– А папочка знает?

– Нет еще. Я сама только вчера выяснила. Подозревала, правда, давно, но вчера на обследовании была и догадка подтвердилась.

– Рада? – вопрос был бестактным, но кто в нашем семействе думает о тактичности?

– Очень! – прошипела Ксюша, удачно сымитировав змею. – В восторге вся! На энтузиазме, одним словом!

Ее недовольство было понятно – беременности она переносила трудно, с отчаянным токсикозом и долгими лежаниями в больнице.

Я сочувственно вздохнула. Показала на детей, попыталась улучшить ее настроение:

– Но зато результат того стоит!

Ее это не утешило:

– Ага, когда родятся. Но до этого еще дожить надо!

Вышедший в коридор Виталик вопросительно посмотрел на жену. Похоже, кое-что из нашего разговора он услышал, потому что как-то очень вкрадчиво спросил у жены:

– Ты мне сказать ничего не хочешь?

Ксения свирепо посмотрела на мужа, обещая большие неприятности.

– Ох, как хочу! Чрезвычайно даже хочу! – и, ухватив его под локоток, завела в комнату.

Я быстренько улепетнула в сад, по опыту зная, что сейчас ответственным за все Ксюшины неприятности будет назначен Виталик. Вообще эта семья наглядно доказывала существование природной симметрии: на работе Виталий Дмитриевич был большим начальником, всеми уважаемым боссом, а дома он был просто Виталиком, любящим мужем, в минуты гнева собственной супруги частенько служившим козлом отпущения.

Но за обедом супруги были уже вполне довольны друг другом, а Виталик откровенно счастлив. Он вообще очень любил детей и давно уговаривал Ксюшу завести еще парочку малышей, но она ни за что не соглашалась. А тут такой подарок небес!

Я была за них рада, но вот за себя мне было обидно. Неужто я и вправду такая бесталанная, никому не нужная? Вернее, не нужная нормальным мужчинам, таким, как Виталий?

В понедельник вошла в отдел с опаской. Но цветов на моем столе не было, записок тоже, и я успокоилась. Видимо, до Павла дошло, что я с ним не играла, и он отстал. Но мое спокойствие длилось недолго. Мы с ним столкнулись в коридоре во время обеда, и он с ухмылкой мне подмигнул. И чего ему от меня надо?

Выяснилось это в четверг, когда я тихо-мирно шла себе домой по улице. Тишина, благодать, цветочки цветут, птички поют. И вдруг передо мной останавливается машина, из нее выскакивает Павел, запихивает меня в салон, блокирует дверь и нахальненко так уезжает. Со мной!

Угрожающе повернулась к нему и заорала:

– Это что?

Он учтиво мне ответил:

– Похищение. Если ты этого еще не заметила.

Ответила я ему уже нормальным тоном, все-таки базарные вопли не мое амплуа:

– А я не хочу, чтоб меня похищали!

Павел принялся нахально насвистывать какой-то разудалый мотивчик, принципиально не глядя в мою сторону. На мое требование немедленно остановиться и высадить меня, ехидно заметил:

– А у жертв похищения никто требования не принимает, вот! Это не по регламенту!

Мне поневоле стало смешно, и я не менее ехидно осведомилась:

– А что, у похитителей существует специальный регламент?

– Конечно. Пока его не сдашь, до похищения не допускаешься. Ты разве не знала, что существует гильдия похитчиков?

– Что это за гильдия? – да, я любопытная. А любопытство, как известно, двигатель прогресса.

– А она тайная. А тайны кому попало не выдают! – и он мне с намеком так подмигнул, явно ожидая следующего вопроса.

А меня вполне устраивала категория «кто попало» и переходить во что-то более близкое, а тем более осязаемое, я не хотела, поэтому просто промолчала.

Обманувшись в своих ожиданиях, он снова мелодично засвистел. Мы подъехали к Волге, вернее, к спуску к ней. Павел повернулся ко мне и завлекательно так предложил:

– Пойдем, посмотрим? Здесь каштаны цветут, красиво.

Каштаны? Я никогда не видела, как цветут каштаны. Заинтересовавшись, вышла из машины. Павел одобрительно мне улыбнулся, и мы отправились вниз по пологой тропке.

Вдоль реки в самом деле тянулась аллея каштанов. Почти белые от нежно-белых свечечек посреди темной листвы, каштаны стояли ровными плотными рядами, а вокруг разливался медово-пряный аромат.

– Это что, вот ночью здесь будет аромат так аромат! – сказал Павел и соблазняюще предложил: – Не хочешь проверить?

Я хотела, но не с ним. Отрицательно покачала головой.

– Жаль. Но я и не ожидал согласия. Я не фантазер.

Он сел на стоящую под каштаном скамейку и приглашающее похлопал по ней рукой. Я засомневалась, но он взмахнул в сторону Волги и прищурился.

– Вид изумительный, но нужно очки надеть. Вода искрит, глаза слепит.

Воду я любила, поэтому без возражений села рядом с ним. Волга текла от нас в ста метрах, в принципе, довольно далеко, но сверкание воды под ярким солнцем и впрямь было невыносимым. Торопливо достала солнечные очки, надела. Сразу стало лучше.

– Ну что, не сердишься, что я притащил тебя сюда? – Павел смотрел не на воду, а на меня, и улыбался.

Я пожала плечами.

