Хм… Перегоревшего ли? Не льсти себе, потеряшка. Если бы перегорело, не маялся бы так…
С этой грустной мыслью Митя и задремал, чувствуя, как скачет под веками солнце оранжевыми шарами. Наверное, пока дремал, грустная мысль успела вырасти в большое беспокойство. Потому что вздрогнул страшно, услышав зов мобильника… Тот самый зов! «Но ведь она не твоя, хоть с тобой она даже иногда бывает…» Что это? Фантом? Глюки?
Митя открыл глаза, чувствуя, как онемели руки. Где, где телефон? В боковом кармашке сумки должен быть… Да, мама туда его сунула…
Выудил дрожащими пальцами, уже соображая — не то, не то… Не было никакого вызова. Новый телефон в дурацком белом корпусе пялился на него мертвым дисплеем.
Значит, фантом. Значит, глюки. Скорее всего, просто приснилось. И вдруг откуда-то сзади — опять как нож в спину! «Но ведь она не твоя, хоть с тобой она даже иногда бывает…»
Да что ж такое?!
И следом, как насмешка, голос женщины, которая давеча уговаривала сына Кирку не суетиться с фотиком и молча глядеть в окно.
— Да, теть Кать… Да я слышу, слышу, просто телефон в сумке на дне был, пока достала…
Голова Мити сама повернулась назад, будто испуганное сознание хотело удостовериться в обыденности происходящего: видишь, и впрямь сидящая сзади женщина говорит по телефону.
— …Да все нормально, теть Кать, не волнуйтесь! Да, едем… Кирка у окна сидит… Да, конечно, звоните, теть Кать! В любое время!
Ничего себе — в любое время… Это что же, ему придется всю дорогу вздрагивать от позывных-глюков? И почему эта мелодия всем бабам одинаково нравится? Что они в ней находят, если с такой радостью присобачивают к своим телефонам? Ну ладно, Вика… Но вот эта женщина, например, что в ней нашла? Если судить по внешнему виду, она вообще «ни твоей, ни моей даже иногда» не бывала, да и вообще никогда ни с кем не бывала! А туда же! Куда конь с копытом! Песни в телефоне ей подавай!
Женщина вдруг подняла голову, глянула испуганной мышью, суетливо поправила очки на переносице. Да, так и есть, серая мышка. Невнятная челка топорщится надо лбом, волосы забраны в тугую фигу на затылке. И очки уродские, где она только эти очки выкопала…
Митя отвернулся, с раздражением прислушиваясь к дальнейшему телефонному диалогу.
— Ладно, теть Кать, я не могу больше разговаривать… Тут многие спят, громко получается… Давайте потом, позже… Что? Ой, да не переживайте вы так… — перешла попутчица на шелестящий громкий шепот, — ну что с нами может случиться, сами подумайте? Все люди ездят… Ну да, мы первый раз… Но мы ж нигде не бывали. И я впервые выбралась, и тем более Кирка… Представляете, какие у него восторги будут? И у меня?
Раздражение Мити росло, шипело досадой. Надо же, восторги у них! Какие счастливые путешественники с восторгами! Да ради бога, и флаг вам руки! Вперед! А ему — не надо восторгов. Ему выйти надо… Выйти из автобуса, прямо сейчас… Пока не отъехали далеко…
Он засуетился, запихивая в сумку термос, пакет с бутербродами. Руки дрожали, получалось плохо. С трудом застегнул молнию, привстал на сиденье, собираясь выйти в проход…
И как ожог, поплыл в голове отчаянный мамин голос: «Мить! Дай слово, что не выпрыгнешь из автобуса! Что будешь держать себя за руку! Как я сейчас, посмотри… Обещаешь?»
Он обещал, да. И честно глядел в ее налитые слезами глаза. И за руку себя держать обещал. Нет, лучше толкнуть себя этой рукой в грудь — садись обратно… Не вскакивай… Ты матери обещал…
Митя застонал, не отдавая себе отчета, что его стоны могут услышать, и свалился обратно на сиденье, как тяжелый куль с мукой.
— Вам плохо, да? — послышался сбоку осторожный женский голос.
Митя повернул голову — так и есть. Со стороны прохода выплыло бледно-мышиное личико в очках. Женщина мнет ладонью высокий ворот свитера. Та самая соседка с заднего сиденья, восторженная путешественница.
— Возьмите, я вам воды налил… Мам, скажи ему…
А это уже сверху голос, мальчишеский. Стало быть, сынок восторженной путешественницы по имени Кирка. В проходе между сиденьями появилась ладонь с пластиковым стаканчиком. Ладонь подрагивала слегка, и вода в стаканчике подрагивала, готовая вот-вот пролиться.
Выходит, они не только восторженные, но еще и заботливые оказались. Повезло с попутчиками, однако, с досадой подумал Митя.
— Нет-нет, спасибо, все в порядке, мне ничего не нужно… — Он заставил себя с трудом улыбнуться.
— У меня болеутоляющее есть, будете? — спросила мышка.
— Нет, спасибо, не надо.
— Хорошее болеутоляющее…
— Спасибо, не надо! — сдерживая изо всех сил раздражение, ответил Митя.
Видимо, грубо прозвучало, с интонацией «отвяжись». Мышка сдернула очки, жалко улыбнулась, потерла пальцем переносицу. Какая она все-таки страшненькая… И никаких следов косметики на лице. Еще и приставучая, думал Митя. А может, не приставучая? А впрямь добрая и заботливая. Надо же природе чем-то компенсировать отсутствие привлекательности.
