— Это еще почему?

— Потому что не надо возбуждать интерес. Потому что сразу хочется проверить, так это на самом деле или нет. Вступить в игру… А игры заканчиваются по-разному, Митенька. Понял меня?

— Нет, не понял. Значит, надо при знакомстве с женщинами посыпать себе голову пеплом и жаловаться на жену? Какая, мол, она стерва? И тогда я буду защищен от… От интереса? Да, хорош я буду, представляю себе… Совсем без интереса-то…

— Ах, так все-таки хочешь интереса? Зачем? Ведь ты счастливо женат!

— Да, я счастливо женат.

— А зачем тогда остановился, когда я голосовала?

— А почему бы и нет? Просто помочь решил, по-человечески.

— Ой, да ладно! А если бы не я, а каракатица с кривыми ногами голосовала, тоже бы помочь решил, по-человечески? Ладно, можешь не отвечать… Пошла я. Спасибо за твою большую человечность, Митя. Надеюсь, денег с меня не возьмешь?

Улыбнулась и выскользнула из машины, быстро пошла во двор. Он развернулся, продолжил свой путь. Настроение почему-то испортилось, даже любимые мелодии из динамиков не спасали. Задела его своей насмешливостью случайная пассажирка. Обидела. Зацепила. Как ни старался выкинуть из головы эту «рыбью косточку» с цепким взглядом, никак не выходило.

На третий день подъехал вечером к той самой арке, где ее высадил, стал ждать. Не дождался. Поехал на четвертый день, на пятый… А когда увидел, как она идет по двору, чуть не умер от счастья.

Ну и покатилось. А тело у нее оказалось и впрямь гладкое, гибкое, словно без костей. Змеиное. И страсть бешеная, ненасытная. Со временем он потерялся во всем этом… Нет, не в страсти, конечно, а в сумасшедших качелях, когда летишь из любви в ненависть, потом обратно летишь, да так, что дух захватывает… Вот его и захватило окончательно, дух-то. Взял и вообще улетел, оставил после себя неврастению с депрессией. Ой, да чего тут анализировать, поздно уже анализировать, раньше надо было. Тем более потеряшка не умеет анализировать, на то он и потеряшка. Слабо ему.

На этой печальной мысли Митя и уснул, а проснулся от звонка в дверь… Поднял голову — за окном светло. Утро уже! И Дэн топочет по коридору, как слон, бежит открывать дверь! И голос мамы из прихожей…

— Ну, я так и знала! Пьянствовали всю ночь, да? Митя где?

— Я не знаю, Анна Константинна… Я только проснулся.

— Надеюсь, он не сбежал?

— Я здесь, мам… — подал Митя голос, торопливо убирая под стол пустые бутылки.

Правда, голос получился вполне симптоматичный, можно было не суетиться с пустыми бутылками. Да и видок наверняка был соответствующий, судя по мамину лицу. Она только и смогла повторить, зайдя на кухню:

— Ну, я так и знала… Марш в ванную, в порядок себя приводи! У нас времени мало. — И — уже Дэну: — А ты-то чего пьянствуешь? Тоже мне друг называешься! Лучше бы разбудил его вовремя. Знаешь ведь, что ему ехать.

— Так, Анна Константинна… Вы ж вчера сами у нас телефоны забрали, а будильника в доме нет… — зажурчал испуганными извинениями Дэн. — Тем более сегодня суббота, мне на работу вставать не надо.

— Да, кстати, забери телефон… Где же он у меня… — Анна стала искать в необъятных просторах сумки. — А, вот он! Кстати, там звонки были… Я не отвечала, естественно. Уж извини, Денисик, так получилось. Надеюсь, ничего страшного и срочного не случилось.

— Да нет, конечно. Не переживайте, я перезвоню кому надо.

— Спасибо, Денисик.

— Мам… А мой телефон?.. — робко вклинился Митя в их диалог.

Мать резко обернулась на его голос, удивленно распахнула глаза:

— Ты еще здесь? А ну, быстро в ванную!

— А может, я не поеду никуда, а? Ну чего я в таком виде, людей пугать?..

— Ага, щас! Помнишь, как говорила незабвенная баба Маня, у которой мы летом дачу снимали? Коли деньги плочены, живите и огурцы с огорода трескайте сколько влезет, нехай пузо лопнет! Давай, сынок, давай… У меня тоже за путевку деньги «плочены»…

Через полчаса они вышли из подъезда. Митя болезненно сощурился на солнце, содрогнулся, как от озноба.

— Что, колбасит? Глаза на мир не смотрят? — нарочито грубо спросила мать, глядя в сторону.

— Ага… — уныло подтвердил Митя, забрасывая на плечо спортивную сумку.

— А так тебе и надо. Будешь знать. Еще не хватало, чтобы ты алкоголиком заделался. Это ведь такое дело опасное… Раз-два, и готово, и сам не заметишь… Давай дворами пройдем, так быстрее.

— Может, лучше такси вызовем?

— Иди, иди! Тут близко — всего десять минут! Зато все похмелье по дороге вытрясешь.

— Сумка тяжелая…

— Может, еще и захнычешь, как в детстве?

— Нет, правда, чего ты в нее, кирпичей напихала?

— Ага. Парочку точно на дно положила, чтобы тебе жизнь медом не казалась. Там продукты в дорогу, Мить… И термос, тоже пригодится… И плед…

— А плед зачем?

