Послышался приглушенный полузадушенный вздох, но я отключила телефон. Общаться с бывшим поклонником у меня никакого желания не было. Разочарование – отвратительное чувство! Хотя в последнее время я только сплошной негатив и испытывала.

Убрала телефон в сумочку и огляделась. Забавно, но я оказалась у главной городской елки, неподалеку от дома Макса. И какого лешего меня сюда занесло? Что мне тут понадобилось? У него своя жизнь, у меня… нет у меня никакой жизни. Но это совершенно неважно. Или важно?

Тупо приговаривая «важно – неважно, неважно – важно…», дошла до скамейки, сгребла с нее снег и села, подвернув под себя пальто. Похоже, я все-таки в шоке, ведь я верила Олегу Геннадьевичу, верила! И даже на какое-то короткое время почувствовала себя любимой, и желанной, и защищенной. Зря. Это только мираж в пустыне, фата-моргана. И больше ничего. Пустота позади, пустота впереди.

Посмотрела на еще мигающую огоньками елку, вспомнила нашу последнюю встречу с Максом на этом же месте. И наш разговор припомнился, в котором он говорил о Лизе как-то странно, и вообще его непонятное поведение.

Нет, мне никогда не понять мужчин. В самом деле, они как инопланетяне. Или это я не от мира сего, как зачастую говорит мне мама? И это мне проще надо быть, ближе к земным реалиям? Не знаю. Порой понять себя очень, очень трудно.

Елка сияла, переливаясь разноцветными всполохами, дети катались на горках, мимо ходили обнявшиеся парочки, а я сидела и в каком-то трансе рассматривала площадь. Время замедлилось, все теряло значение. Наверное, я замерзала, но мне было все равно.

– Катя, что ты тут делаешь? – чей-то тревожный голос донесся, как сквозь вату.

С трудом подняла голову, узнала склонившегося ко мне Макса. Никаких эмоций внутри не возникло. Я ему даже не удивилась. И не поздоровалась, и не кивнула. Просто молча смотрела на его обеспокоенное лицо.

– Катя! Очнись! – он провел костяшками пальцев по моему лицу и выругался. – Ты совсем замерзла! Давно тут сидишь?

Все так же молча смотрю на него.

– Давай, пошли! – он поднял меня и заставил сделать несколько шагов. Поняв, что для меня это слишком сложно, подхватил на руки и направился к дому.

Попыталась сказать, что не хочу к нему домой, и не смогла. Рот просто не открывался! Помычала что-то нечленораздельное, но он на это не обратил внимания. У подъезда поставил на ноги, открыл дверь. Какие-то женщины, идущие мимо, с осуждением заметили:

– Вот ведь напилась, даже стоять не может! Что за молодежь нынче пошла распущенная, кошмар просто!

Мне захотелось послать этих тупых сплетниц куда подальше, но зубы, похоже, примерзли друг к другу и не разжимались. Макс заскочил в подъезд, поднес к лифту, нажал на кнопку. Дверцы тут же распахнулись. Пока кабинка поднималась, он пристально рассматривал мое замороженное лицо.

– У тебя нос красный, и даже на ресницах иней! Сколько же ты просидела на морозе?

Смутно подумалось, что мороза-то нет, не то я давно бы превратилась в ледышку. Ответа он не ждал. Вынес из лифта, поставил рядом с квартирой, вынул из кармана ключи и открыл дверь. Потом, как бесчувственное полено, подхватил меня на руки, занес внутрь.

Стремительно разделся сам и принялся раздевать меня. Конечности мои гнулись плохо, но он справился где-то за полминуты. В голове иронично пронеслось: какой богатый опыт в раздевании девиц, однако!

Когда на мне осталось только нижнее белье, он, скрипнув зубами, прекратил процесс и потащил в ванную. Усадил, включил воду. Она показалась мне обжигающей, я выпучила глаза и протестующе замычала.

– Вода холодная! – Макс с возмущением смотрел на меня, что изрядно обескураживало. Чем это он так недоволен? Если не хочет со мной возиться, то и не надо, его никто и не просит. – Это ты замерзла так, что на труп уже похожа! Я вот думаю, что тебе уже скорую помощь вызывать пора.

Я смогла лишь отрицательно покачать головой. Боюсь, нелюбовь к врачам у меня от бабушки.

– Если тебе так плохо было, так одиноко, почему не позвонила? Я же тебя просил, номер телефона свой дал, и вообще! И где этот твой типа жених? – последнее слово он выплюнул, будто оно обжигало ему язык.

Ответа он не ждал. Выскочил за дверь и тут же вернулся с кружкой. Поднес к губам и потребовал:

– Пей давай!

Я понюхала, но никакого запаха не учуяла. Похоже, вода. Отпила глоток и задохнулась. Ну и гадость! У меня даже силы появились головой потрясти. Но это его не остановило. Запрокинул мою голову, надавил на подбородок, заставив открыть рот, и влил в меня оставшуюся огненную воду. Выпучив глаза, я почувствовала, как в меня пролилась эта мерзость, обжигая пищевод. Но потом в меня была влита простая вода, и жжение прекратилось.

А ведь давно известно, что при обморожении спиртное не помогает, и пить его даже вредно! Но я смогла только возмущенно помычать, чувствуя, как предметы поплыли перед глазами.

– Виски, – с удовлетворением заметил Макс. – Я его всегда пью, когда замерзну. И никогда не болею.