— Нет, правда, нормально у меня все… Спасибо большое… — проговорил Митя уже мягче, будто извиняясь за свое «отвяжись».
Мышка кивнула и исчезла. И рука с пластиковым стаканчиком тоже потянулась назад. Мама с сыном Киркой пошептались о чем-то сзади, пошуршали пакетами, затихли, наконец.
А у Мити внутри все еще переливалось нахлынувшее ни с того ни с сего раздражение. Надо же, заботливые они! Вежливые! Восторженные! В Европу собрались! Если судить по виду мамаши-мышки, слаще морковки не ели! Да пошла бы она со своим болеутоляющим, даже самым хорошим…
Впрочем, раздражение скоро угасло, уступив место прежнему состоянию маетного равнодушия. Наверное, он просто им завидует… Они-то знают, зачем едут — за впечатлениями, за восторгами. А он зачем? Для чего, почему? Потому что так придумала мама? А он, послушный сын, не мог ей отказать? Но ведь все равно ничего не будет, кроме душевной тошноты… Какая разница, где душа мается, дома или в Европе?
Митя вздохнул тяжело, повернул голову к окну. Красивая картинка, конечно. Автобус идет быстро, на всей скорости, а придорожные леса и перелески будто кружатся в танце, убегая назад желто-красным калейдоскопом. Иногда в калейдоскопе мелькают поля — все еще изумрудно-зеленые. И небо голубое с редкими пухлыми облаками. Вот автобус немного сбросил скорость, въехали в небольшое селение с разномастными домиками, через мост проскочили. Внизу лента реки блестела на солнце, лодочки с рыбаками… Да, хорошо. Красиво. Мамаша с пацаном Киркой, наверное, тихо восторгаются. И пусть будут восторги, это хорошо, это нормально…
Вика, например, никогда и ничем не восторгалась, все земные блага принимала так, будто получала их по предъявленным векселям. Помнится, ходила по милому испанскому городку Льоретт-де-Мар, будто жила в нем с рождения. На лице выражение немного насмешливое, снисходительное вроде того — удивляйте же меня, удивляйте… А если не хотите, я сама буду вас удивлять. Гляньте, как я хороша! Сейчас как дойду до пляжа, как скину с себя накидку-парео…
А ведь и впрямь удивляла. Шла к воде медленно, словно позволяя всем желающим насмотреться на круглую маленькую попку, суперсексуальную, едва прикрытую полосками купальных трусов. Да, что-то было такое в ее гладкой худобе, в манере чуть косолапо ставить на песок ступни… Он видел, как мужики глазели ей вслед жадно и вожделенно. И злился, и ревновал, и гордился. Это, мол, все мое, и только мое…
Впрочем, Вика и там умудрилась исчезнуть. Однажды он проснулся, а ее нет в номере. Глянул на часы — восемь утра… Куда она могла уйти в восемь утра? На пляж? Или решила позавтракать в одиночестве? Хоть бы предупредила…
Он быстро умылся, сбегал на пляж. Заглянул в ресторан отеля, где они всегда завтракали. Снова поднялся в номер — нигде нет… И телефон отвечает на его звонок из пляжной сумки, брошенной небрежно на стул. Снова спустился вниз, подошел к стойке ресепшена, обратился по-английски к улыбчивой девушке-администратору — не видели, мол, девушку такую… Красивую, худенькую? Администраторша распахнула глаза, пожала плечами в насмешливом недоумении. Мимо нас, мол, этих красивых и худеньких столько за день пробегает, хоть с маслом ешь! Но тут же изобразила озабоченность — а давно вы ее потеряли? Может, у ночного администратора спросить? Правда, он в шесть утра закончил дежурство, сейчас уже спит, наверное… Но если сеньор настаивает, можно позвонить, разбудить…
Вика вернулась к обеду. Глаза безмятежные, ни грамма вины в них нет.
— Где ты была?
— По магазинчикам решила пройтись, пока солнца нет. А что?
— Ничего. Все магазины открываются не раньше десяти утра.
— А я в другой городок решила съездить. Там по магазинам пройтись. И вообще, что за допрос, Ники? Я устала, хочу обедать и спать…
Повернулась, пошла в душ, на ходу стаскивая с себя майку. А он сидел в кресле убитый, подавленный, слушал плеск льющейся в душе воды. Презирал себя, что не хватило духу… А на что не хватило духу? Ревнивую истерику закатить? Размахнуться, отвесить пощечину? Вещи собрать, переселиться в другой номер? Да любую адекватную реакцию можно было выдать, любую!
Да, что-то произошло тогда с ним нехорошее. Сломалось что-то внутри. А может, его и не было, того, что должно было потенциально сломаться. У него и ситуаций таких жизненных не было… Чтобы вот так нагло в глаза врали… Чтобы он любил всем сердцем, а его любовь унижали. Наверное, от унижения человек быстрее ломается. Стоит его на секунду в себя впустить, позволить внутри разместиться…
Сейчас, конечно, трудно анализировать, как и когда это произошло. Да и зачем, собственно? Лучше вообще не думать, не вспоминать… Ничего, кроме боли, эти воспоминания не приносят. Было и прошло. Прошло. Прошло. Прошло… Нет ничего… Есть солнце, пробивающееся через березовые стволы, есть осеннее золото и багрянец, есть небо, есть дорога… Ровно гудит мотор, мчится автобус на всей скорости…
"Зов Сирены" отзывы
Отзывы читателей о книге "Зов Сирены". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Зов Сирены" друзьям в соцсетях.