Ольга оказалась в саду и сквозь сумеречные тени пошла к Кривому Дереву, который когда-то Макс-Артур назвал «их м-мостом на свободу». Собравшись с силами (с Максом это было проще), беглянка по очереди подняла на стену сумки и розы, сбросила их во влажнеющую желтую траву у стены, и, выдохнув, спрыгнула сама. На востоке засветлела кромка горизонта — нужно было поторапливаться.

С сумками и прижимаемыми к груди цветами Ольга быстро зашагала по направлению к городу, надеясь поймать по дороге такси.

***

И снова был знак, убедивший, что так и надо, что решение правильно: случайным таксистом оказался тот самый дядя Леша, который когда-то встретил Ольгу, дерзкую и уверенную в себе Приезжую.

Она узнала водителя не сразу, лишь когда он, рассказывая о своих бессонных ночах, упомянул внука Васю, которому теперь должно было быть около семи-восьми месяцев, и об обычной проблеме растущего малыша: не спит, капризничает, наверное, зубки режутся, а может, животик болит. И сын с невесткой устали от ночного цирка, так что дед с бабкой решили детям дать отоспаться, а сами уже вторую ночь возились с неугомонным внуком.

Нет, дядя Леша не узнал в бледной Ольге Приезжую с фальшивым животиком, наверное, в прошлый раз обиделся, что его, сентиментального деда, обманули, и выбросил из головы, как и шутки коллеги Петрыча, вдруг разведшегося со своей женой месяц назад. Не вспомнил, а Ольга и не стала ворошить прошлое, улыбнулась совпадению, дала несколько полезных советов озабоченному водителю по поводу капризного наследника. Обрадованный тем, что его рассказ заинтересовал пассажирку, дядя Леша вскользь поинтересовался, куда и зачем в такую рань едет «одинокая девушка с прекрасными глазами», и снова вернулся к излюбленной теме — радости, которую приносят внуки своим дедам.

У больницы Ольга попросила таксиста подождать, оставила в машине сумки, взяла с собой только цветы. В реанимационном отделении на пропускном пункте без предисловий девушка положила перед молоденькой медсестрой купюру и попросила провести в палату, где находился с огнестрельным ранением молодой человек по фамилии Карамзин

— Ой, а вы та самая золушка? — медсестра во все глаза смотрела на молчаливую Ольгу, шагающую рядом в белом халате.

— Вы что-нибудь знаете, какое у него состояние? — Ольга не ответила на вопрос.

— Все нормально, жить будет… А правда, что вы тоже в мединституте учитесь?

— Все правда. Оставьте меня на пять минут, хорошо?

— Только недолго: мне влетит. И с цветами, кстати, тоже сюда нельзя.

— Утром вынесете.

Ольга зашла в указанную палату. Маргарита Павловна спала, сидя в кресле, у кровати с раненым. К руке и носу молодого человека были подсоединены капельницы. Ольга бесшумно подошла ближе, вытирая настырные слезы и боясь шморгнуть носом, проверила катеторы. Положила розы на тумбочку, постаравшись не задеть посуду, одну розу — рядом с рукой молодого человека. Погладила волосы.

— Прощай! — она сняла с себя цепочку со своими любимыми оберегами — теперь они должны были охранять не ее, а того, который пострадал из-за глупого суеверия провинциалки. В последний поцеловала изображение святых Петра и Февронии, вложила цепочку в расслабленную ладонь, — берегите его…

Подумала и забрала одну розу с тумбочки, попятилась к двери, будучи не в силах повернуться спиной к лежащему на кровати, осторожно приоткрыла дверь и выскользнула в коридор.

— Вас как зовут? — она обратилась к девушке, ожидавшей Ольгу в коридоре.

— Лена.

— Леночка, через минут двадцать загляните в эту палату, проверьте капельницы: там скоро раствор закончится.

— Хорошо, я обязательно посмотрю.

— Не забудьте, пожалуйста, — вытирая нос и глаза, Ольга пошла к выходу, ускоряя шаг, пока не побежала.

Таксист курил у машины, увидев возвращающуюся девушку, он обрадовался:

— Все нормально? Как ваша сестра себя чувствует?

— Спасибо, теперь все будет хорошо.

— Вот и ладненько. Куда теперь?

— Посоветуйте, с какого вокзала лучше уехать: мне нужно попасть в Муром.


"Золушка à la russe: Постскриптум". Эпилог


Эпилог

Такси медленно ехало по пыльной дороге. Аномально жаркая погода плавила воздух, растительность вдоль пыльной колеи и даже воду в реках и водоемах: влага убывала на глазах, оставляя мутные теплые лужицы с кишащими в них мальками.

Вера с тоской смотрела на алтайский пейзаж, южный край России. Здесь не было запаха гари, как в Москве и в других городах, окруженных лесами, воздух казался легче. Но Веру, бывавшей, в основном, в российских да европейских мегаполисах, до невозможности угнетал вид деревни с ее пылью, покосившимися заборами и любопытными бабками, мужиками нетрезвого вида на завалинках у дороги. Бесконечный музей имени Николая Гоголя, в котором, спустя две стони лет, экспонаты все так же находили особое удовольствие в созерцании прохожих, транспорта, развивая свой интеллект в одном направлении — кто кому и чего.

