Наконец, с вступительным словом, перед тревожно галдящей толпой, выступил подрядчик строительства. Невысокий сутулый мужчина с небольшим «пивным» животиком откашлялся и обратился к толпе:

— Граждане! Товарищи! Давайте уважать друг друга. Позвольте сказать слово депутату городской Думы Владиславу Токареву.

Из-за спины представляющего к толпе вышел высокий красивый парень холеного вида. Из-за жары, в отличие от других представителей администрации, облаченных в строгие костюмы и галстуки, он был одет лишь в темно-синие брюки с черным кожаным ремнем и кипельно-белую рубашку. Депутат был смуглый, что подчеркивалось не только бронзовой загорелой кожей, но и темно-карими глазами и черными волосами. Одним движением поправив небрежную, но вероятно продуманную стилистами, косую челку, Токарев обратился к народу:

— Уважаемые жители нашего города! Строительство Ледового дворца в вашем районе окажет только положительное влияние на развитие спорта и поднятие имиджа здорового образа жизни в целом.

Недовольные митингующие зашумели и, не дав договорить Владиславу до конца, кто-то крикнул из толпы:

— Ваш каток платный будет, и деревья попилите под парковку!

— Парк давно пора облагородить, — попытался возразить Токарев, но разгоряченная толпа уже не слышала его жалкие попытки оправдать вырубку горячо любимого ими парка, и стала медленно, но верно сжимать кольцо вокруг депутата.

Я не заметила, как оказалась в самой гуще событий, откуда практически невозможно было выбраться. Разъяренный народ тащил меня прямиком на несчастного депутата, и, попытавшись удержаться, я схватилась за чью-то руку. Но вместо руки, в моей ладони оказался тот самый злополучный плакат «Катку нет!», вместе с которым я полетела прямиком на Токарева. Не удержавшись, я завалилась на ошарашенного слугу народа, обхватив его широкое плечо одной рукой, при этом ударив его по голове зажатым в другой руке, плакатом, гордо реющим как знамя над ликующей толпой.

Мы с Токаревым плавно завалились под ноги митингующих, и в ту же минуту, один из двух накаченных короткостриженых мужчин принялся отгонять от нас толпу, в то время как другой с силой отцепил меня от лежащего в траве депутата, попутно выкинув плакат под ближайший куст.

Владиславу явно было плохо. От жары и неожиданного удара фанерой по голове, его сильно замутило, и всё, в бешеном ритме сломанной карусели, закружилось перед глазами.

— Я фельдшер, пустите! — пыталась я помочь страдальцу.

Но охранник, не слушая меня, потащил моё слабо сопротивляющееся тело к выходу из парка, жестко держа за локоть.

— Иди домой, смутьянка, по-добру по-здорову. Скажи спасибо, что Владислав Сергеевич добрейший души человек, не станет заявлять на тебя в полицию, — с этими словами «квадратный» охранник отпустил мою руку и, развернувшись, пошел по направлению к пострадавшему от гласа народа, депутату.

Врачебный долг опередил гневные высказывания в адрес бесцеремонного бугая, поэтому я прокричала ему вслед:

— Ноги ему поднимите выше головы, если в обморок упадет, и незамедлительно вызывайте скорую, — не услышав ничего в ответ, я, неспешно отряхиваясь, побрела домой.

Вот так сходила на митинг! Знал бы дед, что я ценой своего здоровья защищала наш любимый парк! После сегодняшнего собрания я подумала, что быть депутатом не так уж и хорошо. Но, надеюсь, что жильцы всё же отстоят зеленый «оазис» в центре района от посягательств нашей предприимчивой администрации.

«А быть депутатом не всегда хорошо», — думал Влад, сидя под кондиционером его черного «японца» внедорожника. Парень еще раз глубоко вдохнул и выдохнул три раза, сделав из бутылки очередной глоток минеральной воды. Говорил же он мэру, что не имеет опыта общения с таким рассерженным контингентом, но тот был неумолим. И то, что он стал депутатом совсем недавно, не сыграло ни малейшей роли перед этим деспотом. Даже сказать ему ничего не дали, да еще и эта девица с бешеными серо-голубыми глазами, несущаяся прямо на него, в праведном гневе обрушившая на его светлую голову совсем даже не лёгкий плакат. Нет, точно надо быть осторожнее, чтобы дожить хотя бы до следующих выборов.

Комфортабельный светлый кожаный салон автомобиля и расслабляющая музыка, доносящаяся из динамиков новенькой аудиосистемы, переместили мысли Влада совсем в другое направление. Ему надо будет обязательно снять вечером стресс, увидевшись с Викой. Эта мегера с длинными ножками, почти всегда не скрываемых экстремально узкими лоскутками, так называемых юбок, взбудоражила бы даже и монаха-аскета. К тому же, Вику не интересовали его деньги и положение, поскольку её родители владели контрольным пакетом акций одной крупной корпорации. Девушка питала скрытую страсть к красивым мужчинам и карьеристам, к которым Влад ни сколько не стесняясь, относил и себя.

Неприятная ситуация в парке была моментально забыта, и молодой депутат полностью погрузился в мечтания о том, как вечером они с Викторией посидят в дорогом ресторане, обсудив последние политические тенденции за бокалами элитного французского вина, а затем он отвезет её к себе в большой загородный коттедж, в котором будет долго и чувственно наслаждаться её восхитительными прелестями юного стройного тела.

