Даниэла Стил - Зов предков

— Ладно, не обращай внимания, — быстро сказала Бриджит. — Наверное, у меня просто приступ меланхолии после Парижа. Это пройдет. Что мне сейчас нужно, это новая работа, но, к сожалению, ни один из университетов, куда я писала, пока не набирает новых сотрудников… — Дело было вовсе не в деньгах — при известной экономии денег Бриджит хватило бы до конца лета, а то и больше. Просто ей было скучно и тоскливо без настоящего дела, и Маргерит это поняла.

— Если хочешь, можешь приехать ко мне в Нью-Йорк, — сказала она. — На следующей неделе я участвую в турнире по бриджу, а потом буду совершенно свободна.

— Я подумаю, — неуверенно сказала Бриджит и вздохнула. У матери, по крайней мере, был бридж, у нее же не осталось и такой малости. Ей очень хотелось что-нибудь делать, но заняться было абсолютно нечем. Книга о Вачиви, о которой говорила мать, пугала ее — уж очень много интересного материала ей удалось собрать, и теперь Бриджит боялась с ним не справиться. Возможно, дружеский совет или просто доброе слово могли бы ей помочь, но обратиться Бриджит было не к кому: та же Эми, вздумай она заговорить с ней о своих сомнениях и страхах, сразу отправила бы ее к психотерапевту. Она уже предлагала нечто подобное, когда Бриджит бросил Тед, и можно было не сомневаться, что и сейчас последует такой же совет. Вера Эми в возможности психокоррекции была безгранична, но Бриджит ее не разделяла. Но сейчас она действительно не знала, что именно ей нужно. Или кто.

В этот день Бриджит допоздна смотрела по телевизору старые фильмы, потом, все еще в растерянности, подсела к компьютеру, чтобы написать Марку мейл. Вот только что писать? Привет, я так скучаю, что хочется кричать и бить посуду… Работы как не было, так и нет… Общаться ни с кем не хочется… Моя монография годится только на макулатуру, и я подумываю о том, чтобы сжечь ее. А ты как поживаешь?

Нет, так не годится, решила она и, подумав еще немного, набрала короткий текст, в котором сообщала Марку, что думает о нем, вспоминает Париж и Бретань и что маленькая Эйфелева башня стоит у нее на ночном столике. В конце Бриджит приписала, что ее мать очень довольна собранным материалом, и еще раз поблагодарила Марка за помощь.

Ну вот, решила она, в таком виде, кажется, сойдет. Вот только как подписать письмо? «Чао!» казалось слишком легкомысленным, «С наилучшими пожеланиями» звучало чересчур казенно, «Твоя Бриджит» не годилось, «С приветом»… Пожалуй, он еще решит, что она сама с приветом. В конце концов Бриджит написала «Желаю успехов, береги себя» — достаточно искренне и по-дружески. Письмо можно было отправлять, но она перечитала его еще дважды, прежде чем убедилась, что оно не производит ни слезливо-сентиментального, ни глупо-романтического впечатления.

Наконец Бриджит нажала кнопку «Доставить» и тут же об этом пожалела. Что она делает?! С ума она, что ли, сошла — писать мужчине, который живет за три тысячи миль от нее? Ведь ясно же, что ничего из этого не выйдет — ничего хорошего, во всяком случае.

Не сразу ей удалось убедить себя, что она просто послала весточку приятному парню, с которым познакомилась в Париже, и что это письмо ни к чему ее не обязывает.

— Все в порядке. Я просто хотела быть вежливой, — сказала Бриджит вслух и перечитала письмо в третий раз, хотя менять в нем что-то все равно было поздно. Потом она выключила компьютер и отправилась спать, чувствуя себя довольно глупо.

На самом деле Бриджит была рада, что написала Марку, но подумать об этом она не успела. «Хорошо бы он поскорее ответил», — было ее последней мыслью. Через минуту она уже крепко спала.

Проснувшись утром, Бриджит первым делом бросилась к компьютеру и вздрогнула, увидев, что пришел ответ от Марка. На мгновение она даже почувствовала себя девчонкой, впервые в жизни получившей записочку от одноклассника. Волнение, испуг, даже неловкость охватили ее неизвестно почему. В Париже она ничего подобного не испытывала. Впрочем, сейчас она была не в Париже, а писать Марку из Бостона ей было непривычно и странно — и требовало большей ответственности и тщательности в подборе слов. Вчера Бриджит не прислушалась к своему внутреннему голосу и теперь пожинала плоды.

Открыв мейл, она глубоко вздохнула и быстро прочла сообщение. Вопреки ее наихудшим опасениям письмо оказалось совсем не страшным. Напротив, оно было вполне дружеским.

В самом конце стояло «Je t'embrasse». Бриджит знала, что по-французски это означает «целую», но не в губы, а в щеки, то есть приветствие было вполне безопасным. Кроме того, в постскриптуме Марк добавлял: «Каждый раз, когда я смотрю на Эйфелеву башню, я вспоминаю тебя. Мне даже кажется, что теперь башня принадлежит тебе — особенно когда на ней загорается иллюминация… Как хорошо, что хоть что-то в Париже напоминает мне о нашем знакомстве. Возвращайся скорее».

