В эту ночь она спала на огромной кровати, на мягкой пуховой перине и на атласных простынях, но сон ее не был ни спокойным, ни безмятежным. Вачиви снился Жан, и во сне она плакала. Под утро ей снова пригрезился белый бизон, и снова она не поняла, что это может означать. Быть может, подумала Вачиви, это Жан приходит к ней в образе белого быка, чтобы сказать — все будет хорошо. Но Вачиви хотелось, чтобы он посоветовал ей, как быть, но Жан — если это был он — не произнес ни слова. Неужели, подумала Вачиви, просыпаясь, ей суждено до старости ютиться где-нибудь на чердаке этого огромного замка? Тристан, конечно, добр, и он, возможно, не выгонит ее, но на что она ему нужна? Отослать ее обратно в Америку он не сможет — она сама сказала ему, что обратного пути для нее нет. Быть может, со временем он подыщет ей какое-нибудь занятие, но ведь он не знает, на что она способна. Сама Вачиви, впрочем, думала, что здесь для нее вряд ли найдется дело по душе. В этом отношении мир белых мало чем отличался от мира индейцев, в котором женщина не могла обойтись без поддержки и защиты мужчины.

Утром Вачиви быстро привела себя в порядок и надела одно из подаренных Жаном платьев. Перед завтраком ей хотелось немного прогуляться по саду, но она не знала, как туда попасть, поэтому направилась в детскую, которая находилась прямо над ее покоями. По мере того как она поднималась по узкой винтовой лестнице, детские голоса становились все слышнее. Вскоре она различила и голос мадемуазель, которая за что-то отчитывала Матье. Постучавшись, как говорил ей Жан, Вачиви толкнула дверь и вошла.

Она сразу увидела Агату, которая играла на полу с куклой, и Матье, забавлявшегося с обручем, который мадемуазель велела положить на место. Увидев на пороге улыбающуюся Вачиви, дети тотчас оставили игры и бросились к ней. Они, казалось, были рады ее видеть, и Вачиви заговорила с ними. Она сказала, что хотела бы погулять в саду, но не знает дороги, и Матье тотчас вызвался ее проводить, бросив при этом умоляющий взгляд на гувернантку. Мадемуазель не скрывала недовольства приходом Вачиви, но все же дала согласие, и уже через несколько минут все четверо, накинув теплые куртки, спускались по лестнице к выходу.

Утро было солнечным, но довольно прохладным. С моря дул резкий ветер, но детям, принявшимся носиться между клумбами и кустарниками по лабиринту извилистых дорожек, не было холодно. Вачиви после недолгих колебаний приняла участие в их игре и вскоре тоже согрелась. Только гувернантка осталась стоять на дорожке. Кутаясь в теплый плащ, она недовольно хмурилась и качала головой, но Вачиви не обращала на нее внимания. В эти минуты она почти позабыла о своих бедах и чувствовала себя так, будто снова вернулась в детство.

Они так увлеклись игрой, что не заметили, как на одной из боковых тропинок появился Тристан. Он стоял и смотрел, как они с веселым смехом бегают друг за другом, выражение его лица было задумчивым. Маркиз давно не видел, чтобы его дети так веселились.

Убегая от Матье, Вачиви выбежала на тропинку и налетела на Тристана. Она вздрогнула от неожиданности.

— О, простите меня, милорд… — пробормотала она запыхавшись и смущенно покраснела.

— Не позволяйте им слишком утомлять себя, — сказал Тристан. — Вы, должно быть, еще недостаточно отдохнули после долгого путешествия, а эти сорванцы могут загнать даже лошадь.

— Но мне нравится играть с ними, — возразила Вачиви. Тристан понял, что она нисколько не кривит душой. Ему захотелось сказать ей несколько теплых слов, но тут к ним приблизилась гувернантка. Сказав, что детям пора возвращаться в замок, она увела их.

— У вас чудесные дети, — сказала Вачиви, не скрывая ни восхищения, ни сожаления от того, что игра закончилась так скоро. — Мы чудесно провели время.

— Как вам спалось? — поинтересовался маркиз.

— Хорошо, благодарю вас. — Этот вежливый ответ был одной из первых французских фраз, которым научил ее Жан, и сейчас Вачиви прибегла к ней, хотя сон ее вовсе не был ни крепок, ни глубок. Про себя она все еще гадала, что может означать появление во сне белого бизона.

— Кровать такая удобная и мягкая, — добавила Вачиви с очаровательной непосредственностью, думая о том, что по сравнению с неопределенностью ее будущей жизни удобство или неудобство кровати вряд ли могло иметь существенное значение. Ей, однако, не хотелось показаться неблагодарной, Тристан и так проявил редкостное великодушие, разрешив Вачиви погостить у него. Девушка знала — все, что с ней случилось, вовсе не его забота, и тем не менее он стремился что-то для нее сделать.

— Рад это слышать, — кивнул Тристан. — Я беспокоился, что вы можете замерзнуть. В замке бывает довольно холодно.

— В вигваме тоже, — рассмеялась Вачиви.

