Но юноша не хотел ждать призыва, он хотел поехать в Англию летать на самолетах. Он думал об этом уже несколько месяцев, и в марте его терпение иссякло. Саймон воевал на Тихом океане, и на следующий день после того, как Саше исполнилось семнадцать лет, Николай сообщил семье о своем решении. Зоя не хотела даже слышать об этом, она рассердилась на сына, а потом заплакала.

— Тебе мало, что воюет отец, Николай? — Она стала называть Саймона отцом, и Николаю это нравилось. Он любил его как отца.

— Мама, это мой долг. Неужели ты не можешь понять?

— Не могу. Тебя же не призвали. Саймон хочет, чтобы ты закончил учебу, он сам говорил тебе это. — Зоя пыталась образумить сына, но чувствовала, что его не переубедить. Ей отчаянно не хватало Саймона; она никак не могла смириться с мыслью, что Николай тоже уйдет воевать.

— Я смогу вернуться в Принстон после войны. — Он уже давно считал, что теряет время попусту. Ему очень нравилось в Принстоне, но хотелось жить полноценной жизнью, работать так, как Саймон, сражаться так же отважно, как он. Саймон часто писал им, рассказывая в пределах дозволенного о том, что происходило вокруг. Но сейчас больше чем когда-либо Зое хотелось, чтобы Саймон был дома и уговорил сына продолжить учебу. После двухдневных споров она поняла, что проиграла. И три недели спустя Николай уехал в военный лагерь в Англию. Она сидела в квартире одна, с горечью думая о тех, кого она потеряла, и, видимо, потерям этим не будет конца… Саши не было дома. Зоя сидела, уставившись в пространство. Она даже не слышала звонка в дверь. Звонок звонил снова и снова, и Зоя решила было, что вообще не будет открывать, но затем медленно встала. Она никого не желала видеть. Ей хотелось, чтобы оба вернулись домой, чтобы с ними ничего не случилось. Она знала, что, если что-то случится, она этого не переживет.

— Кто там? — Она только час назад вернулась из магазина, но теперь даже универмаг не занимал полностью ее внимания. Все ее мысли были о Саймоне, а теперь к этому прибавилась тревога за Николая, летавшего на бомбардировщике над Европой.

За дверью, нервничая, стоял мальчик в форме. За последние несколько месяцев он возненавидел свою работу. И вот сейчас он смотрел на Зою и думал о том, что лучше бы к ней прислали кого-нибудь другого.

Перед ним стояла красивая женщина с пышными рыжими волосами и безмятежно улыбалась, не зная, что ее ждет.

— Вам телеграмма, мадам, — пробормотал он, по-детски пряча глаза, и, добавив:

— Сочувствую вам, — протянул ей телеграмму и отвернулся. Он не хотел видеть ее глаза, когда она откроет телеграмму и прочтет ее.

Первое, что бросилось ей в глаза, была черная рамка, и у нее перехватило дыхание, руки задрожали… По счастью, в это время подошел лифт, и мальчик спасся бегством. Он уже уехал, когда она прочла слова: «С сожалением сообщаем Вам, что Ваш муж. Саймон Ишмаэл Хирш, был убит вчера…» Остальное расплылось.

Зоя опустилась на колени и, рыдая, несколько раз повторила его имя… Внезапно ей вспомнился старший брат… как он истекал кровью, умирая, на мраморном полу дворца на Фонтанке…

Она лежала на полу в холле и рыдала… Ей хотелось одного: ощутить вновь его нежное прикосновение, увидеть его, почувствовать снова запах его одеколона… запах крема для бритья… хоть что-нибудь… что-нибудь… но он больше никогда не вернется домой.

Саймона больше нет — как и всех остальных.

Глава 45

Когда Саша вернулась домой, она нашла свою мать сидящей в темноте. Когда же она услышала, что случилось, Саша впервые в жизни поступила правильно.

Она позвонила Аксель, и та пришла посидеть с подругой и обсудить план поминальной службы. На следующий день «Графиня Зоя» была закрыта, а двери задрапированы черным крепом. Аксель не отходила от Зои, которая сидела как деревянная и только кивала, пока Аксель заказывала по телефону поминальную службу. Зоя, что было так на нее не похоже, никаких решений принимать не могла.

Накануне, набравшись мужества, она навестила родителей Саймона на Хьюстон-стрит. Его мать вскрикнула и упала в обморок на руки мужа. Зоя тихо удалилась, спотыкаясь на ходу, сжимая руку Саши. Она ничего не видела вокруг от горя и боли; она лишилась человека, которого любила больше всех на свете.

Служба в синагоге была для нее настоящим мучением: молитвы на незнакомом языке, обмороки свекрови. Зою с обеих сторон поддерживали Аксель и Саша, которые затем увезли ее домой; она не переставая плакала.

— Вам надо скорее вернуться на работу, — посоветовала ей Аксель. Она-то знала, как легко могут опуститься руки, что ничего не стоит поддаться горю, ведь это чуть было не произошло с ней самой, когда умер ее собственный муж. У Зои на руках осталось трое детей.

И это была далеко не первая трагедия в ее жизни. Теперь снова предстояло, сделав титаническое усилие, проявить решимость, а слезы продолжали струиться по ее лицу. Она невидящими глазами смотрела на Аксель и думала о том, что жизнь кончилась.

