Зоя и сама устраивала приемы для многих русских аристократов, в прошлом друзей ее родителей. Но прошлое кануло в Лету, и никакие разговоры, никакое притворство или мучительные воспоминания не могли его воскресить. Ей хотелось смотреть в будущее, стать неотъемлемой частью той жизни, которую она вела. И только на Рождество Зоя позволила себе роскошь удариться в горькие воспоминания, она страстно шептала старинные православные молитвы, стоя в церкви рядом с Клейтоном и держа свечу, которая так ярко горела в память о тех, кого она любила и потеряла. Рождество навевало тяжкие мысли, но к тому времени она уже девять месяцев жила в Нью-Йорке, и у нее для Клейтона был потрясающий сюрприз.

Зоя дождалась, пока они вернулись домой из церкви, и, уже лежа в их огромной постели под балдахином, после любовных утех сообщила ему новость.

— Что? — Клейтон был потрясен до глубины души и тотчас испугался, что мог ей что-либо повредить. — Почему ты мне сразу не сказала? — Глаза его горели, а у нее на глазах блестели слезы радости.

— Я сама узнала всего два дня назад. — Она украдкой засмеялась, будто хранила самый важный секрет в мире. С тех пор как ее предположения подтвердил врач, у нее было такое чувство, что она поняла истинный смысл жизни. Больше всего ей хотелось иметь ребенка от Клейтона, и она радостно поцеловала мужа, который с обожанием смотрел на нее. Ей еще нет двадцати одного года, и у них уже будет ребенок!

— Когда это произойдет?

— Еще не скоро. Не раньше августа.

Он предложил, что переберется в другую комнату, чтобы не мешать ей спать, но она лишь рассмеялась.

— Только попробуй! Если ты переберешься в другую комнату, я переберусь вместе с тобой!

— Так и будем путешествовать по спальням… — засмеялся он.

Благодаря Элси де Волф в спальнях в новом доме недостатка не было. Весной Зоя попросила ее приготовить детскую комнату. Она сделала ее бледно-голубой с веселыми фресками и изящными кружевными занавесками. Эта работа увлекала миссис Волф; ей претило стремление Кобины Райт подражать Роллсам, куда больше ей импонировали сдержанные взгляды Зои на то, что подходит детям. Зоя всегда демонстрировала достоинство и хороший вкус, привитый ей с детства, и многое сделала сама в новом доме на Саттон-плейс. Здесь царили покой и изысканная красота, о которой говорили все. Эндрюсы давно продали дом на Пятой авеню и наняли новых слуг.

В тот день, когда Алексею Романову, милому Беби, исполнилось бы семнадцать, у них родился первый ребенок — сын. Роды прошли легко, и зычный крик здорового мальчика весом восемь фунтов донесся до отца, который нервно вышагивал под дверями комнаты, где находилась роженица.

Когда Клейтона наконец впустили, Зоя уже засыпала с крошечным херувимом на руках. У малыша были рыжие волосы, как у матери, круглое личико, он лежал в обрамлении кружев. И слезы радости потекли по щекам Клейтона, когда он увидел малыша.

— О, он такой красивый… он так похож на тебя…

— Только цветом волос, — сонно прошептала Зоя.

Доктор дал ей снотворное, и она, засыпая, взглянула на мужа:

— У него твой нос.

Малыш выглядел как крошечный бутон розы на личике ангела, и Клейтон засмеялся и погладил шелковистые рыжие волосики, а Зоя умоляюще взглянула на мужа с молчаливым вопросом в глазах:

— Давай назовем его Николаем?

— Как ты скажешь. — Ему нравилось это имя, к тому же он знал, как много оно значило для нее. Так звали и царя, и ее погибшего брата.

— Николай Константинович… — прошептала она, радостно взглянув на него, и тотчас уснула; обожающий муж еще долго смотрел на нее, а затем, благодаря судьбу, на цыпочках вышел из комнаты. Теперь и у него есть сын… сын! Николай Константин Эндрюс.

Прекрасно звучит, сказал он про себя, и поспешил вниз выпить бокал шампанского.

— За Николая! — произнес он тост, говоря с самим собой, а затем с улыбкой добавил:

— За Зою!

Глава 30

Следующие несколько лет пролетели как один миг: люди, веселье, приемы. Зоя, к ужасу мужа, сделала короткую стрижку, начала было курить, но затем одумалась, решив, что это глупо. Сесиль Битон постоянно писала о ней и о замечательных приемах в их летнем доме на Лонг-Айленде.

Они видели последнее выступление Нижинского в Лондоне, и Зоя расстроилась, когда услышала, что он сошел с ума и помещен в венскую психиатрическую клинику. Балет, впрочем, перестал быть частью ее жизни, хотя она и ходила на премьеры с Вандербильтами или с Асторами. Они жили активной светской жизнью: ходили на поло, на балы, сами устраивали приемы и только в 1924 году, когда Зоя обнаружила, что снова беременна, стали вести более размеренный образ жизни. Однажды в их доме на Лонг-Айленде побывал после игры в поло принц Уэльский. Зоя на этот раз плохо переносила беременность, и Клейтон очень надеялся, что у них будет дочь. Пятидесятидвухлетний отец мечтал о дочери.

Она родилась весной 1925 года, когда Жозефина Бейкер стала предметом всеобщего увлечения в Париже.

