– Я уже тебе говорила: я с ними не расстанусь никогда. И к тому же я должна выполнить завет моей бабушки.

– И эти сокровища были с тобой в гостиничной комнате?

– А кто мог знать, что они у меня есть? До вчерашнего вечера их никто не видел... Украшения я обычно прятала под паркетной доской пола, а сари, свернутое и перевязанное, занимает не много места на дне чемодана... Главная трудность была в том, что у меня заканчивались деньги и начинались трудные дни. Мне приходилось часто голодать.

– Ну не так уж ты и голодала – ты ведь неплохо зарабатывала, мужчины тебе, наверное, щедро платили?

– Зачем ты хочешь казаться злым? Это недостойно такого мужчины, как ты... Я не стыжусь признаться, что этот черный период длился три месяца, но это очень долго, когда ты молода, красива, а надо довольствоваться всего лишь бутербродом, которым угостит сосед в кафе или баре.

В это время я много бродила по Парижу. Я так хорошо узнала тогда Париж, этот город солнца, город света! У меня даже не было времени, чтобы сделать прическу, я ходила с развевающимися за спиной волосами.

– О, должно быть, ты всем нравилась.

– Скорее, меня принимали за сумасшедшую или за какую-нибудь девку. И эти два предположения не так уж были далеки от истины.

– И у тебя не было никаких неприятностей с полицией?

– Полицейские в автомобилях часто останавливались. Они проверяли мои документы, но, поскольку документы были в порядке, и я была к тому же совершеннолетней, вопросов не возникало. Пару раз, впрочем, полицейские мне говорили: «Не хотите послушать наш добрый совет, мадемуазель? Сейчас не время для таких прогулок, особенно для такой девушки, как вы».

– Что же ты отвечала тогда?

– Что туризм разрешен в любое время. Для того, чтобы увидеть лицо большого города, нужно смотреть на него и днем, и ночью. Удивленные, полицейские уезжали.

– Да, должен признаться, смелости тебе не занимать. Еще немножко шампанского?

– С удовольствием. Ты знаешь, когда исповедуешься, появляется чувство жажды. Что ты хотел бы знать еще?

– Должен признаться, Хадиджа, что эта история самая занимательная и интересная из всех, что ты мне рассказывала.

Она ответила задумчиво:

– По крайней мере, ее достоинство в том, что она не выдумана.

– Да, я верю в это. Теперь,– сказал он,– когда ты немного утолила свою жажду, согласна ли ты продолжить свой рассказ?

– Да, Ален, это необходимо. Это нужно нам обоим. Она продолжила повествование, но более утомленным голосом, более бесцветным, который временами прерывался, словно ей было все труднее делать признание:

– Оставалось пять дней до окончания второго срока моего пребывания, как туристки, в Париже, и моя виза скоро должна была закончиться. Я прогуливалась теплым июньским вечером, около десяти часов, по очень спокойной улице Седьмого округа. Мне трудно сейчас вспомнить, какая именно это была улица, я только помню, что это возле какой-то старой церкви. Однако б течение дня этот район очень нагревался, и все к вечеру изнывали от жары. Во всех ваших европейских столицах почему-то летом наступает такая жара, что ее трудно вынести. Я была в отчаянии, готова ко всему, иными словами, пошла бы на все.

– Но в конце концов, ты могла бы найти какую-нибудь работу.

– Но какую? Учиться я не имела права. Пойти в подсобные рабочие на фабрику – значит, потерять всю красоту, испортить руки.

– Но в этом нет ничего постыдного.

– Для меня, для арабской женщины, дочери настоящего господина и внучки священной танцовщицы, это стыдно.

– Хорошо, если ты не хотела идти на завод, ты могла бы устроиться, например, где-нибудь служанкой, даже уборщицей в гостинице, если ты не хотела прислуживать.

– Как? Прислуживать другим? Никогда! В моей семье меня не учили этому. Это мне прислуживали.

– Даже когда вы потеряли все богатство?