— Так далеко ж ехать! И день ехать, и ночь. И потом еще ночные переезды будут! Закутаешься в плед, на ноги шерстяные носки наденешь… Я там положила папины носки… А сверху в сумке пакет с продуктами, которые сразу надо съесть. Там бутерброды с колбасой, котлеты… Развернешь, сам увидишь. А на дне сумки еще один пакет с едой, там консервы и еще всякая полезная ерунда, из которой можно на скорую руку ужин в гостинице приготовить. Ну это так, на всякий случай… Конечно, будут специальные остановки на обед, на ужин, голодным не останешься, но и запас карман не тянет. Вроде бы я все предусмотрела, мелочи всякие… Полночи с отцом тебя в дорогу собирали.

— Отец сердился?

— Нет. Наоборот. Сказал, что я хорошо придумала с этой поездкой. Мол, хоть какое-то противодействие обстоятельствам. А то прямо руки опускаются глядеть на тебя! Ты постарайся, сынок, ладно? В смысле, постарайся в себя прийти… Пересиль себя как-то…

Ее голос дрогнул, и Митя автоматически перекинул сумку с одного плеча на другое. Не смог ничего ей ответить. Да и что тут ответишь? Да, постараюсь, мол, в себя прийти и пересилить? Совсем уж глупо звучит. Он и без того дураком выглядит, еще и с похмельным синдромом. Хорошо хоть отец провожать не пошел, не увидел его, красавца.

— Вон твой автобус, видишь? Уже посадка идет… Ой, паспорт, Мить! Ты паспорт не забыл?

— Нет…

— Уф! Слава богу. Хоть на это тебя хватило… Пойдем, надо у гида отметиться!

Гидом оказалась миловидная улыбчивая женщина средних лет. Тех самых средних, которые вьются вокруг сороковника на плюс-минус пять, шарахаясь в ту или другую сторону в зависимости от хозяйкиного самочувствия или недосыпа.

— Вот. Это Дмитрий Никитин, — сунулась мама к улыбчивому гиду. — Я вчера днем тур оформляла, а паспорт у него с визой…

— Да, да, я в курсе! — весело закивала женщина. — Все в порядке, не волнуйтесь! Дмитрий, ваше место номер тринадцать с левой стороны. Сумку в багаж сдавать будете? Хотя можно и не сдавать, рядом с вами сиденье свободное. Очень удобно будет в дороге… Приятного путешествия, Дмитрий!

Когда прощались, мать не удержалась, пустила слезу. То есть пустила ее внутрь себя, тяжело сглотнув и дрогнув лицом. Но лучше бы уж наружу пустила…

— Митенька, прошу тебя… Слышишь? Пожалуйста, Митенька! Надо собраться в кулак, понимаешь? Вытащить себя за волосы, как Мюнхгаузен! Я верю в тебя, ты сможешь…

— Мам, не плачь, пожалуйста. Я… Мне…

Как он себя в этот момент ненавидел! Хотел сказать: «Мне больно смотреть, как ты в «себя» плачешь», но не смог. От стыда и жалости к матери горло перехватило. Митя обнял ее, и она неловко сунулась носом ему в плечо, снова сглотнула с трудом, задышала часто. И обмякла, будто ноги ее не держали.

— Ничего, Митенька, ничего… Все будет хорошо, мы справимся…

Он вдруг подумал, какая она маленькая. Маленькая уставшая женщина с вечной торопливостью не по возрасту, с отсутствием времени на парикмахерскую, чтобы закрасить наконец эти предательски вылезающие седые корни, с неизбывно поселившейся в сердце тревогой за него, дурака-пасынка…

— Я там тебе бутерброды положила и термос с кофе… Сверху, как откроешь… Я уже говорила, да?

— Да, мам, говорила.

— Не помню… Засуетилась, ничего не помню.

— Спасибо тебе, мам.

— Мить! — вдруг резко отстранилась она от него, глянула со слезным прищуром в глазах. — Дай слово, что не выпрыгнешь из автобуса! Что будешь держать себя за руку. Как я сейчас, посмотри, — ухватила она свое запястье так цепко, что побелели костяшки пальцев. — Обещаешь?

— Хорошо, мам. Обещаю. Не выпрыгну.

— Ой, я же совсем забыла, сынок, — вдруг подхватилась она суетливо, дергая молнию на сумке, — я же тебе новый телефон вчера купила! С новой симкой! Смотри, какой симпатичный…

Телефон был, конечно, так себе. Нарядно бабский. Тот, старый, был лучше. Но пришлось сделать удивленно-благодарное лицо, чтоб ее не обидеть.

— У тебя старый в черном корпусе был, а этот, смотри, беленький, нарядный… Пусть будет белый, как символ того, что все изменится к лучшему! На, возьми! В новой симке только два номера в памяти записаны, мой и папин. Ну, это так, на всякий случай, мало ли… Все-таки в чужие страны едешь… А остальные номера тебе пока не нужны. Когда приедешь, тогда все и восстановишь. Смотри, я кладу телефон в боковой карман сумки, видишь?

— Да. А старый телефон?..

— Я его выбросила, как и обещала, — честно глянула она ему в глаза. — Все, Митя, все, мосты сожжены, концы обрублены! По крайней мере, на десять дней… Остальное уже за тобой! Ты справишься, Митя! Все, иди в автобус, пора… Одного тебя ждут…

— Пока, мам. Я позвоню.

— Счастливо, сынок!

Автобус отъехал, оставив на пятачке стоянки небольшую кучку провожающих. Анна, как все, старательно махала вслед рукой, слушая, как в сумке надрывается Митин телефон уже знакомой мелодией «…но ведь она не твоя, хоть с тобой она даже иногда бывает…».