— Мам, отдай.

— Фигушки. Нет, нет и нет, и хватит об этом. Понимаешь, ты должен вырваться, Митька… Это твой шанс. Отныне ты не живешь в ожидании звонка, не ходишь по веревочке вокруг телефона, как собачка. Ты должен вырваться, Митька! Должен, должен…

Анна вдруг заплакала, без сил опустившись на диван, будто разом иссякли силы для решительности и целеустремленности. Митя стоял над ней истуканом, чувствуя, как жалость и досада вперемешку с чувством вины пробегают по телу изморозью. Потом сел на корточки, отвел от ее лица влажные от слез ладони.

— Мам, не плачь… Не плачь, пожалуйста! Я поеду куда скажешь, да хоть на Северный полюс, хоть в Республику Зимбабве, мне все равно! Только отдай телефон… Ну, хотя бы на вечер!

— Нет. Не отдам. И не думай даже. А плакать сейчас и впрямь нельзя… Времени нет… Все, мне пора идти, сынок! Давай одежку, где она у тебя? В чемодане? Значит, договорились, да? Завтра в семь утра я у тебя. Отсюда до места сбора группы идти всего ничего, минут десять, от силы пятнадцать. Это у парка Победы.

— А с телефоном… Ты что с ним сделаешь?

— Как — что? Выйду от тебя, шарахну об асфальт и выброшу останки в урну. Вместе с симкой.

— Но у меня там нужные номера…

— Восстановишь потом, если нужные! Начнешь жить сначала и восстановишь!

— Мам, ну что за бессмысленный вандализм, а? Отдай телефон…

— Все, эта проблема больше не обсуждается!

В пылу разговора они не услышали, как хлопнула входная дверь. Появившийся в проеме гостиной Дэн глядел озадаченно, моргая белесыми ресницами.

— Что тут у вас? Поссорились, что ли? Здрасьте, Анна Константинна. Рад видеть.

— Здравствуй, Дениска. Нет, мы не поссорились, мы совсем даже наоборот… Слушай, неужели этот раздолбай тебе не надоел, а? — показала она ладонью на Митю, чуть улыбнувшись. — Гнал бы ты его в три шеи… У него, между прочим, свой дом есть, родительский… Живете тут, как два бобыля!

— Да ладно, Анна Константинна… Что делать, судьба у нас такая, бобыльская… — притворно вздохнул Дэн.

— Понятно. А твоя Алена когда вернется? Скоро?

— Да не… У нее еще долго контракт не кончится. Еще целых полгода. А может, и совсем не вернется… Ей и там хорошо. Я особо и не настаиваю. Каждый сам своей жизни хозяин.

— Ой, не нравится мне все это, Дениска… А зачем тогда женились, если так рассуждать?

— Да дураки были. Жениться, Анна Константинна, надо после сорока, и желательно на сорокалетней. Чтобы у нее к этому времени претензии к жизни поубавились. И амбиции тоже. И карьера чтобы состоялась. Чтобы понятно было, какими приоритетами дальше жить.

— Хорошо хоть на сорокалетней, а не на сироте, как Андрей Миронов сказал в «Берегись автомобиля». А как же дети, Дениска? Тоже после сорока?

— Так сейчас и под пятьдесят детей рожают… Медицина вперед идет. Я даже где-то читал, что больший процент вундеркиндов рождается именно у возрастных пар. Так что у меня все еще впереди!

— Да ну тебя с твоей философией… — махнула рукой Анна, засовывая в пакет Митины вещи. — Я бы, конечно, поспорила, но времени нет… А где синий пуловер, Мить?

— На мне, мам.

— Снимай.

— Да он чистый…

— Снимай, говорю! Все, я пошла. Завтра чтоб к семи был готов и ждал меня. И не вздумай сбежать, понял? И не звони никуда… То есть ей не звони, Вике…

— Да как я позвоню, если телефон у тебя?

— Ну да… — задумчиво похлопала Анна по кожаному боку сумки. Потом подняла глаза на Дэна, проговорила тихо, вкрадчиво: — Послушай, Денисочка… У меня к тебя довольно странная просьба имеется… Дай мне свой телефончик до утра, а? А утром я, как штык, в семь часов на пороге… И верну тебе твой телефончик…

— Не понял… — хлопнул ресницами Дэн, удивленно пожав плечами. — А зачем вам, Анна Константинна, мой телефон? Нет, я могу, конечно… Ради бога…

— Ну, вот и умница! Давай сюда! Считай, что у меня такие странности с возрастом появились — чужими телефонами баловаться! Ну, или представь, что ты его на работе забыл… Такое же случается, правда? Забываешь? Ты и в детстве, я помню, всегда был рассеянным…

— Ага, бывает, — послушно согласился Дэн, доставая из кармана джинсов и протягивая ей свой телефон.

— Спасибо, Денисочка. Хороший мальчик. Завтра верну. Ну все, мои дорогие, я пошла?

Не провожайте меня…

Она быстро вышла из комнаты, вскоре в прихожей хлопнула дверь. Дэн оглянулся на звук, спросил почему-то шепотом:

— Что это было, а, Ник? Зачем ей мой телефон?

— Ну… Для страховки, наверное.

— Для страховки?

— Мой телефон она тоже забрала. Не хочет, чтобы я ждал звонка от Вики.

— А… Понимаю. Ну да. А мой телефон?..

