— Это герой двенадцатого года, — негромко сказал графу комендант, бросая грозные предупреждающие взгляды на отставного вояку.

— Сын? — спросил граф, кивком показав на больного.

— Приёмный, — ответил старик. — Папеньку его хивинцы в рабство угнали, маменька померла. Мальцом в сиротах остался, вот мы со старухой его и взяли.

— Кто его так отделал?

— Киргизцы.

— Видать, не столь хороший мастер, коль за работу такая расплата, — покачал головой граф.

Старик помялся, крякнул и сказал, как нехотя:

— Мастер-то он замечательный, душу камня чувствует. А от киргизцев по заслугам получил. Дочь ханскую обрюхатил. За такое и кожу живьём могли спустить. Може, и спустили бы, да казаки помешали. Он, когда привезли, ещё в сознанье был, потом уж в беспамятство впал. Лекарь говорит, коль опомнится до вечера, выживет.

— Дай то Бог. Крепись, отец, — граф похлопал Белова по плечу и стремительно направился к выходу. Старик смотрел вслед, когда раздался стон. Больной зашевелился и прошептал:

— Где… я?..

— Дома, Егорша, дома, сынок, — старый герой подозрительно закашлялся, старательно пряча подступившие слёзы.

Глава 5. Свадебный подарок

Выздоравливал мастер быстро. На память о «киргизском расчёте» остались лишь рубцы на спине. Лекарь полковой удивлялся да головой качал. Когда из лазарета Егора выписали, Яков Белов гостей назвал, казачков, что сына у киргизов отбили, тоже не забыл. Старуха и Матрёна пирогов знатных напекли.

— Ну, Егорша, теперича у тебя кожа дубленная, до ста лет жить будешь, — шутил отец, развеселить хотел сына приёмного. Матушка лакомые кусочки подкладывала. Матрёна рукавом, вроде как ненароком, касалась. Гости от души радовались. Егор на шутки хоть и улыбался, да глаза печальными оставались. На другой же день отправился в мастерскую — просторный сарай на заднем дворе. Пропадал там с утра до ночи. Домашние не перечили, пусть, коль легче так, коль за работой горе отступает. Надеялись — забудет Егор свою милую, да только зря.

Задумал мастер дождаться конца лета и к киргизам отправиться, Карлыгаш сватать. К тому времени и отец её вернуться должен. Хан не то, что сынок его бешеный. Отдаст дочь, с дитём ведь она. И у киргизов в девках родить — позор. А пока ждал, подарки свадебные готовил: хану — блюдо мозаикой выкладывал, а любимой ласточке серьги вытачивал. Сам оправу ковал на маленькой наковальне.

В крепости вновь появился граф. Теперь уж все поняли, тракту почтовому быть. Граф про мастера не забыл и даже заглянул в мастерскую. Для всей улицы потеха была, наблюдать, как его свита, морща носы, мимо коровника с конюшней на задний двор пробиралась.

Яков Белов потом соседям рассказывал:

— А Его Сиятельство как есть — орёл, хоть и росточком не вышел. Мал золотник, да дорог. Не побрезговал в дом войти, щей отведал, квасца попил, старуху мою похвалил. Егорушке нашему чарку походную заказал из яшмы. Говорит, к концу лета проездом будет, заберёт.

Получив заказ, мастер отправился на Яшмовые увалы, подобрать нужный валун. Неожиданно почуял, тянет его туда, где могилы киргизские. Ноги сами повели. Подходя, спугнул большого чёрного ворона, вздрогнул, перекрестился. Не зря, видать, говорят, что эти птицы хранители душ. Лучшими камнями были могилы выложены, да никто из мастеров взять не осмелился, боялись кто греха, кто проклятья. И Егор не взял — не дело усопших тревожить, последний приют разорять. А вот рукой по нагретым солнцем камням провёл. На одном нащупал выбитый знак. Наклонился, рассмотрел близко. Видел такой в юрте хана, знак рода их, тамга. Мастер выпрямился. «Это к удаче, отдадут мне Карлыгаш», — решил он и впервые за всё время от души улыбнулся.

Неподалёку от могил споткнулся о большой булыжник, пригляделся, да вот же то, что искал. Кусок яшмы сам дался в руки. Чарка вышла — загляденье: цвет плавно переходил от нежно розового в жгуче бордовый, а на боках узор плясал языками пламени. Работа спорилась. «Видать прав батюшка, хороший граф человек, не вредный», — думалось мастеру. Он старательно шлифовал чарку на чугунной болванке, подсыпая абразив и добавляя воду. Затем полировал на деревянном круге до зеркального блеска. Про подарки свадебные тоже не забывал. К концу лета управился.

Граф был весьма доволен.

— Ай, и хороша! — воскликнул, любуясь чаркой. — Потешил ты мне душеньку, голубчик, потешил.

Заплатил граф щедро. А когда рассчитывался, углядел острым взглядом серьги. Похвалил:

— Чудесная вещица. Такие только любимым дарить.

Егор, сам не зная, почему, рассказал Его Сиятельству о своих намерениях. Граф умел к себе людей расположить. Глаза вельможи заискрились задором. Он сказал:

— Хотел я тебя, мастер, сверх уговора наградить за умельство, да лучше сделаю. Поехали со мной. Мне в Малую Орду по делам. Так я заодно тебе ханскую дочь сосватаю. Ты только у батюшки своего благословенье получи.