Сердце Клейтона забилось от радости, когда он впервые увидел девочку. У нее были такие же огненно-рыжие волосы, как у ее матери и у брата Николая, и она тотчас же громогласно заявила о своем присутствии. Хотя девочка начинала горько плакать, если малейшие ее желания не исполнялись, она стала любимицей отца с момента рождения. Александру Марию Эндрюс крестили в рубашке, которая служила для этой цели уже четырем поколениям Клейтонов.

Сшита она была во Франции во время войны 1812 года, и в ней девочка выглядела как настоящая королева.

Цвет волос Саша унаследовала от матери, глаза — от Клейтона, зато характером она была ни на кого не похожа. В два года малышка уже командовала всеми, даже братом. Ники, как его называли дома, унаследовал мягкость и доброту отца и живой юмор Зоиного брата. Им все восхищались, и его все любили.

Саша же в свои четыре года стала настоящим деспотом, командовала даже отцом. Старая Сава с ужасом убегала, когда девочка сердилась. Собаке было уже 12 лет, и она по-прежнему жила в доме, вечно крутилась у Зоиных ног и не отходила от маленького Ники, которого обожала.

— Саша! — вне себя от ужаса кричала мать, когда, вернувшись домой, обнаруживала, что дочь нацепила ее лучшие жемчуга или вылила на себя целый флакон ее любимых духов, которые Клейтон всегда дарил ей. — Никогда так не делай!

Даже няня, молодая француженка, которую они привезли с собой из Парижа, с трудом с ней справлялась.

На маленькую графиню не действовали ни упреки, ни ласки, ни уговоры.

— Она ничего не может с собой поделать, мама, — словно бы извинялся за нее Николай. К тому времени ему исполнилось восемь лет, и он был красив, как его отец. — Она ведь девочка. А девочки любят носить красивые вещи. — Он встретился с Зоей глазами, и она улыбнулась. Он был таким добрым, таким отзывчивым, так был похож на Клейтона. Она любила их всех, но именно Александра — Саша, как все ее называли, — испытывала ее терпение.

Вечером они собирались идти в знаменитый «Коттон-клаб» на танцы, а всего несколько месяцев назад они побывали в бесподобном особняке на Парк-авеню у неподражаемого Конде Наста. Разумеется, там были Коул Портер и Элси де Волф, которая уговаривала Зою построить дом на Палм-Бич, но у Зои была нежная кожа, и она не любила солнца — ей вполне достаточно было ежегодных поездок на Палм-Бич к Уитнисам, В тот год Зоя покупала туалеты у Лелонга и была в восторге от его очаровательной жены княгини Натальи, дочери Великого князя Павла, русской, как и Зоя.

А Таллал Бэнкхед не раз упрекал Зою, что она мало пользуется косметикой.

В те годы модными стали костюмированные балы, Клейтону они особенно нравились. Ему было 57 лет, и он безумно любил свою жену, что не мешало ему часто подшучивать над ней, говоря, что теперь, в свои тридцать, она наконец «подходит ему по возрасту».

Гувер был избран президентом, победив на выборах губернатора Нью-Йорка Алфреда Смита. Калвин Кулидж решил не выставлять снова свою кандидатуру.

А губернатором Нью-Йорка стал Франклин Рузвельт, интересный мужчина с умной, хотя и не очень красивой женой. Но Зое нравилось ее общество, и ей всегда было приятно, когда Рузвельты приглашали их на обед. Они вместе были на премьере «Каприза». Клейтону пьеса показалась скучной, а вот Зое и Элеоноре она понравилась. Потом они вместе с удовольствием смотрели «Уличные сцены», получившие Пулитцеровскую премию. Клейтон же признался, что ему больше по душе кино. Он был в восторге от Колин Мур и Клары Боу. А Зоя восхищалась Гретой Гарбо.

— Тебе просто нравятся иностранцы, — подшучивал он, однако сама Зоя больше уже никому иностранкой не казалась; она уже десять лет жила в Нью-Йорке и стала полноценной американкой. Она обожала театр, балет и оперу и в январе взяла с собой на «Кавалера роз» Ники, который был потрясен, увидев женщину, игравшую мужскую роль.

— Но это же девушка! — громко прошептал он, и сидевшие в соседней ложе заулыбались. Зоя сжала его ручку и, как могла, объяснила мальчику, что вокальная партия написана для женского голоса. — Это отвратительно, — заявил малыш и сел на место, а Клейтон улыбнулся: он-то, пожалуй, был согласен с сыном.

Николая куда больше интересовали полеты Линдберга. А Клейтон и Зоя получили приглашение на свадьбу Линдберга с Анной, дочерью посла Морроу, — было это в июне, незадолго до отъезда на Лонг-Айленд.

Дети любили проводить лето на Лонг-Айленде, да и Зое нравились длительные прогулки вдоль берега с Клейтоном или с друзьями, а иногда и в одиночестве — вспоминались летние каникулы в Крыму, в Ливадии.

Эти воспоминания по-прежнему посещали ее, и довольно часто. Образы ушедших близких все еще жили в ее сердце, но память о них постепенно стиралась, и иногда она с трудом вспоминала их лица. В спальне на камине в рамках работы Фаберже стояли фотографии Марии и ее сестер. Но больше всех Зоя любила фотографию, где все они висели вниз головой, любил эту фотографию и маленький Николай, он знал всех Зоиных родственников по рассказам матери. Ему нравилось слушать, какими они были, что они говорили и делали, об их детских шалостях, и его удивляло, что у него и у царевича день рождения в один и тот же день.