Он несколько мгновений смотрел на нее, не зная, что на это сказать, потом тоже засмеялся. Эта молодая женщина была такой открытой, такой непосредственной и к тому же нисколько не стеснялась своего происхождения. Она говорила то, что думала, и при этом ее слова звучали вполне естественно.

— Жан говорил, что у вас хорошие конюшни, — сказала Вачиви. Ей очень хотелось увидеть лошадей, но настаивать она не решалась.

— Хотите, я покажу вам? Это недалеко, — предложил Тристан. — У меня действительно есть несколько неплохих лошадей. Весной я собирался купить еще несколько — специально для охоты. Ну что, пошли? — спросил он, радуясь, что может чем-то занять гостью. Маркиз собирался позавтракать вместе с Вачиви, но не знал, о чем с ней разговаривать, поскольку они совсем не знали друг друга. Осмотр конюшен и лошадей мог дать им общую тему для беседы. Интересно, спросил себя Тристан, о чем разговаривал с ней Жан, или их отношения были построены исключительно на страсти? Впрочем, он не сомневался, что французскому языку, которым Вачиви неплохо владела, ее обучил Жан: в ее произношении, в интонациях, в том, как она строила фразы, Тристан узнавал характерный бретонский диалект, от которого Жан так и не избавился, хотя и получил неплохое образование. Правда, Вачиви делала ошибки, но, как правило, сама же их и исправляла. По-видимому, Жан действительно был настроен в отношении нее достаточно серьезно, раз взялся обучить девушку родному языку.

Они направились к конюшням, и Тристан увидел, как заблестели глаза Вачиви, стоило ей увидеть стоящих там лошадей. Переходя от стойла к стойлу, она окидывала животных внимательным взглядом и иногда даже подходила поближе, чтобы осмотреть ноги или пощупать мышцы. Одновременно она говорила им что-то успокоительно-ласковое на языке, которого Тристан не знал, но предположил, что это наречие сиу.

— Вот эти три самые лучшие, я угадала? — спросила Вачиви, закончив осмотр, и Тристан кивнул. Она действительно выбрала самых быстрых его лошадей.

— Вы, должно быть, любите ездить верхом, — заметил он. Познания и наметанный глаз Вачиви произвели на него впечатление.

— Очень, — ответила она и засмеялась. — У меня было пять братьев, и я часто скакала наперегонки с ними или с их друзьями. Иногда мне даже удавалось их опередить, — добавила она, хотя на самом деле она проигрывала братьям только в юном возрасте.

— Вот как? — удивился Тристан. Он никогда не встречал женщин, которые участвовали бы в скачках, да еще наравне с мужчинами. Но, быть может, у индейцев так принято, подумал он и ошибся. У сиу, как и у других индейских племен, женщины никогда не участвовали в делах, которые считались сугубо мужскими. Девушек, разумеется, учили ездить верхом, но в этом искусстве они уступали мужчинам и никогда с ними не состязались. Лишь для Вачиви было сделано исключение, потому что она была дочерью вождя, к тому же верховая езда ей нравилась. — Если хотите, днем можно будет прокатиться по окрестностям, — предложил Тристан, радуясь тому, что нашел для Вачиви хоть какое-то занятие. Он по-прежнему не знал, что предложить гостье, как ее развлечь. В конце концов, думал маркиз, она прибыла сюда, чтобы стать женой его брата, а значит, он должен относиться к ней соответственно.

Вачиви радостно закивала.

— С удовольствием! — воскликнула она и тотчас смутилась. — То есть если это не будет для вас обременительно, — добавила Вачиви, вспомнив о правилах этикета.

— Нисколько, — ответил маркиз, не покривив душой. — Я распоряжусь, чтобы вам приготовили дамское седло.

— Дамское седло? — не поняла Вачиви, и ему пришлось объяснить, что во Франции женщины если и ездят верхом, то только сидя на лошади боком.

— О нет! — ответила Вачиви, представив себе, насколько это будет непривычно и неудобно.

— Значит, мужское? — удивился Тристан. Несмотря на свое индейское происхождение, Вачиви выглядела вполне светской женщиной, и ему трудно было представить ее сидящей на лошади по-мужски.

Вачиви снова улыбнулась.

— Никакого седла не надо. Только поводья и уздечка — мне этого хватит. Я ездила так всю жизнь, — сказала она, заметив изумление, вызванное ее словами. Вачиви не сказала, что иногда она ездила и вовсе без поводьев, управляя конем только голосом и легкими прикосновениями. Не упомянула она и о трюках, которые переняла от братьев, — о езде, стоя на спине лошади или свесившись набок, так как от Жана ей было известно, что лишь немногие европейские всадники-мужчины способны на что-то подобное. Тристан выглядел изумленным, словно ее заявление потрясло его. Маркиз действительно был поражен, но вместе с тем ему очень хотелось посмотреть, правда ли гостья так хорошо держится в седле, как говорит.

Вачиви истолковала его колебания по-своему.

— Нас кто-нибудь увидит? — спросила она.

— Нет, только конюхи.

— В таком случае я, с вашего позволения, оденусь так, как мне будет удобно. Вы не против?

Эти слова только усилили нерешительность Тристана, но в конце концов он подумал, что, как настоящий гостеприимный хозяин, должен быть вежлив с невестой брата.