет у него больше сил сражаться с ними. Еще эта придурочная песенка. Целый день в голове заезженной пластинкой крутится «Она появится из-за гор». Целый день, без перерыва.

— Алекс, можно с тобой поговорить? Одну минутку, не больше.

О чем поговорить? Что она может ему сказать? Проклятая мисс Успех желает побеседовать с мистером Фиаско? Саския Климт, прославленный дизайнер безобразно дорогих нарядов для дур за тридцать, желает переброситься словцом с неудачником, которому не под силу смоделировать званый ужин?

— Уходи.

— Но я за тебя волнуюсь.

— А я хочу побыть один.

Алекс старался не обнаружить слез и злости, но фраза прозвучала сдавленно — словно к виску его прижался ствол пистолета.

В наступившей тишине Алекс слышал взволнованное дыхание, а потом мягкий шелест двери по ковру. Уходит. Слава богу, решила оставить его в покое. Он выдохнул с облегчением и тут же понял, что поторопился.

— Я не уйду, пока ты не повернешься и не посмотришь на меня.

Неужели так трудно понять, что человеку хочется побыть в одиночестве? В своем собственном доме он вправе без помех уронить слезу-другую? Добьется он когда-нибудь и от кого-нибудь хоть капли уважения, которого заслуживает, о котором мечтает и которого его все с такой легкостью лишают? Алекс вздохнул, уловив аромат ее духов. Шанель, кажется… Шанель какой-то-там-номер.

— Алекс, пожалуйста.

Слезы уже текли вовсю. Алекс не выносил умоляющих женских всхлипов — тем более если не понимал, о чем его умоляют. Он медленно, но верно сдавался под ее напором. Он опять терял контроль над ситуацией.

Звучный стон сорвался с его губ. Здорово. Теперь он похож на дрессированного тюленя из водного цирка. Представление начинается. Сейчас Хайди швырнет ему на нос разноцветный надувной шар, заставит жонглировать и радостно хлопать ластами, а сама тем временем будет лучезарно улыбаться в объективы фотокамер.

«Ну а в качестве очередного трюка дрессированный тюлень по кличке Алекс выставит себя абсолютным, конченым идиотом… опять!»

И он выбирается из кресла, наступая на развязавшийся шнурок, глотая воздух вперемешку со слезами и соплями, и снова спотыкается, теперь уже о металлическую ножку кресла, и едва не грохается мордой об пол, и кашляет, кашляет, повиснув на двери, и почти слепой от слез тянет к ней руки, и тискает ее лицо, грудь, бедра, и жмется всем телом к ее веревкам, и опять плачет, и смеется, и целует ее, целует, целует, а она целует его в ответ и тоже льнет к нему, и шепчет что-то сумбурное, и не может произнести внятно, потому что ей мешают его губы.


Клэрри сменила позу, приникнув к щелочке между дверцами шкафа левым глазом — правый требовал отдыха — и радуясь от души, что вышла замуж за старшего из братьев Стоун, а не за младшего, который не мог похвастать сексуальностью даже в момент взрыва страсти, достойной как минимум трагедийного героя.

Она вовсе не собиралась залезать в шкаф — ее загнала сюда паника при звуке знакомых шагов. Паника, если подумать, оправданная — ведь Клэрри вторглась не куда-нибудь, а в кабинет Алекса, на его сугубо личную территорию, куда никто не допускался без разрешения хозяина. Вслушиваясь в шаги, Клэрри с огромным облегчением обнаружила, что страхи ее оказались напрасными: полок в шкафу не было. Собственно, там вообще ничего не было, кроме пары пиджаков Алекса на крючках. Свободного места как раз хватало для миниатюрной девушки, если, конечно, не слишком елозить, — и Клэрри мигом нырнула внутрь, не забыв оставить щелочку, по примеру персонажей из детских книжек Льюиса.

На мгновение выбравшись из объятий Алекса, чтобы захлопнуть дверь, Сетка с удвоенной энергией присосалась к Алексу, а Клэрри оставалось только оправдывать свой нечаянный вуайеризм обстоятельствами. Ей совсем не хотелось любоваться сценой страсти. Напротив, они доставили бы ей удовольствие, если бы поскорее покончили со всем этим. Пусть наиболее вероятным способом — главное, чтобы покончили. Даже без полок, шкаф не был приспособлен для отдыха, и у Клэрри уже нещадно ныла скрюченная шея.

Может, проскользнуть мимо целующейся парочки? Сетка и Алекс так увлечены друг другом, что, пожалуй, ничего и не заметят… Клэрри прикидывала шансы. Вот если бы они сдвинулись на несколько футов — можно было бы рискнуть. Каких-нибудь несколько футов отделяют ее от свободы…

Клэрри уже готовилась к броску из западни, когда Алекс резко отпрянул и вновь рухнул в кресло, а всклокоченная Сетка так и осталась стоять у двери с раскинутыми руками.

— Дорогой, что случилось? — выдохнула она.

Пригладив пятерней волосы, Алекс выудил вторую зубочистку из фарфорового стаканчика.

— Ты сука, вот что случилось.

— Не понимаю… Как ты можешь говорить такое… — Сетка шагнула вперед и пристроилась на углу стола.

Алекс отвел взгляд от ее груди, вздымающейся прямо у него перед носом, и вскинул голову:

— Ты зачем сегодня сюда пришла? Ты ведь знала, каково мне будет терпеть тебя весь вечер. — Он сунул зубочистку в рот и принялся беззастенчиво ковырять в зубах.

— Я не виновата. Тильда нарвалась на Клайва, и он принял приглашение. Что я могла сделать? — Отбросив локоны за спину, Сетка поправила сползшую бретельку платья.

