— Почему же? Я очень хорошо тебя понимаю.

— Не-ет… Нет, вы не понимаете. Не понимаете, как это — вообще без отца. Без никакого. Ну вот объясните мне, дураку, как так можно, а?

Ну неужели ему… Этому отцу, который тогда поспорил… Неужели ему неинтересно хотя бы поглядеть на меня? Я ж не говорю, чтобы общаться там, дружить… Но поглядеть хотя бы! Он ведь знает наш адрес, мы ж никуда с мамой не делись! Ну как так, а? Вот если бы у меня был сын…

— А ты не суди людей по себе, Кирка. Я понимаю, как тебе тяжело, но все равно… Это самая большая ошибка — по себе судить. Все люди разные, у всякого свои тараканы в голове.

— И все равно! Кроме тараканов еще ведь инстинкт есть, на всех одинаковый! Неужели ему неинтересно? Ведь должно же что-то такое быть… Как это называется? Зов крови…

— Ему было шестнадцать лет, Кирка. Сделай на это скидку. Дурак еще был. Пацан.

— Ну да, пацан. Это я понимаю. Но потом же в мужика вырос!

— Значит, был маленький дурак, а потом стал большой дурак. Ничего не поделаешь, такая простая арифметика. Значит, не надо и переживать по этому поводу.

— Ага, вам хорошо говорить… А у меня не получается, чтоб не переживать. Тем более я все равно этого не понимаю! Вот если я, к примеру, рожу ребенка в шестнадцать лет…

— Да упаси Будда, Кирка… Не родишь, не бойся.

— Да не придирайтесь к словам, я ж не о том. Ну, девушка моя если родит… Ведь если посчитать, осталось всего ничего! Мне сейчас тринадцать, и через каких-нибудь, допустим, три года…

— Постой, постой! У тебя что, уже и девушка есть?

— Нет пока. Но я ж не о том хочу сказать. Что вы меня перебиваете все время?

— Да понял я, понял, Кирка, что ты хочешь сказать. Только ты это, знаешь… Не проговаривай вслух такие вещи, не торопи вселенную. И не заглядывай так далеко, а то накаркаешь! Притащишь матери в подоле… Вот ей весело будет, а? И без того жизнь не сахар, как я понял.

— Ну да… Не сахар, конечно… Здесь вы правы…

— А хочешь, десерт закажем, Кирка? Подсластим жизнь? Не помнишь, как звучит десерт по-английски?

— Не-а, не помню. У меня с английским как-то не очень. И в школе я не отличник, природа на мне отдохнула. О! А вон и мама идет, сейчас мы у нее про десерт и спросим…

— Где? Не вижу…

— Да вон же она! Дорогу по зебре переходит! Не узнали, что ли?

— Нет…

Митя и впрямь не узнал Вику. И немудрено было…

Да, все-таки не был дураком тот, кто придумал этот постулат, давно набивший оскомину — встречают, мол, по одежке. Как его ни опровергай и ни пытайся выдвинуть на первый план другие человеческие ценности, а пресловутая «одежка» свое дело знает. Ну что, казалось бы, особенного в том, что женщина сменила один свитерок на другой? Свитерок — он и в Африке свитерок! Ан нет… Есть, есть две большие разницы в двух свитерках, как сказали бы, к примеру, в той же Одессе…

— Привет! Вы уже пообедали, да? Кирка, чего ты на меня уставился, прекрати! Ну да, я сразу надела обновки. А что, нельзя?

— Да почему? Наоборот… Какая ты у меня красивая, мам!..

— Ой, да перестань! Хотя, черт возьми, приятно от сына слышать… Но все равно — перестань, Кирка, слышишь?

— И джинсы классные, по фигуре… И ноги такие длинные стали… Да ты вообще клевая, мам!

— Кирка, я тебя умоляю… Ты хочешь, чтоб я сквозь землю провалилась, да?

— Ты Дмитрия, что ли, стесняешься? Так и ему тоже нравится! Да он тебя вообще не узнал, если честно!

— Никого я не стесняюсь, вот еще… Просто переодеваться некогда было, там в примерочную очередь была… Зачем людям ждать, когда я туда-обратно переоденусь, правда? Ну, я и вышла в обновках. И сразу в кассу.

— Вам очень идет, Вика. Правда. И джинсы, и свитер отлично сидят. Поздравляю с удачными покупками.

Митя и сам удивился, как душевно прозвучал комплимент. И еще больше удивился тому, какой радостью вспыхнули Викины глаза под стеклами очков. И даже не радостью, а облегчением вспыхнули, будто она ждала его положительной оценки.

— Ой, как я рада, правда… А то, знаете, как неловко! Иду и чувствую себя дурацкой героиней. Людмилой Прокофьевной из рязановской комедии, помните? Как она выкатилась перед Новосельцевым в нарядном платье… И как задергалась нервно — мне все это не идет, да? Вот и я так же, наверное… Смешно, ей-богу…

— Да бросьте, Вика! Вроде я не похож на того Новосельцева. Или похож?

— Нет, нет, что вы… Я ж не к тому… Я просто хотела сказать, что не умею с одеждой. То есть не умею правильно и красиво одеться…

— Все вы умеете, Вика. У вас все отлично получилось.

— Да? Ой, я очень рада… Знаете, когда все время приходится носить форму, интерес к другой одежде теряется. Или форма, или белый халат, особого выбора не бывает.

