— Мне кажется, это не очень почтительно.

Франческа с улыбкой возразила ей:

— Мне с детства Рембрандт представляется очень серьезным человеком, но я постоянно слышала, что, когда была жива Саския, они вели веселую жизнь, и никто не любил хорошую шутку больше, чем он.

Молодой человек поднялся на ноги и подошел к открытой двери в ограде.

— Уверен, что он одобрил бы. Меня зовут Ханс Румер, я рисую для мастера Виссера.

— Мы знаем, — ответила Франческа. — Мы его дочери. Это — моя сестра Сибилла, а я — Франческа.

— Очень приятно! Ваш отец говорил мне, что у него две дочери.

Франческа с Сибиллой переглянулись. Итак, Хендрик больше не считает Алетту членом семьи.

— Нас трое, — поправила Франческа, решив сразу же внести ясность. — Моя вторая сестра, Алетта, живет сейчас в Делфте. Я приехала домой на несколько дней.

— Значит, ты проходишь обучение, а эта сестра собирается обручиться. Что представляют собой картины Вермера? Я не видел ни одной из них.

Сибиллу утомила их беседа. Ее никогда не устраивало, если она не являлась центром внимания в присутствии мужчины. Согласно общему мнению, этот юноша, с его буйной шевелюрой и крестьянским одеянием, не привлек бы ничей взор, но было в нем что-то притягивающее, и это раздражало Сибиллу. Он не обращал никакого внимания на нее, полностью захваченный тем, что рассказывала ее сестра, и задавал множество вопросов о Вермере, о котором никто не слышал. Сибилле пришлось со стыдом признаться родителям Адриана, что ее сестра обучается у неизвестного художника.

— Нам надо идти, — повелительно произнесла она. И все же ей не хотелось уходить. Ей хотелось остаться здесь и смотреть на этого гибкого молодого человека, который, наверное, не имел ни стивера в кошельке. Они с Франческой прекрасно понимали друг друга. Потом, когда они рассмеялись над чем-то забавным в портрете, не обращая внимания на Сибиллу, она почувствовала прилив дикой ревности. — Ты разве не слышала меня, Франческа? До моей помолвки осталось всего два дня, и я не могу зря терять время, тем более, что ты хочешь, чтобы я сходила с тобой в дом де Хартога!

Они оба посмотрели на нее — Франческа с удивлением от ее ледяного тона, а он — с весельем, все еще искрившимся в его глазах. Сибилла почувствовала, что лицо ее горит ярким румянцем, хотя знала, что никогда не выглядит лучшим образом в момент раздражения.

— С каких это пор, — нахально поинтересовался Ханс, — необходима такая спешка перед помолвкой, что не остается времени немного поболтать? Наверное, тебе приходится тренировать палец, чтобы он стал сильным и смог выдержать тяжесть кольца ван Янса.

Сибилла превратилась в разъяренную кошку.

— Ты смеешь дерзить с дочерью хозяина!

Ханс оставался невозмутимым.

— Позвольте поправить. В данном случае ваш отец — мой работодатель, а не хозяин.

— Тем более тебе следовало бы работать, а не проводить время в безделье!

— Верно, — добродушно согласился Ханс. — Именно поэтому я нахожусь здесь с рассвета и не прерывал работу даже ради того, чтобы позавтракать. Может, завтра ты захочешь, чтобы я отложил свою единственную трапезу до того часа, когда ты подойдешь в удобное для тебя время и разделишь ее со мной, какой бы скромной она ни была?

— Прекрати подсмеиваться надо мной! — Сибилла не понимала, почему она не в состоянии круто повернуться и уйти.

Вмешалась Франческа, удивленная неожиданной вспышкой раздражения Сибиллы.

— По-моему, нам пора домой. — Она оглянулась через плечо на Ханса. — Я зайду посмотреть, закончите ли вы писать знаменосца до моего отъезда в Делфт.

— С нетерпением буду ждать встречи, юффрау Виссер. Всего хорошего вам обеим.

Выйдя на улицу, Франческа с любопытством взглянула на сестру.

— С чего вдруг ты повела себя так агрессивно с этим молодым человеком? Он не сделал тебе ничего плохого.

Сибилла упрямо тряхнула головой.

— Это ты так думаешь. Я могу говорить то, что хочу. К тому же он явно не обращал внимания на мои слова, так что не вздумай говорить мне, чтобы я вернулась и извинилась, словно пятилетняя девчонка.

— Я допускаю, что он довольно бесцеремонно высказался о кольце, но, согласись, ты тоже грубо прикрикнула на него. В этом не было необходимости, так как мы же заранее решили, что долго здесь не пробудем.

Сибилла фыркнула.

— Тебя, казалось, настолько увлекла беседа с ним, что я уж подумала, будто ты никогда не сможешь оторваться.

— Не будь ребенком. Тебе следовало бы уже усвоить, что не всегда ты будешь центром внимания.

Это стало последней каплей для Сибиллы. Она резко остановилась и с яростью взглянула на сестру.

— Я знала, что когда ты приедешь домой, то начнешь командовать мной и всеми остальными! Мы прекрасно управлялись и без тебя. Скоро я буду замужней женщиной и поселюсь в самом красивом доме во всем Амстердаме, вдали от причитаний Марии, смены настроений отца и, что самое главное, ты сможешь приезжать домой, когда угодно, а я буду вне пределов твоей досягаемости!

Вспышка сестры напомнила Франческе отца в минуты, когда он был не уверен в своей правоте и стремился скрыть что-то.

