В университете предлагали ей «встречаться» охотники за «свеженькими» девицами, отшила, не понравились они ей. Преподаватель один произвел впечатление ― так это классика жанра, все студентки влюбляются. Да и времени на любовь у неё нет, только успевай поворачиваться, большая семья ― это непросто.

Если бы нашелся мужчина, что пал бы от её неземной красоты, рассматривая себя в зеркале, думала Лена, она бы в него тоже влюбилась в качестве ответного жеста. А так никому нет до неё дела. Любят её папа и Петя, этого и достаточно. Ну и бог с ней, с любовью, не дано, так нечего и думать о ней. Расчесав волосы и собрав их резинкой в хвост на затылке, Лена занялась уборкой.

Их дом стоял в тихом дворе на улице Севастьянова.

Квартира была огромная, почти сто метров, сталинка. Наследство от дедушки.

Лена успевала протереть пол до прихода своих, она любила всё делать, когда в квартире никого не было.

Девушка подпёрла голову руками и безучастно глядела в окно. Мечтала. Силуэты качающихся тонких веток отражались на паркетном полу, тень играла со светом.

На довольно широком подоконнике Лена поставила пару цветочных горшков, на этом увлечённость комнатными растениями и закончилась.

Старенький компьютер дышал на ладан, кряхтел, скрипел, загружался. Столь же дряхлый монитор занимал половину добротного письменного стола. Лена подумывала приобрести специальный компьютерный, но откладывала, дубовый стол жалела. Пыталась скопить и на технику, но не получалось, абсолютно всё уходило в семью.

И косметический ремонт желательно сделать. Обои в некоторых местах выцвели, а в магазинах этакую красотищу продавали, залюбуешься.

Раздался стук в её дверь, это могла быть только Вера Степановна.

― Еления, ― обратилась Вера Степановна, ― ты сегодня делала уборку, на столе лежали мои золотые серьги, подарок отца Ольги. Где они?

Лена растерянно посмотрела на мачеху. «Она подозревает меня в краже»?

― Там ничего не было, иначе я бы заметила.

― Не думаешь же ты, что я сказала неправду? ― подняла бровь женщина.

― Вера Степановна, скорее всего вы их куда-то переложили.

― Не надо мне говорить, что я делаю. Поверь, я это так не оставлю, твой отец будет извещен, ― возмущенно предупредила мачеха.

― Но их и в самом деле не было. Давайте не будем папу волновать, у него давление поднимется. Хотите, вместе поищем, ― предложила Лена.

― Не думаю, что позволю тебе рыться в моих вещах. Если не найду, доложу твоему отцу, ― Косова закрыла за собой дверь.

Веру Степановну Лена нервировала.

Косова тревожилась о сыне, она стала подмечать, как заворожено таращил глаза он на грудь девушки, на движения её бёдер, когда считал, что никто не видит его интереса. Началось это недавно и напоминало медленно закипающий котел.

Вера Степановна сразу заволновалась, когда в первый раз засекла подобные взгляды.

Сына она понимала. Падчерица, несмотря на обычно неухоженный вид, излучала здоровье, двигалась грациозно, и, надо признать, была женственна до невероятности. Косова страшилась, что может стрястись непоправимое и не соображала, что можно предпринять.

Не могла она выговорить сыну, чтобы не помышлял о Лене, не было принято в их семье подобной открытости.

И Лену не могла предупредить, они ничуть не сроднились за эти годы.

В этом имелась и её вина, что скрывать, она помнила, как Лена первое время льнула к ней, но не было у Веры Степановны душевных сил, чтобы как-то приголубить сироту. Она и со своими-то детьми в жизни не была нежной, что уж говорить о чужой девочке.

А теперь, как классическая мачеха, стала придираться к падчерице по пустякам или, как сейчас, зная достоверно, что серьги у дочери, нашла причину привязаться к ней.

Девушка действовала на нервы своей холодностью, безропотностью и, что уж там таить, неброской красотой. Косова отдавала себе отчёт, что у неё под боком, совершенно как в сказке Пушкина, девочка:

«Тихомолком расцветая

Между тем росла, росла

Поднялась - и расцвела.

Белица, черноброва

Нраву краткого такого…»

Насчёт «белолица и черноброва» преувеличение, скорее рыжеватая, а то, что характер кроткий, это есть.

Нет, к девушке она ни в коем случае не испытывала зависть, а вот, если жених бы ей отыскался, как у классика, было бы здорово. Что её Синицын замуж не берет? Может они с Петей уже живут давно, только виду не подают? Вряд ли. Иван Родионович сообщил бы непременно. Ушла бы она к Пете, и Митя не так пялился бы на сводную сестру. Быстрее бы и его распределили, пока он руки не распустил, не то скандал будет.

Девушка расстроилась. Почему-то последние два года Вера Степановна стала по пустякам делать замечания и угрожала сообщать отцу о любой, с её точки зрения, провинности падчерицы.