— Сейчас я не могу даже помыслить об этом. Меня совсем не волнует магазин. Меня вообще ничего не волнует. Только Саймон.

— Напрасно. Вы несете ответственность за ваших детей, за себя перед клиентами… и перед Саймоном.

Вы должны продолжать работать ради его памяти, продолжать строить то, что он помог вам начать. Вы не можете все это бросить. Универмаг — его подарок вам, Зоя.

Это была правда, но сейчас универмаг казался таким тривиальным, таким нелепым и бессмысленным без Саймона…

— Вы должны быть сильной. — Аксель достала из бара коньяк, налила рюмку и подала ее красивой рыжеволосой женщине. — Выпейте, вам будет легче. — Аксель говорила резко, с напором, и Зоя улыбнулась сквозь слезы своей подруге, а затем заплакала еще сильнее. — Вы пережили революцию и все, что случилось после этого, не для того, чтобы сдаться сейчас, Зоя Хирш.

Но от словосочетания «Зоя Хирш» она заплакала еще сильнее. Аксель приходила каждый день, пока не уговорила-таки Зою вернуться в магазин. Казалось чудом, что она наконец согласилась вернуться — хотя бы даже на несколько минут. На ней было траурное черное платье и прозрачные черные чулки, но по крайней мере она вернулась в свой кабинет. А через несколько дней минуты превратились в часы. Иногда, правда, она приходила, садилась за свой стол и почти весь день смотрела в пространство и вспоминала Саймона. Она, как робот, ходила на работу каждый день, Саша же вновь отбилась от рук. Зоя понимала, что теряет над ней контроль, но сейчас она ничего не могла с этим поделать. Она жила словно бы по инерции, день за днем, час за часом, пряталась в своей конторе, а затем возвращалась вечером домой и думала о Саймоне. Даже маленький Мэтью разрывал ей сердце — один его вид постоянно напоминал о его отце.

Юристы Саймона звонили Зое в течение нескольких недель, но она отклоняла все их попытки встретиться с ней. Вместо себя Саймон оставил на фабрике двух надежных работников, которые отвечали за производство. Она знала, что там все идет своим чередом, и, кроме того, у нее было достаточно хлопот с магазином. А разговор с юристами о наследстве мужа означал бы подтверждение того факта, что его больше нет" а она не могла с этим смириться. Она постоянно думала о нем, вспоминала их уик-энд в Коннектикуте…

— Графиня Зоя? — В дверь Зоиного кабинета постучала ассистентка. Зоя поспешно вытерла глаза; она сидела за своим столом и не отрываясь смотрела на фотографию Саймона. Вчера вечером она снова поссорилась с Сашей, но сейчас даже это не имело для нее значения.

— Я сейчас… — Зоя снова вытерла глаза и взглянула в зеркало, припудривая лицо.

— К вам пришли.

— Я никого не хочу видеть, — тихо сказала Зоя, приоткрывая дверь. — Скажите, что меня нет. — А затем, подумав, спросила:

— А кто там?

— Мистер Пол Келли. Он сказал, что это важно.

— Я не знаю его, Кристина. Скажите ему, что меня нет.

С тех пор как был убит ее муж, Зоя постоянно мучилась страхом, и это можно было понять. В эти дни все волновались за своих мужей, братьев, друзей и как огня боялись телеграмм с черными рамками — как та, которую принесли Зое.

Зоя снова закрыла дверь, моля бога, чтобы никто сегодня не пришел. Она не выносила сочувственные взгляды, добрые слова, от них становилось еще хуже.

Но в дверь снова постучали. Это опять была Кристина, она очень нервничала.

— Он говорит, что подождет. Что мне ему сказать?

Зоя вздохнула: кто бы это мог быть? Возможно, муж покупательницы, который боялся, как бы она не заговорила о его любовнице с его женой. Иногда ей наносили подобные визиты, и она всегда вежливо, но сдержанно давала этим людям отпор. Она подошла к двери и впустила ассистентку. Зоины глаза, а не только черное платье и чулки, говорили о безмерном горе.

— Хорошо. Пусть он войдет. — В любом случае не оставалось ничего другого. Зоя не могла ни на чем сосредоточиться. Ни здесь, ни дома от нее сейчас никакого не было толку. И она молча встала, когда Кристина впустила высокого, представительного мужчину в темно-синем костюме, с седыми волосами и голубыми глазами. Мужчина с сочувствием смотрел на красивую печальную женщину, одетую во все черное, ее глаза смотрели, казалось, прямо в душу.

— Миссис Хирш? — Обычно здесь никто не Называл ее так.

— Да, это я…

— Меня зовут Пол Келли. Наша фирма ведет дела вашего мужа… связанные с недвижимостью. — Зоя молча пожала ему руку и предложила сесть к столу. Нам было совершенно необходимо встретиться с вами. — Он смотрел на нее с мягким упреком, и она заметила, что у него интересные глаза. У него был ирландский тип лица, и она догадалась, что когда-то у него были блестящие черные волосы, которые теперь стали белоснежными. — Вы не отвечали на наши звонки. Теперь-то он понял почему. Эта женщина была убита горем, и ему было искренне жаль ее.

— Я знаю. — Зоя отвернулась. А потом, вздохнув, посмотрела на него. — По правде говоря, мне не хотелось разговаривать с вами. Для меня сейчас это слишком тяжело. Это… — она перешла на шепот и снова отвернулась, — ..непереносимо тяжело.