— А твой телефон есть у Вики. Она может тебе позвонить. А ты меня к телефону можешь позвать. Тоже опосредованное ожидание получается, что непонятно? Какой ты тупой, Дэн…

— Да, теперь понятно, логика есть. Хоть и женская.

— Ну так…

— И все равно я не понял. Вика и завтра может позвонить…

— А завтра меня здесь уже не будет. Я уезжаю, Дэн.

— Куда?

— В Европу, на автобусе. Покидаю нашу прекрасную родину аж на десять дней. Мать так решила. Вернее, такой метод спасения нашла. Причем без телефона я родину покидаю, один на один сам с собою. Помнишь, песня такая раньше была? Тихо сам с собою я веду беседу…

— А что, правильно… Хорошая мысль, кстати. Молодец Анна Константинна. Я всегда ей восхищался. И в школе она самой классной училкой была! Такая умная женщина… И ведь любит тебя, поганца! Особенно если учесть, что она тебе не родная…

— Она мне самая родная, Дэн. Роднее некуда.

— Ну да, ну да… Счастливый ты, Митька. Причем счастья своего недооцениваешь, вот что я тебе скажу. Зажрался, позволяешь себе хрень всякую, вроде нынешнего своего состояния. Да, счастливый… Обо мне и родная матушка такой сердечной заботы не проявляет…

— Да ладно! Ты ж ей все время звонишь!

— Вот именно. Все время звоню — с отчетом. Мол, все у меня нормуль, жив-здоров, привет отчиму. Схема уже отработанная, даже слова одни и те же произношу каждый раз. И она мне — одни и те же. Про «все нормально» и про «все живы-здоровы». Даже про Алену никогда не спросит…

— А оно тебе надо, чтоб спрашивала?

— Ну, не то чтобы… Но все равно как-то… Любви хочется, что ли. Внимания. Живого интереса. На крайний случай просто сочувствия. Может, я виду не подаю, а сердце разбито вдребезги? Может, я скучаю без любимой жены, в подушку ночами плачу?

— Да ладно, вдребезги ты мой разбитый, хватит ныть… Дуй лучше в магазин, обмоем мое негаданное путешествие. Как снег на голову, блин… Выпить надо, к мысли привыкнуть.

— А, ну это я быстро… Одна нога здесь, другая там! Чем будем привыкание обмывать?

— Да все равно. Кстати, ты заметил, что я в хате прибрал? Пропылесосил, полы помыл…

— Молоток. Возьми с полки пряник. Ну, я побежал… Тем более сегодня пятница, святой для обмывки день!

— Давай.

Дэн ушел. В окно гостиной видно было, как он широко шагает по двору — и впрямь торопится. Вот притормозил возле урны, бросил какую-то бумажонку, заторопился дальше. Бумажонка покружила над урной и улетела, подхваченная ветром. А телефон не улетит, конечно, если его вот так бросить. Телефон тяжелый… Хоть и разбитый вдребезги…

Хороший был телефон. Корпус крепкий, его просто так не разобьешь. Может, сейчас лежит в урне… И звонит… Знакомой до боли мелодией — «ведь она — не твоя, хоть с тобой она даже иногда бывает…»

И заныло, заскрежетало внутри привычной болью. Расплелась точка солнечного сплетения, свилась железной спиралью. Митя зашагал по гостиной от стены к стене, сжав зубы и тихо поскуливая. Да, можно поскулить, пока Дэна нет… Пусть как последний слабак, ничтожество инфантильное. Мама, что ж ты наделала?! Там же Вика звонит… Она обязательно должна позвонить. Да хоть голос ее услышать, хотя бы в последний раз! И все, и все… И никогда больше…

Через полчаса Митя бросился в прихожую, когда услышал шуршание ключа в замочной скважине. Сам распахнул дверь…

— Дэн, дай телефон, мне позвонить срочно надо!

— Ага, щас… Ты чего, забыл, что Анна Константиновна и мой телефон умыкнула?

— Фу-ты, черт… Не сообразил как-то…

— Да у тебя с соображалкой вообще в последнее время полный абзац, чего уж. Вот смотри, я водки купил, на вискарь денег не хватило, зарплату на карточку только в понедельник переведут. Зато две бутылки… Не сопьемся, нет?

— Наливай…

После первой бутылки его отпустило. По крайней мере, можно было бить кулаком себя в грудь, имея на то веские основания — напился же! А пьяному все можно. И дурацкие вопросы задавать можно.

— Дэн, ты мне скажи, только честно… Ты меня больше не уважаешь, да?

— Ой, да заткнись ты! — неуверенным жестом отмахнулся от его вопроса Дэн. — Допились, называется, классика в ход пошла! Уважаешь, не уважаешь…

— Да я серьезно спрашиваю. Скажи мне честно, как я со стороны смотрюсь? Мудаком влюбленным? Дебилом?

— А ты что, баба озабоченная, такие вопросы задаешь? Как смотрюсь, как не смотрюсь?.. Сходи в ванную, глянь в зеркало, сам увидишь!

— И все-таки? Если честно?

— Да хреново ты смотришься, если честно. Был нормальный мужик, а теперь фигня какая-то. Полная психическая деградация. Потеряшка, одним словом.

— Кто?! — переспросил болезненно.

— Потеряшка. И ладно бы причина уважительная была, болезнь там серьезная или неприятности на работе… А то — из‑за бабы!

— А если это любовь, Дэн? Если я без нее жить не могу? Если она у меня в голове сидит и не уходит? Если душу и сердце в кулаке держит? Да что там! Она у меня в каждой клеточке организма сидит…

— И в почках?