Как в семье узнали, куда Егор собрался, мать взвыла, Матрёна носом захлюпала, слёзы утирая. Да отец быстро их приструнил:

— А ну, цыть, бабье племя! Егорше большая честь оказана, сам граф сватом будет. А ты, сынок, езжай. Примем твою киргизку. — Старик подошёл к красному углу, перекрестился, снял икону, вернулся и благословил приёмного сына в дорогу.

Граф ехал в открытом легком возке. Чиновники в карете. Егор вместе с выделенными комендантом в сопровождение казаками — верхом. В юрту хана граф мастера взял с собой. Недовольство чиновников он, словно, не замечал. А, может, и впрямь не замечал.

По восточным обычаям хан и граф обменялись подарками и длинными цветистыми восхвалениями друг друга. Затем гостей ждал достархан. Низенький столик ломился от яств. Хан, крупный мужчина с непроницаемым лицом лишь раз взглянул на мастера. Зато его сын не сводил с Егора раскосых чёрных, пылающих злобой глаз. В отличие от отца, он скрывать чувства не умел.

Егор с нетерпением ждал начала сватовства, казалось, до него никогда дело не дойдёт. Граф начал издалека, нахваливал хана, детей хана, знаменитых скакунов хана. Потом похвалил мастера и только потом попросил отдать дочь за Егора. Хан внимательно выслушал и ответил, что рад бы угодить столь высокому гостю, но не может. На какое-то мгновенье сквозь маску равнодушия мелькнул лучик торжества.

— Карлыгаш отдана в жёны Мадали из Среднего Жуза, — объявил хан.

Егор вновь почувствовал себя пленником, которого волоком тащат по земле, сдирая кожу. Граф незаметно похлопал мастера по плечу и тот опомнился. Чужими непослушными губами попросил хана принять в дар блюдо и передать Карлыгаш серьги как свадебный подарок. Обратный путь запомнился плохо. У Яшмовых увалов Егор отстал от остальных. Оставив коня у подножья, поднялся к киргизским могилам и долго рыдал, прижимаясь к тёплым камням.

Глава 6. Признание

В ночи полнолуния Виктору всегда спалось плохо. Особенно в начале лета. Но лишь спустя время он понял, это как-то связано с днём рождения дочери. Он совсем, было, решился поговорить с ней, но Айслу, прибежавшая из библиотеки, опередила восклицанием:

— Папуля, я тебя так люблю! Можно с нашими в парк? Ну, пожалуйста! А денежек дашь?

После парка вся шумная компания заявилась к Беловым в гости. И Виктор опустошил холодильник, угощая растущих и потому не обделённых аппетитом подростков. Признание решил отложить на следующий день. Полночи ворочался, обдумывая, что и как сказать. Заснул под утро. Проснулся, как от толчка, спросонья протянул руку к Рите и только потом осознал, что они расстались. Царапающее душу сожаление подавил железным аргументом: она нам не подходит.

Предстоящий разговор с четырнадцатилетней дочерью нервировал. Виктор умудрился два раза порезаться при бритье и обжечь руку, при приготовлении завтрака. Айслу быстро съев картофельное пюре с сосиской, отправилась в свою комнатку. Отец взял шкатулку и последовал туда же. Девочка уже увлечённо переписывалась с друзьями. Её гибкие пальцы порхали над клавиатурой. Все заготовленные фразы как сквозняком выдуло из головы.

— Айслу, есть разговор, — произнёс Виктор. И, словно бросаясь с обрыва в реку, выдохнул: — Ты приёмная дочь.

Девочка повела себя неожиданно, соскочила со стула, взяла отца за руку, подтащила к большому зеркалу на дверке шкафа и спросила:

— Па, тебе ничего не кажется странным?

Зеркало услужливо отразило высокого светловолосого голубоглазого мужчину и смуглую девочку-девушку азиатской внешности.

— Нет, а что? — растерялся Виктор.

— Потрясающее сходство! Когда я в детстве звала тебя «папа», пол-улицы оборачивалось, а вы с бабулей всем говорили, что я похожа на маму, твою бывшую жену?

Отец кивнул, было такое дело, когда он с маленькой дочкой вернулся в родной город.

Айслу метнулась к книжной полке и, достав фотографию, показала со словами:

— Вот на эту?

Виктор ошалело уставился на платиновую блондинку в свадебном платье. Мысли лихорадочно заметались, только один человек мог дать Айслу это фото.

— Я же просил маму спрятать наш свадебный альбом.

Девочка поспешила сказать:

— Бабуля не виновата. Я сама нашла альбом в кладовке. Ну, она мне рассказала и ещё вот… — Айслу открыла шкаф, засунула руку за вещи и вытащила бархатный камзол, расшитый серебряными нитями. Девочка развернула выстиранную и отглаженную заботливыми бабушкиными руками вещь и накинула на себя. — Смотри, по размеру!

— Знаешь давно?

— С зимы. Папуль, не парься, я и как эта, — короткий кивок на фото, — нас бросила, когда мне два года было, знаю.