— С ума сошла! — тетя Люда приложила ладонь к щеке и качала головой, — сколько же у тебя было денег?

— Не скажу: вам станет плохо… Вот как выглядит наше пристанище, — Ольга повернула к крестной и Васе ноутбук, — вам нравится? Я уже созвонилась с хозяином, и мне даже уступили вполне ощутимую цифру.

— Красотища! — мальчик-инвалид заразился гордостью Ольги, — ты теперь будешь там жить?

— Не я — мы! Зачем мне одной такой огромный дом? Теть Люд, вы только не переживайте, но я планирую переехать в новый дом через неделю. Коляску, кстати, новую туда доставят, чтобы нам меньше было возни.

— Где он хоть находится-то? — слабым голосом спросила женщина.

— А вот этого не скажу. И не просите.

— Хоть намекни, — Вася сделал жалобное лицо.

— Очень далеко отсюда, — Ольга встала, выложила из кармана джинсов на стол новенький мобильный телефон, потянулась и запела, — далеко, далеко, на лугу пасутся кони… Никто не догадается там меня искать: где угодно будут рыть носом землю, и не найдут! Нет, я, конечно, буду иногда приезжать проведать отца, могилу матери… Теть Люд, там Васе будет лучше во сто раз: там хорошая больница рядом, детский садик есть, школа — все по-человечески. Я переведусь в институт в том городе…

— А кого ты будешь в детский садик водить? — крестная вытаскивала из волос шпильки, — от кого рожать будешь? От Степки?

— Типун вам на язык! Я усыновлю кого-нибудь…

— Ой, размечталась… Куда ты бежишь и от кого? Поехала бы вместе с этой женщиной — и то правда, — навестила бы своего раненого: знаешь ведь, что сохнет по тебе… А она тут чемоданы готовит!

— Давайте, хотите поругаться и испортить мне настроение — пожалуйста, можете продолжать, — девушка обиделась, стала выкладывать из других пакетов содержимое.

— А разве я неправа?

— Ой, уже первый час ночи, а мы не спим! — Ольга закрыла ноутбук и щелкнула по носу подростка, прильнувшего к подарку, — иди спать, Василиск! Завтра наиграешься!


***

Вечерело. На небе молодой месяц желтел тонкой полоской, а Ольга все возилась на огороде, выкапывала молодую картошку.

— Оля!.. Лелька! — чей-то мужской голос позвал ее.

Тонко тявкнула собака, и девушка выронила из рук лопату, прислушалась, приложив руку к груди.

— Лелька! Ну, подойди, поговорим, — голос звучал со стороны невысоко забора.

— Напугал, блин! — Ольга воткнула в землю лопату, подняла ведро, поставила его на аллею и, похлопав руками, стряхнула пыль с рук, — Степан, сколько можно, а? Я же просила…

— А я не могу, — возле забора, сложив на штакетник руки, стоял парень с закатанными до локтя рукавами, в белой рубашке, выделявшейся на темнеющем фоне.

— Сразу предупреждаю, будешь приставать — получишь лопатой в лоб, — девушка вышла за забор и присела на скамью. — Что-то я сегодня устала.

— Надеюсь, не от меня.

— Говори, что хотел, или уходи.

Из дома послышался голос крестной:

— Оля, пошли ужинать!

— Меня пригласишь? — молодой человек сел рядом на скамейку.

— Степан, ну сколько можно? Я же просила: не мучай ты меня, не буду я с тобой.

— От меня уезжаешь?

— Уже вся деревня знает… Вот народ! — Ольга вытерла лицо тыльной стороной руки, — какая вам разница? Давай так, начистоту. Скажи, за что ты меня любишь?

— Ну как? — Степан растерялся, — ты симпатичная, деловая такая вся, не похожа на наших девчонок. Дети тебя любят…

— Птицы прилетают ко мне по утрам песни петь… А еще я могу разговаривать с животными… И вообще у меня над головой нимб, как вокруг луны…

— Издеваешься… — он сорвал сухую травинку и пожевал стебель, — я же про тебя все знаю: телевизор смотрю.

— Тьфу ты! Ну, зачем я тебе нужна? Допустим, выйду я за тебя замуж, и что? Я же не смогу тебя полюбить, даже привыкнуть, понимаешь? Это только так говорят: стерпится — слюбится. Ерунда это все. Нет, наверное, возможно, но только если кто-то из пары не влюблен в кого-то другого… И представляешь, я буду изо дня в день вздыхать, сравнивать тебя с другим — ты, даже если этого не увидишь, все равно почувствуешь. Начнешь выпивать каждый день, будешь жаловаться своим друзьям, что жена у тебя стерва. Может, поколотишь меня, если получится…

— Да ты что? — Степан возмущенно выплюнул травинку изо рта, — я тебя пальцем не трону!

— Но счастливее-то я от этого не стану. Нельзя без обоюдной любви строить брак, понимаешь? Вылезет это когда-нибудь наружу, и будем друг друга попрекать… Господь благословляет, когда дает и мужу, и жене любовь, — Ольга вздохнула и задумалась.

— Что вы все с этой любовью носитесь? Вон, живут люди несколько лет, — и где эта любовь потом? Детей навалом и скандалы каждый день.