– Красиво.

– И запах замечательный. – И невинно так добавил: – А ты знаешь, что цветы каштана пахнут мужской спермой?

Я поморщилась. Для чего все опошлять? Характер такой?

Заметив мою гримасу, он поправился:

– Вернее, это сперма пахнет каштанами. И не думай, что я вру. Это и в самом деле так.

Проверять это утверждение я не собиралась, поверила на слово. Он опять не ожидал спокойного молчания и затих. Немного помолчав, разочарованно заметил:

– Я с тобой постоянно попадаю впросак.

– Не просчитываюсь я?

– Да. Нестандартная ты какая-то.

Мне с ним было скучно, и разговаривать не хотелось, но я все-таки спросила:

– Это комплимент или наоборот?

– Констатация факта, только и всего. И того, что мне с тобой трудно. Хотя тянет к тебе отчаянно.

– Это потому что нестандарт? То есть я ни на что не соглашаюсь, поэтому взыграл охотничий азарт?

Он помялся, но под моим насмешливым взглядом решил не финтить:

– Похоже.

– Не похоже, а точно! Но я не утка, чтоб меня подстреливать.

– Не утка, конечно. Лань как-то ближе. Трепетная.

– Трепетная лань? – этому я удивилась. – Ты это серьезно?

Он серьезно подтвердил:

– Вполне. Пугливая, красивая и трепетная. Один в один.

Я замолчала. Надоело говорить глупости. К тому же Волга завораживала. Отвернувшись от назойливого ухажера, я всматривалась в величественную реку. По ней плыли теплоходы, обмениваясь басовитыми приветствиями, скользили парусники разных размеров, с ревом мчались катера. Несколько раз пролетали суда на воздушных крыльях, ракеты или метеоры, отсюда было не понять.

Засмотревшись, не поняла, когда стемнело. Солнце спало, и меня после жары зазнобило. Павел обнял меня, желая согреть, но тут же задрожал, и, повернув к себе мое лицо, принялся целовать. Я спокойно вытерпела его притязания, но ничуть не вдохновилась. Вот если бы на его месте был Макс, а так…

Едва он оторвался от меня, с прохладцей поинтересовалась:

– Может, домой меня отвезешь? А то что-то скучно мне стало. – И с нажимом подчеркнула: – Очень.

Он тихо выругался.

– Что, совсем не нравлюсь?

Честно призналась:

– Совсем. И отпусти меня уже. Не то ругаться начну.

– Да, это страшно.

Я встала и пошла к машине. Он нехотя отправился следом. Отвез меня домой, у дома попросил:

– Может, на следующей неделе хоть в кино сходим?

В его голосе звучали такие обреченные нотки, что неожиданно для себя я согласилась. Он уехал, обрадованный полученным согласием, а я пошла домой, недоумевая и удивляясь собственному нелогичному поведению.

И этой нелогичности в моем поведении было еще очень много, потому что мы с ним каждую неделю ходили то в кино, то на концерт, а один раз даже в ресторан завалились. В общем, ухаживал он настойчиво и целенаправленно, но вот только стоило мне остаться одной, как я понимала, что это не тот человек, что мне нужен. Но под его напором я сдавалась. Почему, сама не понимала. Может, из-за грызущего сердце одиночества?

В конце мая Василий Егорович ушел в отпуск, и в отделе сразу стало как-то попривольней. Во всяком случае, покупка булочки в буфете посредине рабочего дня уже не считалась должностным преступлением.

И вот я, почувствовав нешуточный голод, не дожидаясь обеда отправилась на добычу этой самой булочки в наш буфет на первом этаже. До лестницы нужно было пройти мимо мужского туалета. Проходя мимо оного, я вдруг услышала свое имя. Отсутствием здорового любопытства я никогда не страдала, поэтому тут же притормозила, благо поблизости никого не было.

«Катя» имя довольно распространенное, но я стразу поняла, что речь идет конкретно обо мне, потому что звучало оно в весьма любопытном контексте:

– Ты что, всерьез окучиваешь эту Катюшку? Нет, она вполне ничего, но ты-то что с ней потерял? Жениться ведь придется, Павлик, а это для тебя пройденный этап, сам говорил. – Циничный голос лениво так интересовался, не особо нуждаясь в ответе.

Из туалета крепенько пахнуло табаком, хотя курение и запрещалось. Но, поскольку не пойман – не вор, все курильщики втихаря смолили в туалетах, им плевать было на запреты и приказы. Я поморщилась, но осталась на месте. Мне было ужасно интересно, что скажет Павел. И он ответил:

– Ты что, не в курсе, что она племянница босса? А муж племянницы кто? Племянник! То есть родной человечек, которому грех не порадеть! А мне карьеру делать надо, засиделся уже в замах. Так что в данном случае женитьба весьма выгодна, можно и про прежние установки позабыть.

Я криво усмехнулась. Да, недаром мне не верилось в его внезапно вспыхнувшую страсть. Но все равно неприятно. Не дожидаясь продолжения разговора, повернулась и пошла обратно, аппетит от услышанного пропал сразу.

Едва зашла в отдел, все замолкли. Понятно, вновь обсуждали мою великолепную персону. И мне так захотелось домой, в мой родной отдел, под крылышко Веры Гавриловны, что пришлось сжать зубы, чтоб из глаз не брызнули слезы.