* * *

Сидя между раскиданными по всей кровати мягкими игрушками из коллекции Мэнди, олицетворяющих разнообразного размера и вида летучих мышей, в свой единственный полноценный выходной на этой неделе, я с тоской взирала в бело-голубой экран телевизора.

— Славка! Да ты настоящий герой сегодняшнего эфира! — восхищенно заключила подруга, смотря очередной выпуск новостей, где на переднем плане сюжета, я, запыхавшаяся, со сбившейся прической и огромным пятном на носу, пыталась вылезти из лифта. Хоть в фильме ужасов снимайся!

— Если Пипетка меня выгонит — на кинопробы пойду соответствующего жанра, — пробормотала я, переключая канал.

Но и там меня ожидал неприятный сюрприз: местная пресса с удовольствием обсуждала прошедший вчера митинг, снимая меня на камеру крупным планом, аккурат тогда, когда я обрушивала плакат на голову несчастного депутата.

— Ручкина! Да ты, оказывается, горячая штучка, активную политическую жизнь ведешь! — Мэнди никак не могла угомониться, веселясь по полной программе.

— Насколько я знаю, готессы не смеются так сильно, что под ними шатается кровать! — осадила я подругу, пылая негодованием и обидой.

Мэнди сделала унылое траурное лицо, которое она посвящала своим друзьям-готам, после чего вновь развеселилась, кинув в меня подушкой.

— Здорово ты придумала личную жизнь устроить — по голове плакатом и домой тащи, или сразу в ЗАГС! — не могла угомониться бессердечная подруга.

Я уже хотела было сказать ей всё, что я думаю о ней, но Мэнди меня опередила, примирительно сказав:

— Ну, ладно, ладно, не дуйся. У меня дела не лучше твоих обстоят.

— Ты тоже ударила большим тупым предметом какого-нибудь представителя власти?

— Нет, хуже. Родители поставили мне ультиматум. В воскресенье я должна быть как штык на «свидании», как они назвали эту жалкую встречу, с сыном тётки Полины.

Тут мне уже стало ужасно интересно, и я, всем своим видом показав, что буду молчать как рыба и слушать не перебивая, попросила Мэнди продолжать. Она действительно больше не смеялась, но начала рассказывать такие вещи, что я не смогла не улыбнуться.

— Помнишь Эша? — я кивнула головой, потому как не помнить высокого, почти под два метра, тощего парня с длинными, до лопаток, волосами, неизменно носящего черную бесформенную одежду, и частенько подчеркивающего глаза черной подводкой, я не могла.

Вчера, Мандрагора вместе с Кроу и Эвтаназией, в народе называемой просто Тоней, пошли вечером погулять на кладбище. Для них там присутствовала особая атмосфера умиротворения и тишины. Подойдя к известному на всё городское кладбище старинному склепу местных аристократов, скончавшихся еще пару веков назад, компания присела около входа в усыпальницу, представляющую собой настоящий архитектурный шедевр, начав неспешно обсуждать всю бренность бытия.

Смеркалось. На небе появились первые звезды и яркий серп полумесяца.

— Сколько хожу по кладбищу, ни разу не видела ни одного упыря, — горестно вздохнула пухленькая Тоня. — Ну, или призрака в конце то концов. Даже обидно.

— Ты прислушайся, настройся на соответствующую волну, — посоветовал замогильным голосом Кроу. — Они повсюду, просто не каждый их может увидеть, — подытожил он.

Ребята замолчали, полностью погрузившись в размышления и наблюдая за верхушками деревьев, раскачивающихся под резким, порывистым ветром. Где-то вдалеке завыли собаки, а совсем рядом, в пределах двадцати шагов, затрещали сухие ветки под чьими то ногами.

«Нежить», — подумали готы.

«Проклятые сатанисты», — подумал кладбищенский сторож Каземир Петрович, который после очередной знатной попойки прикорнул за каменным склепом, надежно защищающим от ветра и другой непогоды.

С трудом поднявшись на четвереньки, в свете луны, сторож навис огромной темной тенью над компанией незадачливых любителей тишины. Всклокоченные волосы, горящие с похмелья глаза и трясущиеся руки, произвели неизгладимое впечатление на эмоциональную Тоню, которая заорав, подхватила длинную черную юбку в руки и побежала к выходу из кладбища.

«Бойся своих желаний», — подумала Мэнди, но задерживаться не стала, и, мигом подхватив Кроу и Эша, бросилась наутек. Лишь подойдя к дому, предварительно расставшись с Кроу и Тоней, Мэнди позвала Эша на чай, чтобы успокоить расшатавшиеся нервы.

Родители Розы — Михаил Кириллович и Зоя Ивановна, мирно обнявшись в кровати, видели свой пятый сон, даже не догадываясь о том, что дочурка заявилась домой прямиком с похода по кладбищу. Они не серьезно относились к увлечению своей великовозрастной дочери, искренне веря в то, что скоро это пройдет. Но когда заспанный Михаил Кириллович, шаркая тапочками по паркету, отправился в туалет, и увидел при слабом освещении коридора Эша, он понял, что жить ему осталось недолго.