В ответ я осуждающе прикрыла глаза, надеюсь, это он понял. Вода в ванной уже не казалась мне обжигающим кипятком, и я немного расслабилась. Ровно до тех пор, пока не почувствовала на своей ступне его руку. Макс принялся растирать мои ноги! Вернее, начал он с ног, потом перешел на руки, а потом были задействованы живот и грудь!

Тут я возмутилась. Да-да, я, наконец, смогла ему сказать пересохшими губами:

– Не надо!

– Что не надо? – он скептически уточнил: – От обморожения тебя спасать не надо? Как ты себя чувствуешь, кстати? И не ври мне, что нормально! Не то тут же скорую вызову!

Угроза была существенной, в больницу я категорически не хотела. И, хотя руки и ноги сводило от боли, но я с честным видом соврала:

– Уже лучше.

– Лучше? То есть ты сейчас себя чувствуешь не трупом, а полутрупом? – вот ведь ехидный тип!

Снова начал массировать мои конечности. Наверняка сам замерзал, раз знает, что нужно делать. Минут через десять в самом деле стало легче. Плеснула водой на лицо, согревая замерзшую кожу. Макс протянул руку к крану, добавил воды. Тепленькой такой, приятной. Подождав еще минут десять, прежде чем я приняла нормальный вид, Макс вышел из ванной. Я расслабилась, выдохнув «уух», но он тотчас вернулся, неся огромное полотенце. Даже не полотенце, а махровую простыню.

– Я сама! – заявила, настойчиво пытаясь отобрать у него простыню.

Макса моя настойчивость не остановила. Вынув меня из ванной, как куклу, завернул в простыню и понес в комнату. Усадил на диван и принялся тщательно вытирать. Потом принес мазь и намазал лицо и руки.

– Это чтобы кожа не шелушилась. Все-таки поморозилась ты сильно. Белье сама снимешь или мне помочь?

Это было уже слишком! И я сурово рявкнула:

– Сама!

– Ну-ну! – он иронично покачал головой и сложил руки на груди, пристально разглядывая меня. – И что тебе мешает?

Что мне мешает? Он что, решил, что раздеваться я при нем буду?

– Уйди! – мне было не по себе от этого пристального разглядывания. Такое чувство, будто он меня в первый раз в жизни видит.

– Одна минута тебе на все, – и он вышел, даже не закрыв за собой дверь.

Не снимая отяжелевшую от воды простыню, стянула белье и посмотрела по сторонам. Ничего похожего на одежду не наблюдалось. Неужто придется ходить в мокрой простыне? Но я недооценила гостеприимного хозяина. Макс вернулся с темно-синим халатом, тоже махровым. Красивым таким, с золотыми вензелями. Протянул мне и снова вышел.

С удовольствием надела. После мокрой холодной простыни он казался теплым и приятным. Вот только длина подкачала – он за мной по полу волочился.

– Оделась? – вежливо поинтересовался Макс из коридора.

Пришлось ответить:

– Да. – Посмотрела на мокрое белье, брошенное на стул, и спросила: – Можно мне немножко постирать?

– Я и сам могу. Тебе лучше полежать.

Ну уж нет! Как-то не представляю я Макса, стирающего мои трусы, пусть они и красивые такие, бамбуковые с кружевными вставками.

– Я сама! – и, не дожидаясь разрешения, прошествовала в ванную. Именно прошествовала, потому что как еще можно ходить с тянувшимся по полу шлейфом?

Макс плавно подошел и встал сзади.

– Это что, обязательно? – мне было неловко.

– Боюсь, что тебе станет плохо. Страхую.

Нет, он бы меня еще в туалете страховал, блин!

– Я бы лучше чаю горячего выпила, вместо сомнительной страховки.

Оценивающе посмотрел на меня, решил, что падать я не собираюсь, и вышел. Быстренько так выполоскала белье, повесила в сушилку, подальше, чтоб в глаза не бросалось, и вышла.

Интересно, а где кухня? Что квартира у Макса большая, я предполагала, но настолько? Даже Лизина меньше. А тут… огромный коридор, скорее даже холл, из него несколько дверей, причем сколько их, даже и не знаю, конец коридора потерялся за горизонтом.

Решила довериться обонянию и пойти на запах. Из кухни же обычно пищей пахнет, не так ли? Потянула носом – ничего! Вспомнила, что виски я тоже не учуяла, хотя запах у него должен быть сногсшибательным. Поплохело. Неужто я в самом деле нос отморозила, поэтому и запахи не чувствую?

Скосила глаза на кончик носа. Красный и блестит от мази. Потрогала. Все в норме. Прикосновение чувствую. А где же обоняние? Стало не по себе. И тут вспомнила, что мимо меня многократно проходили курильщики всех мастей, а я не чувствовала запах табака! Значит, это не от холода. От потрясения?

И я успокоилась. У меня такое уже однажды было. После того, как отчим в первый раз зажал. Но где-то через неделю прошло. Пройдет и сейчас. Просто нервничать меньше надо.

Из соседней комнаты появился Макс и поманил рукой. Пошла. Это и оказалась искомая мной кухня. Огромная, по сравнению с бабушкиной. Осознав, поправилась: моей. Красивый такой гарнитур, большой и удобный кожаный диван, больше уместный в комнате, чем на кухне. Овальный стол из закаленного черного стекла возле дивана. И на столе две чашки чаю.