Клэрри со вздохом отлепила уставший левый глаз от щелки и припала к ней правым. Конец ее надеждам на свободу. Похоже, застряла в этой ловушке надолго.

— Могла бы что-нибудь наврать — мол, неважно себя чувствуешь и все такое. Да что я тебя учу, сама ведь не дура! — Алекс выписывал зубочисткой круги в воздухе.

— Но мне так хотелось тебя увидеть. — Голос Сетки дрогнул.

Очень артистично плачет, отметила Клэрри. Искусство красиво плакать доступно не многим женщинам. Сама Клэрри относилась к тому большинству, которое от слез катастрофически дурнеет: опухшее лицо, багровые пятна, сопли, поросячьи глазки. Плачущая женщина, как правило, вызывает жалость — никак не желание. Сетке же удалось второе, если судить по реакции Алекса: тот развернул кресло и забросил ногу на ногу. Кое-что прячет, определенно. От слез глаза Сетки увеличились и заблестели. Она хорошела с каждой секундой, будто подсвеченная изнутри золотистым сиянием. На львицу похожа, решила Клэрри. На величественную, готовую к прыжку львицу.

— Я скучала по тебе, — всхлипнула она.

— Ты не имеешь права скучать по мне. И прекрати эти долбаные слезы. — Алекс с силой крутанул кресло, чтобы не видеть ее лица.

Клэрри казалось, что она смотрит мыльную оперу. Вот только самодовольство Алекса выбивается из сценария. В хорошей мыльной опере не допустят такого явного самодовольства героя. Моррис временами тоже этим страдал. Семейное. Наверное, невыносимое самодовольство передавалось в их роду из поколения в поколение.

— Не имею права? Это чувство, Алекс. Чувства не имеют ничего общего с правами. — От злости у Сетки моментально высохли слезы.

— Значит, ты не имеешь права говорить мне, что скучаешь. Не имеешь права заявляться ко мне в дом и болтаться передо мной, как… как долбаная морковка перед мордой долбаного осла, которую не схватить.

В самую точку. Осел и есть — старый упрямый осел, который вопит и фыркает, топая следом за своей морковкой.

— Почему не схватить? Вот я, совсем близко. Стоит только руку протянуть… — Сетка сама протянула руку, чтобы погладить Алекса по щеке. Он терпел несколько секунд, после чего оторвал ее ладонь от щеки — грубовато, на взгляд Клэрри, — но продолжал держать в своей руке, не замечая, что выкручивает Сетке запястье.

— Ты меня дразнишь, Хайди. Зачем ты меня дразнишь? — Слова его были по-прежнему резки, но тон их мягок. Прежде чем выпустить руку Сетки, он прикоснулся губами к ладони.

Клэрри жест одобрила — очень галантно. Если зачатки рыцарства Алексу были не чужды, то они вернулись к нему вместе с самообладанием.

— Конец нашим отношениям положил ты, Алекс. Это был твой выбор. Забыл?

Алекс возмущенно фыркнул.

— Выбор! Не смеши меня. — Он вскочил на ноги, пересек кабинет, раздвинул жалюзи на окне и прошипел, выглянув в темный сад: — Ага! Вот и твой верный муж. Помахать ему? — Он почти выполнил свою угрозу. — Да нет, вряд ли заметит — поглощен общением с нашей прелестной официанткой. Ах, как мило, набросил на нее пиджак, чтобы бедняжка согрелась. Наверное, надеется на благодарность, по-быстрому, в кустах.

— Хватит, Алекс.

— О, прости, дорогая. Пожалуйста, прости. — В голосе его звучал неприкрытый сарказм. — Какая гнусность с моей стороны — бросить тень на твоего безгрешного супружника. Гляди-ка, и Роджер тоже там. — Он отвернулся от окна и пристроился на подоконнике.

— Оставь Клайва в покое. Как подумаю, что я с ним сделала…

— Что ты сделала с ним?..

Клэрри едва уловила последнюю фразу Алекса — скорее выдох, чем слова. Ей вспомнилась Тильда в ванной комнате — жалкая, потерянная.

«Господи, как мне тошно, Джуди, как тошно… Моя жизнь… в ней такая страшная пустота, а я… я ничем не могу заполнить эту пустоту, я не могу…»

— Можешь ты оставить Клайва в покое? — отрывисто спросила Сетка.

В самом деле, оставь ты его в покое, безмолвно поддержала Клэрри. И себя заодно оставь в покое. А еще лучше — оставь в покое всех вокруг, заберись в какой-нибудь укромный уголок, побудь наедине с собой и выйди оттуда нормальным человеком, а не самовлюбленным снобом.

Алекс не внял ее немым увещеваниям.

— Ты вообще представляешь, каково это — думать о другом человеке каждую чертову минуту, просыпаться с мыслями о нем, засыпать с мыслями о нем, не иметь ни секунды покоя, потому что голова твоя забита только им? Представляешь, я тебя спрашиваю? — Алекс для пущего эффекта ткнул зубочисткой в свою голову, угодив прямо в ухо. Багровый от ярости, он продолжил, не дожидаясь ответа: — Вот во что ты превратила мою жизнь. Вот почему мне пришлось выбирать: все или ничего. Вот почему я был готов ради тебя отказаться от всего — от дома… — он повел рукой вокруг, — от семьи, от друзей. О да, у меня не осталось бы даже друзей. Джуди Маршалл, черт бы побрал ее ядовитое жало, в пять секунд настроила бы всех против меня. Но мне было бы плевать. Да-да, плевать! Потому что у меня была бы ты.