— А какую форму вы носите, если не секрет? Где вы работаете?

— В лаборатории криминалистических экспертиз.

— Ого!..

— Ну да, звучит сурово. А на самом деле работа как работа. Очень много работы. Я на почерковедении специализируюсь. Бывает, по десять часов подряд перед монитором торчу, пока глаз окончательно не замылится. Домой прихожу и падаю спать как убитая. Кирка вон сам себе на ужин пельмени варит. Тут не до нарядов, сами понимаете…

— Да ладно, мам, чего ты прибедняешься, — пробубнил Кирка, глядя исподлобья на мать. — Пельмени — классная еда! Тем более тетя Катя часто приезжает, обед готовит…

— Ну да, без тети Кати мы бы точно пропали. Это подруга моей мамы — тетя Катя. Очень душевная женщина, часто нас выручает, — пояснила Вика торопливо. Потом вздохнула, протянула руку, пригладила рыжий вихорок над Киркиным лбом, помолчала немного. — Да, так и живем… И хорошо живем, я считаю. Не хуже, чем другие живут. Правда, сынок? — И добавила зачем-то: — А Киркин отец был офицером. Он погиб…

Кирка прикусил губу, глянул на Митю умоляюще — не выдавайте меня! Но Митя успокоил его взглядом: конечно. И разговоров не может быть. А чтобы выскочить из неловкой темы, спросил озабоченно:

— А мы на автобус не опоздаем, друзья?

— Ой, правда, — засуетилась Вика, глянув на часы. — Идемте скорее. Кирка, ты наелся?

— Да, мам.

— А денег хватило?

— Да хватило, хватило… Идем уже, а то и впрямь опоздаем.

Потом, сидя в автобусе и глядя на расстилающиеся за окном пасторальные картинки, Митя вспоминал их с Киркой разговор. Смешные они оба, и мать, и сын. Хотя смешного в их судьбе мало, конечно. Но судьба — она у всякого своя. Посочувствовать можно, а изменить чужую судьбу никто не в силах. Тут бы со своей судьбой разобраться.

Из грустной задумчивости его вывел спасительный голос гида Валентины, зашелестел успокаивающе:

— …Через два часа мы въедем на территорию Бельгии, друзья. Поздно вечером прибудем на ночевку в отель, а утром нас ждет очень интересная экскурсия по Брюсселю. Отдыхайте пока.

* * *

Бельгия встретила неприветливо — хмурым дождевым небом. Отель, где они должны были провести ночь, тоже выглядел не очень приветливо — двухэтажное серое зданьице, окруженное квадратно подстриженными кустами. Но внутри оказался неожиданно просторный холл и много света, и где-то вдали слышалась негромкая приятная музыка. И дежурная на ресепшен была привычно вышколенной, без проволочек выдала всем ключи от номеров.

— Поужинать можно в ресторане, это в полуподвальном помещении, там очень красиво, стилизовано под старину… — давала последние рекомендации Валентина, устало потирая пальцами виски. — Но долго не ужинайте, я вам советую раньше лечь спать… Завтра подъем в семь часов, вас разбудят, как обычно, телефонным звонком, я заказ администратору сделала. Позавтракаем, и в путь.

В номере было безлико, но вполне прилично. И ужасно холодно. Наверное, хозяева гостиницы экономили на отоплении. Действительно, зачем тратиться на туристов-однодневок? Одни уехали, другие приехали… И в холоде переночуют. Пусть радуются, что в душе горячая вода есть…

Митя, конечно, так и поступил — первым делом залез под душ. Долго стоял, думая о том, что после душа лень будет одеваться, идти на ужин… И возиться с доморощенной едой тоже не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Лень, апатия, глухое раздражение внутри, ощущение абсолютной бессмысленности этого путешествия… Или бегства. Или галопа. Да какая разница, как это называется! Ну да, вот она, усталость. Мелькание городов, достопримечательностей… И что? Вот зачем, к примеру, он здесь, в этой придорожной гостинице? Затем, чтобы вышагнуть из душа, постоять у забрызганного дождем окна и лечь в постель? И ладно бы уснуть сразу, но ведь не удастся. Все равно он будет лежать и думать о Вике. И ощущать ее незримое присутствие…

Интересно, она успела его потерять? А еще интереснее — когда, черт возьми, он перестанет себе задавать этот вопрос? Да, да, наверняка она его потеряла! Наверняка пыталась дозвониться и не смогла! Или не пыталась? И не узнаешь никак. Все-таки отсутствие информации не является средством в борьбе с информацией как таковой, здесь мама не права.

«Вика, Вика! Когда ж ты оставишь меня в покое!.. Когда я смогу не думать о тебе совсем. Отпусти меня, я устал, я жить хочу нормально, как все! Я не герой, не брутальный мачо-самец и не богатый папик. Я Митя Никитин, я родился Митей Никитиным и помру Митей Никитиным. Я обыкновенный, самый что ни на есть. Немного инфантильный, как все дети, выросшие в семейном благополучии, я в чем-то талантливый, но не гениальный, и я никогда не заработаю много денег… То есть заработаю ровно столько, сколько нужно для жизни. Разве я соответствую твоим амбициям — такой рядовой, такой среднестатистический? Почему, почему ты все время тянешь меня к себе, зовешь обратно? Отпусти. Я хочу быть Митей Никитиным, меня устраивает, что я Митя Никитин и никто другой! Зачем я тебе, Вика?!»