Стрэн дал поручение менеджеру вернуть на проект любыми посулами Николаеву, хотя бы ее уговорить погостить временно. После Ольгиного ухода, то есть побега, взлетевший к облакам рейтинг программы стал неумолимо падать. Пользователи интернет сайта завалили телеканал просьбами рассказать о сложившейся судьбе двух влюбленных, в студию звонили люди с просьбой сделать отдельную передачу. Что касается оставшихся участниц, все были до безобразия предсказуемы. Вслед за Масловой добровольно ушла Ника Миюсова, провокатор среди настоящих золушек, и Стрэн, положа руку на сердце, выгнал бы всех оставшихся, но решил выждать время и отправил домой пока только Рамину Султанову. На очереди стояли «проектные сиамские близнецы» Наташа и Маша. Ни одна из девушек не горела страстью к своему избранному Принцу, как это было у Николаевой: отношения были, в лучшем случае, теплыми, например, у Олеси Жвалевской, но не более того.

— Сворачивать надо эту лавочку, но сделать красиво, — мечтал продюсер и спрашивал у Веры и Карины совета, как можно воплотить идею в жизнь.

В результате длительных раздумий, Стрэн купил Вере билет на самолет до Барнаула, и теперь менеджер пыталась разыскать в этой самой Усть Лосихе Ольгу.

— Мальчики, скажите, где живет Оля Николаева? — Вера высунулась через опущенное стекло на улицу.

— Не, мы не знаем, — пацаны деловито с удочками шли с рыбалки, неся в руках пластиковые бутылки с болтающимися рыбешками.

Вера подумала и спросила:

— Вы телевизор смотрите?

— Ну да, иногда.

— Я имею в виду золушку, она где-то здесь живет…

Рыбаки даже не дослушали, сразу закивали головами и показали дорогу.

— Вот так и живем, — вздохнула Вера, — имен друг друга не знаем.

Она так и стала дальше спрашивать: «Где дом золушки?» Еще один встречный мужичок почесал щетину на подбородке:

— Вона дом ее отца. Тока ее там нет. Повертайте направо, на ту улицу, спросите Людмилу — там и поживат золушка.

Вера была рада мысли, что близка к цели и скоро увидит знакомое лицо. Стрэн хотел было послать и Виктора с камерой, но Вера напомнила о нелюбви Ольги к суете и показухе.

Женщина лет пятидесяти, худая, с умными глазами, узнала Веру и заулыбалась:

— А мы каждый день смотрим вашу передачу. Лелька уходит на речку, злится, но мы смотрим: интересно, чем все закончится.

— А где она сама?

— Дома: жара стоит, так мы стараемся управлять утром и вечером.

— Здравствуй, Оля! — Вера вошла в аккуратный домик, прошла в комнату за хозяйкой, которая сразу засуетилась, собралась готовить на стол, кормить приезжую и таксиста.

Девушка обнялась с Верой, представила мальчику, лежавшему на кровати, знаменитую гостью

— Лелька, ты разговаривай, а я сама все сделаю, — тетя Люда ушла на кухню.

— Как поживаешь? — Вера рассматривала девушку, — похудела или мне так кажется?

Ольга пожала плечами. Что она могла рассказать Вере? Как тянула возвращение домой? После больницы, она отправилась в Муром. Деньги на дорогу, к счастью, были заработаны у Маргариты Павловны дома, но и от них, как от неприятных воспоминаний, девушка желала избавиться быстрее. После молитвы и благословения священника в Троицком храме (заодно купила новый оберег, образы Муромских святых, такой же, какой оставила Максу) и потом долго ехала до родного Барнаула. На одной из станций пришлось купить дешевые черные солнцезащитные очки, чтобы маскироваться от узнававших ее и иногда просивших автографы людей. В самом Барнауле к очкам пришлось добавить надвинутую на глаза кепку: невозможно было не пройти мимо киоска с газетами, чтобы не зацепить глазом газету или журнал со своей фотографией на обложке. А в самом центре города, неподалеку от родного института, над дорогой висел рекламный баннер с фотографией, сделанной в Большом Театре: она и Макс, оба красивые, счастливые и внизу — телефон какого-то находчивого свадебного салона.

Не удержалась и купила на память несколько журналов с фотографиями Макса, девчонок с проекта. Присела у института полистать — и не смогла, так больно давались воспоминания, еще совсем свежие. Хотела остаться в общежитии, но передумала, едва пожилая тетя Катя закричала на весь вестибюль, что, дескать, золушка вернулась: так и вышла, не оборачиваясь на оклики.

В деревне встретили и того хуже. Каждый почему-то считал, что теперь, вернувшись и став миллионершей, она должна была каждому денег. Отец, встретивший ее сидя за столом, в той же самой позе, в какой его оставила уезжая дочь, сразу стал плакаться на тяжелую жизнь, боли в печени и намекнул, что было бы неплохо купить хоть какую машину для хозяйства. А мачеха язвительно, и никак иначе, называла падчерицу «прынцэсса наша».