– Младшие сестры обслуживали меня. И вот, в этот вечер, когда я шла, совершенно расстроенная, по этому большому городу, по огромному Парижу, без определенной цели, не зная, куда, и мысли мои были настолько перепутаны, что я была в таком состоянии, что готова была убить себя. Как и большинство восточных людей, смерть не пугает меня, и наш Пророк говорил, что смерть – это только начало нового и что она открывает двери в вечные сады счастья.

На что Ален заметил:

– Надеюсь, что, хотя бы с тех пор, как мы познакомились, тебя не посещают больше такие мрачные мысли?

– Не хотелось бы тебя разочаровывать, Ален, но уже давно наступило такое время, что это желание умереть больше меня не посещает. Оно прошло очень быстро, с тех пор, как мои дела заметно улучшились. Что же касается финансовой стороны...

– Благодаря тому, что ты называешь своей «профессией»?

– Благодаря моей профессии,– ответила она.– Но в тот вечер, вечер отчаяния, когда я уже не видела никакого выхода, ко мне вдруг подошел человек, с которым я только что разминулась, даже не разглядев его лица. Он вдруг догнал меня и сказал: «У вас прекрасные волосы, я никогда раньше таких не видел. Вы правильно сделали, что не отрезали их по современной моде».

Ален заметил:

– Я должен сказать, что этот человек не лишен был вкуса.

– Что касается вкуса, ты дальше поймешь, что это был за тип. Я поняла это через сутки. Но в тот вечер он показал себя с хорошей стороны. Он был вежлив, обходителен и пригласил меня поужинать. Так как я была очень голодна, я согласилась. Во время ужина в маленьком ресторанчике на улице Кюша он спросил меня, откуда я, и что делаю здесь, в Париже. Я постепенно рассказала ему обо всем, что ты теперь знаешь, и о том, какие у меня трудности. После того, как он спокойно меня выслушал, ни разу не прервав, он вдруг предложил: «Вы хотите жить у меня? На какое-то время вы можете поселиться, пока не улучшите свое положение, чтобы найти что-нибудь более вам подобающее. Я не очень богат, но у меня есть все необходимое – крыша над головой, машина, а с этим, знаете, понемногу можно выкручиваться. Я занимаюсь торговлей недвижимостью, у меня есть два компаньона, небольшое бюро, мы продаем и снимаем квартиры. Как раз сейчас наши дела идут неплохо, и, если вы поселитесь у меня, это не потребует дополнительных расходов. У вас есть какие-то вещи?» Я должна была признаться, что одежды у меня не так уж много. «Ну, ничего,– сказал он.– Для того, чтобы начать, достаточно и этого. Потом гардероб можно разнообразить». Я спросила его, что значит «начать», что он под этим подразумевает. «Я объясню это гораздо позже, малышка. Сейчас же нам необходимо заплатить за гостиницу и забрать вещи, я помогу». Самое удивительное во всем этом было, что он сдержал слово, и в полночь я покинула гостиницу, в которую мне уже было трудно возвращаться. Я быстро уложила свои вещи в маленький чемоданчик.

– В тот, где было сари? – спросил Ален.

– Да.

– А драгоценности?

– Я воспользовалась моментом, пока он расплачивался за гостиницу, и вынула свои кольца и браслеты из тайника под доской паркета и быстро спрятала их в сумочку. Ничего не зная об этом человеке, я, конечно, не могла рассказать ему о своем сокровище, хотя этот человек вел себя очень благородно по отношению ко мне, можно сказать, был очень любезен. Но я согласилась на его помощь только потому, что я была уже на краю гибели. Я не знала, куда ведет меня судьба, и легко подчинилась этому новому ее повороту. Я решила, что, как только я окажусь у него, я также найду тайник, достаточно надежный, чтобы спрятать свое приданое, за исключением сари, которое могло и дальше лежать на дне чемоданчика.