— Умница! Степан, ты умница! Жене твоей повезет, если задаваться не будешь. Ты говоришь про любовь, а думаешь про телесные удовольствия. Переспят друг с другом, думают потом: «О! Нам было хорошо, значит стоит пожениться…» А чем я физиологически отличаюсь от той же Лариски, которая на тебя молится? Ну и получай ты с ней удовольствие.

— Что же в сексе плохого?

— А что в нем такого хорошего, что его непременно нужно ставить во главу угла? Есть понимание, уважение, восхищение человеком, наконец. Можно забыть человека, которым восхищаешься? Ась? За мной почему ходишь? Я для тебя как небожитель, потому что меня по телевизору показали, да?

— Что ты так резко?

— Когда? Ты мне так все точно расписал, почему меня любишь, а я, понимаешь, не могу этого объяснить. Я знаю, что восхищаюсь Максом, потому что он талант, я хочу видеть, как он растет, помогать, носить ему кофе к компьютеру, когда он работает. Но я никак не могу объяснить, за что я его люблю. Ты знаешь, как я соскучилась по его заиканию?.. — Ольга задумалась, — да, наверное, ты прав, можно объяснить, но не так, как ты, сходу, быстро… Не обижайся на меня, пожалуйста, я сама себе не принадлежу.

— Морочишь ты мне голову, все понятно, — Степан поднялся, поправил ремень на брюках.

— Я? Я хочу, чтобы ты мне был хорошим, настоящим другом, который все понимает, а ты обижаешься, — Ольга тоже встала.

— Когда уезжаешь?

— Сейчас тебе скажу — завтра вся деревня ко мне придет.

— Понятно. Друг, говоришь, хороший нужен? — Степан сделал глубокий вдох и повернулся уйти.

— Ну да, проще обидеться, чем попытаться понять. Машина придет через дня три. Тогда и уеду. Только не спрашивай, куда. Все равно не скажу. Даже тетя Люда не знает.

— Ладно, партизанка, я приду проститься. Пока, спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — с облегчением попрощалась девушка. — Степан!

— Что? — молодой человек с готовностью повернулся.

— Мне всегда везло на друзей!

***

Тетя Люда доела суп и отставила тарелку в сторону. Вася до сих пор ковырялся, откладывая вареную морковку, лук на край тарелки.

— Ну и чего ты сегодня все перебираешь? — мать неодобрительно наблюдала за процессом, — правильно люди говорят, что ваши компутеры портят аппетит.

— Ма, правда, невкусно. Ты вообще последнее время готовишь как-то не так. Дай соль, пожалуйста. Как ты сама это ела?

— Я вообще вкуса еды не чувствую, волнительно мне, и кошки на сердце скребут. Как мы туда поедем, когда везде пожары? Приедем, а дома-то нету — сгорел.

— Мам! Не говори глупостей! — Вася посолил суп, попробовал и отодвинул тарелку. — Все равно не вкусно.

— Картошечки будешь?

— Давай. А я хочу уехать: дом классный, там даже бассейн есть. Знать бы только, где это.

— Узнает Лелька, что ты разболтал все репортерам, вот получишь! — мать погрозила мальчику ложкой, — будет тебе бассейн.

— Ничего, пусть этот придурок знает…

— Василий! — тетя Люда стукнула по столу, — следи за языком!

— Все равно он придурок: я бы не отпустил Олю.

— Так в больнице же он, что ты возводишь поклеп на бедного парня? Тебе же Лелька сказала, что раньше, чем через две недели его не выпишут.

— Уже третья неделя пошла, сентябрь на носу, чего он не чешется? Уедем — никогда не найдет, пока очухается.

— Тихо! — мать стала собирать ненужные тарелки со стола, — чай принесу.

В дом вошла Ольга, поправляя мокрые после умывания пряди волос:

— Еле выпроводила. Женился бы уже на своей Лариске…

— Степан-то? — тетя Люда поставила чайник на стол, — видный парень, сейчас таких в деревне мало — все в город уехали.

— Я же сказал, что невкусно, — Вася кивнул матери на отставленный девушкой суп, пододвинул к Ольге тарелку с молодой вареной картошкой, — бери.

— Не хочу я ничего: душно, — Ольга вздохнула и взялась за чай.

— О чем вы там со Степаном говорили? — полюбопытствовала женщина.

— О браке. Кстати, — Ольга достала из письменного стола тетрадь, подсела ближе к мальчику, — посмотри, что я нашла, когда перебирала бумаги.

— Что это?

— Библия для народа. Шучу, конечно. Ты мне одну тетрадь подарил, а я тебе взамен — свою даю. Я записывала сюда понравившиеся мысли, стихотворения. Вот послушай: «Женятся не для того, чтобы думать только друг о друге, но чтобы совместно выполнять обязанности, налагаемые жизнью общества, умело и разумно вести хозяйство, хорошо воспитывать детей. Влюбленные думают только друг о друге, непрестанно занятые лишь собою и умеют только одно — любить. Супруги должны выполнять столько обязанностей, что этого недостаточно. Ни одна страсть так не обольщает нас, как обольщает любовь, — ее неистовую силу принимаешь за признак ее долговечности…» Как тебе? Это Жан-Жак Руссо. Эх, если бы люди внимательно его читали…