В целом мейл казался достаточно невинным. Особенно Бриджит понравилась фраза «Как хорошо, что что-то в Париже напоминает мне о нашем знакомстве». Марк, как настоящий писатель, взял верный тон — его письмо не было ни чересчур личным, ни формально-вежливым и не содержало никаких скрытых намеков и подводных камней. Он писал о том, о чем думал — честно и открыто, и Бриджит вздохнула с облегчением. Теперь она была рада, что послала ему мейл. Маргерит не ошиблась, когда сказала, что общение с другом может ей помочь.

К сожалению, письмо Марка не решало ее главной проблемы — Бриджит по-прежнему было совершенно нечем заняться, и последующие несколько недель стали самыми пустыми и скучными в ее жизни. Переборов себя, она в конце концов позвонила кое-каким хорошим знакомым и даже поужинала с ними. Вопреки ее опасениям никто из них не стал особенно сожалеть о Теде или навязчиво ей сочувствовать, и все равно, общаясь с людьми, Бриджит чувствовала себя чужой, посторонней — главным образом потому, что все это были в основном супружеские пары. Единственной ее незамужней подругой была Эми, но в последние недели ее дети не вылезали из простуд, и она никуда не выходила, а Бриджит не хотела ехать к ней, чтобы не заразиться.

Наступил май, и Бостон украсился листвой и цветами. День поминовения Бриджит провела на Мартас-Виньярд и неплохо отдохнула, но после возвращения домой снова потянулись унылые серые дни. Свою монографию она отложила до лучших времен, а никаких других занятий у Бриджит не было.

За это время она отправила Марку еще несколько мейлов, избегая, впрочем, личных тем. Бриджит не хотелось писать ему о своем страхе остаться без работы — о том, что жизнь кажется ей бесцельной и пустой. Все равно Марк ничем не мог ей помочь, а ей не хотелось предстать перед ним нытиком — беспомощным и слабым.

В конце концов через несколько дней после возвращения с курорта Бриджит достала свои заметки о Вачиви и перечитала их заново. И почувствовала, что снова влюбляется в свою стойкую и отважную родственницу. Теперь, по прошествии времени, Вачиви нравилась ей еще больше. История ее жизни была захватывающей, и Бриджит впервые поняла, почему Марк считал, что она непременно должна о ней написать.

Несколько дней Бриджит напряженно размышляла, а потом — просто для того, чтобы посмотреть, что получится, — села и написала первую главу, в которой рассказывалось о жизни Вачиви с отцом и братьями в поселке сиу. Все подробности индейского быта того времени Бриджит без труда нашла в Интернете. Что касалось сюжета, то он, казалось, складывался сам собой, без малейших усилий с ее стороны, и когда три дня спустя Бриджит закончила, ей очень понравилось то, что она сделала. История Вачиви — или, во всяком случае, ее начало — получалась романтической и увлекательной, и теперь Бриджит непреодолимо захотелось продолжить рассказ. Страх и неуверенность куда-то исчезли, и в течение следующих дней она отходила от компьютера только затем, чтобы перекусить и поспать. О том, что она наконец-то засела за книгу, Бриджит не стала сообщать ни Марку, ни матери — боялась сглазить. Подожду немного, решила она — и писала, писала, писала… То, что у нее выходило, Бриджит вполне устраивало, хотя она и понимала, что текст еще сырой и нуждается в правке. Но это ее нисколько не останавливало.

Словно в лихорадке, она работала над книгой уже двенадцатый день подряд, когда компьютер неожиданно просигналил о поступившей электронной почте. Бриджит, однако, продолжала печатать. Работа шла на удивление легко — она словно летела вперед, и Бриджит не хотелось прерываться из-за пустяков.

Было уже пять часов утра, когда она удовлетворенно вздохнула и откинулась на спинку кресла, с наслаждением выпрямляя затекшую спину. Сохранив все, что ей удалось сделать за несколько часов непрерывной работы, Бриджит открыла поступивший мейл. Она была уверена, что это — очередное сообщение от Марка, но ошиблась. Письмо прислал человек, с которым она встречалась в Американском университете. Бриджит пробежала текст глазами и вздрогнула. Потом перечитала сообщение еще раз. Ей предлагали работу — на неполную неделю, но вознаграждение было довольно приличное. На эти деньги она могла бы прожить в Париже. Кроме того, университет сообщал, что если у нее будет такое желание, она может занять одну из служебных однокомнатных квартир для преподавателей — и за номинальную плату. Вакансия в приемной комиссии открылась из-за ухода одной из сотрудниц в декретный отпуск, поэтому университет предлагал это место сроком всего на год, однако в том же мейле сотрудник кадровой службы писал, что председатель приемной комиссии собирается на пенсию и если «мисс Николсон» выразит такое желание, ее кандидатура на этот пост будет рассмотрена кадровой службой. В любом случае университет гарантировал работу сроком на один год; дальнейшее зависело только от нее, и Бриджит подумала, что на этот раз должна подойти к своим обязанностям творчески и с большей ответственностью. Американский университет был небольшим, поэтому каждый его сотрудник должен был вносить посильный вклад в общее дело и быть достаточно разносторонним специалистом, но ее это не испугало. Бриджит хорошо усвоила урок и намерена была стать таким сотрудником, которого не сможет заменить ни один даже самый современный компьютер.