– Квартира, куда привел меня этот человек, была удобной, но без излишеств. Она, конечно же, не выдерживает никакого сравнения с твоей квартирой, которая более чем роскошна. Но я была счастлива оставить, наконец, гостиницу, куда угодно пойти мне казалось лучше, чем бродить по улицам и возвращаться в гостиницу. Кроме маленького коридорчика, в этой квартире были две комнаты, которые, по существу, были спальнями, обе они выходили в этот коридорчик. Кроме того, там была ванная и маленькая кухня. Я так подробно рассказываю, чтобы ты мог понять мое состояние в тот момент. Прежде всего, этот человек весь вечер был ко мне очень внимателен, вел себя очень сдержанно, не пытался ухаживать за мной, по крайней мере, я этого не чувствовала. Я видела, что интересую его, но не могла понять, что же ему нужно. Единственное, что удивляло меня в этом человеке, так это его одежда; он был одет весьма сомнительно: очень яркий галстук, производящий отталкивающее впечатление, туфли из крокодиловой кожи тоже бросались в глаза. Я даже не могла определить его возраст: лет сорок пять-пятьдесят, не меньше. Голос у него был тихий и бесцветный, как будто каждое слово давалось ему с трудом, утомляло его. Он также производил впечатление человека, который разбирается во многом и знает жизнь достаточно хорошо, однако недостаточно хорошо образован. Все это меня не волновало, важно было то, что он был первым человеком, намеревавшимся помочь мне – за это я ему была очень благодарна.

– Но ты ведь не подумала, встретив его, что это мужчина твоей судьбы, о котором говорила твоя бабушка?

– Мужчина моей судьбы? Он должен быть принцем, таким, как ты. В этом же человеке не было ничего благородного, он был скорее похож на торгаша – какой-то неухоженный, ногти с траурной каймой: вещь, которую я совершенно не выношу у мужчин. Его руки вообще были в постоянном беспокойстве, казалось, что он не знает, куда их деть. Можно было подумать, что это руки убийцы. Войдя в свою квартиру, он распахнул двери комнаты и сказал: «Здесь я живу. Видите, это телевизор – моя страсть, особенно люблю спортивные новости. Политика и театральные пьесы – я на них плевал, меня это не интересует. Время от времени, правда, смотрю фильмы, но они меня утомляют». Впрочем, казалось, что его все утомляет, это был человек, уставший от всего, примерно так же, как и я, после того, как много дней бродила по Парижу. «А вот другая комната,– сказал он.– Уже некоторое время она не занята, и теперь в полном вашем распоряжении. В этом шкафу можете разместить ваши вещи. Конечно, нет отдельной ванной, придется пользоваться тем, что есть. Я думаю, что мы сможем договориться, это совсем не трудно. Я встаю очень рано, а вы?» Я ответила: «Не очень». «Я догадывался об этом. В таком случае все будет нормально. Что ж, мне остается только пожелать вам в эту первую ночь спокойного сна. Если вы к утру проголодаетесь, в холодильнике на кухне есть консервы. Я вернусь не раньше шести часов вечера, вы будете здесь?» «Да, я думаю»,– ответила я. «Ну что ж, тогда мы поговорим немного и решим, что дальше делать с вами. А теперь отдыхайте: вы в этом нуждаетесь, спокойной ночи. Кстати, вы мне не сказали ваше имя». «Вы еще не спрашивали меня об этом. Меня зовут Хадиджа», Казалось, что он был удивлен. Покачав головой, он сказал: «Очень странное имя. Для работы вам придется его сменить. Ну, ладно, поговорим об этом завтра». «А я, могу я знать, у кого я буду жить?» «Все зовут меня Люсьен. Хорошо, что вы спросили, а то ведь могут позвонить по телефону – он стоит в моей комнате. Если будут меня спрашивать, скажите, чтобы перезвонили в бюро: тот, кто будет звонить, должен знать номер телефона нашего агентства. Впрочем, запишите: Пигаль, 90-93. Спокойной ночи». Я осталась одна в своей новой комнате. Когда я закрыла дверь, то сразу принялась искать тайник для моих сокровищ.