А что касалось «рыться в вещах», о них Лена знала гораздо больше, чем Вера Степановна, это она стирала и гладила. И совершенно точно не было никаких сережек на столике, скорее всего их, взяла Оленька. Она как сорока, тащила к себе все блестящее.

Настроение из мечтательного плавно перетекло в унылое. Вот почему так всегда, все тихо, спокойно и вдруг раз, что-то происходит?

Лена вспомнила, что завтра не в чем идти на работу, если она не отремонтирует обувь, переоделась в джинсы и свитер ― спасибо тому, кто придумал этот стиль ― и вышла из комнаты.

Она стояла в прихожей, собиралась отнести сапог в починку, когда мимо протопал вошедший домой Митя, хмуро буркнул «привет» и снова не снял уличную обувь.

Приучить его раздеваться в прихожей оказалось невозможным. Лена несколько раз просила его разуваться, грозила, что не будет убирать за ним, но тот лишь пожимал плечами и делал по-своему.

С возрастом Митя становился высокомерным, чем это объяснялось, понятно. Он переходил на более высокую ступень, в класс элиты. Его приятели, сыны доблестных начальников, приняли Косова в свой круг. Митя раздражался, не мог он позволить себе больших расходов, и не имел машины, отчего часто бывал мрачен.

Косов Дмитрий был невысокого роста, обладал спортивной фигурой, что делало его визуально выше. Лицом парень походил на мать, коротко стриг светло-русые волосы, его серые, слегка выпуклые глаза смотрели на мир равнодушно.

Время от времени у него появлялись девушки, которые быстро куда-то исчезали. Объяснялось все просто, он не мог обеспечить им в будущем жизнь в столице. Дело офицера ― служить, где прикажет Родина, а она могла отправить его куда угодно. В данный момент Косов искал возможность остаться в городе. Идеально было бы получить назначение в штаб Западного военного округа.

Сестрица, как Митя обращался к Лене, вызывала у него интерес и раздражение одновременно. Он признавал, что у неё неплохая фигура и достаточно длинные ноги.

Митя равнодушно оценивал свои шансы на то, чтобы затащить сестрицу в постель, признавал, вероятнее всего, не получиться. Быть может, доверяй она ему, что-то бы и вышло, но с детства он презирал эту замарашку, а сейчас уже поздно было что-то налаживать. Они, как и в первый день знакомства, были абсолютно чужими.

Возможно, он бы её и не заметил, но его приятель Сашка, которого он однажды пригласил в гости, увидел Лену и спросил, спит ли тот со своей названной сестричкой. Митя возмущенно сказал, что нет. Ну и дурак, в доме живет девчонка, которая тебе никто, пора давно воспользоваться, ответил знакомый. А если не хочет сам, может познакомить её с ним, Сашкой.

Лена вечно ходила по дому в спортивном костюме, с хвостом на затылке. Создавалось впечатление, что костюм вырастал вместе с ней. На работу она надевала джинсы и разные свитера или футболки в зависимости от сезона, не подкрашивала глаза. И всё же была привлекательна. «Впрочем, как все мы в молодости», ― цинично решил Митя.

Митя знал, Лена расстроится, оттого что он прошел в обуви, но ему было все равно. Она существовала рядом, делала необходимую работу и не мешала, это было единственное, что пока от неё требовалось.

Вернулась Лена домой спустя час, отдала за ремонт сапога тысячу рублей, жалко конечно, но на новую пару обуви все равно ещё не накопила.

Она отправилась в кухню, пока заваривала свежий крепкий чай, покурила, усмехаясь уловкам семейства: все терпеливо ждали, самим обычно возиться с чайной церемонией было неохота.

Позже из комнаты она слышала, как по очереди желающие заморить червячка выходили из своих отдельных апартаментов, шебуршились, наливали ароматный напиток, кто-то и бутерброды утаскивал. А чай заново нужно было заваривать. Захватив пару конфет, она обожала карамель, Лена возвратилась к себе.

Можно отдохнуть и почитать. В квартире порядок, обед на плите.

Теперь, когда все стали взрослыми, в семье питались каждый, как вздумается.

Лена выходила лишь покормить отца, как только тот возвращался с работы. Иван Родионович садился за стол, включал телевизор и ждал, когда дочь поставит перед ним еду. Отец уставал, работы докерам прибавилось, но его это радовало, значит, зарплатой будут обеспечены. Дочку он утешал, что рано или поздно и у неё работа появится, а пока придется потерпеть, своего ребенка он в любом случае прокормит.

Лена присаживалась рядом, рассказывала, где удалось купить продукты дешевле, сетовала, что не приглашают никуда по специальности или просто болтала о чем-нибудь несущественном. Она очень ценила эти полчаса, что отец уделял ей. Он работал посменно и, если графики их шли вразнобой, обедал в одиночестве.

Вера Степановна почти всегда днем отсутствовала то на репетициях, то на спектаклях, времени для семьи у неё не оставалось, поэтому она не возражала, чтобы мужа кормила дочь.