— Конечно, так и будет. Поэтому успокойся и давай наслаждаться прогулкой до дома Виллема. Не забывай, что я давно не была здесь, и не приеду вновь до твоей свадьбы, когда бы она ни состоялась.

Сибилла закусила губу, и они пошли дальше. Девушка жалела о том, что наговорила Франческе, так как вовсе не имела в виду ничего подобного. Приезд сестры успокоил и обрадовал ее.

— Я не знаю, что со мной происходит. Я стала такой раздражительной.

— Нервная лихорадка перед помолвкой. Вполне обычная вещь.

Сибилла подумала, что Франческа права. Даже сейчас она не испытывала уверенности в благополучном исходе. Она успокоится только тогда, когда Адриан наденет кольцо на ее палец. Сибилла постоянно опасалась, что Хендрик устроит одну из своих шумных сцен и все разрушит. Ему не нравилась искренняя поддержка семьи Янсов великого пенсионария Йохана де Витта, который после смерти Виллема II вот уже более двадцати лет правил страной. Ей пришлось умолять Хендрика держать язык за зубами и не высказывать решительное мнение, что требованиям Людовика XIY, откуда бы они не исходили, следует давать отпор на всех фронтах. Повторяющимся кошмаром стало ожидание услышать, как ее отец, несмотря на свои обещания молчать, после хорошей выпивки начнет гневно осуждать все примиренческие попытки, и увидеть, как вытягиваются лица ван Янсов при его настойчивых требованиях военной защиты Голландии и других Нидерландских провинций. Вечером через три дня, не считая завтрашнего, когда о помолвке будет благополучно объявлено, он может высказываться, сколько угодно. Адриан слишком честный человек, чтобы отказаться от такого серьезного обещания из-за каких-то недостойных выходок ее отца. В отличие от Франчески и Алетты, Сибилла никогда не интересовалась политикой и совершенно не понимала, почему мужчины приходят в такое возбуждение, обсуждая ёе. Сестра считала даже, что женщинам следует участвовать в управлении страной, приводя в пример достижения английской королевы Елизаветы в ее время и королевы Швеции Кристины, а также других королевских особ. Она полагала, что этим женщинам лишь случайно — благодаря их происхождению — предоставилась возможность, с которой точно также успешно справились бы и многие другие женщины из обычного сословия.

Направляясь к Виллему, они пошли окольным путем мимо дома Питера в Амстердаме, чтобы Франческа могла узнать у фрау де Хаут, не ждет ли она его приезда в ближайшие день-два.

Фрау де Хаут покачала головой.

— В данный момент он слишком занят на своих луковичных плантациях, чтобы выезжать куда-либо.

— Значит, невозможно не застать его в Хар-лем-Хейсе, если я заеду туда, как и договаривались?

— Совершенно точно.

Когда они снова вышли на улицу, Сибилла похвалила решимость Франчески повидаться с Питером.

В доме де Хартога Франческу с восторгом встретил Виллем. Он расспрашивал ее о работе, в то время как Сибилла болтала с его женой. Услышав, что Франческа привезла одну из своих картин, он выразил желание проводить их с сестрой домой, чтобы сегодня же взглянуть на нее. Когда они втроем проходили мимо церкви Зейдеркерк, Сибилла исподтишка поглядывала на вход, на случай, если вдруг появится Ханс Румер. Она намеревалась презрительно смерить его взглядом, но он не вышел, и ей не удалось поквитаться с ним.

Франческа порадовалась решению Виллема пойти с ними, так как обнаружила, что дома ее ждет Людольф. Она напряглась от его почти собственнического приветствия, пытаясь уклониться от обнимающей руки.

— Я приглашаю вас всех ко мне на обед сегодня вечером, — сказал он, обводя взглядом присутствующих, включая и Виллема.

— Я прошу вас придти с фрау де Хартог. Мы должны отпраздновать возвращение Франчески домой.

Сибилла с восторгом откликнулась на приглашение, так как ее радовала любая возможность изысканно одеться.

— О да! А Адриан будет? — Она знала, что его семья знакома с Людольфом.

— Я пригласил его родителей, а также и молодого человека по пути сюда, и они приняли приглашение.

Сопровождая Франческу и Виллема в мастерскую, где работал Хендрик, Людольф решил, что с него хватит этих уверток, словно он не имеет права на нее. Он хотел права обрученного человека на ее поцелуи, хотя они и были бы слабой компенсацией того, что требовало все его тело каждый раз, когда она находилась рядом. Ему необходимо также объяснить ситуацию Гетруд в следующий свой приезд. Она — разумная женщина, и лишняя тысяча гульденов при оплате подсластит разочарование, испытанное ею. Пожалуй, не помешает также подарить ей брошь с бриллиантом в качестве напоминания о том, что было между ними. Женщины всегда ценят подобные мелочи. Он намекнет также, что женитьба на Франческе вовсе не означает, будто необходимо положить конец их встречам, доставляющим наслаждение им обоим во время его случайных визитов в Делфт. Ей необязательно знать, что, как только она станет бесполезной для него, он не захочет ее видеть. По его мнению, Людовик XIY станет правителем Голландии через год, когда весной 1672 года завершится ученичество Франчески. Даже если ей потребуется третий год, это уже не будет иметь значения, так как он к тому времени получит важный пост в Гааге и достаточно власти, чтобы настоять на свадьбе. Так как Гаага недалеко от Делфта, она по-прежнему сможет раза два-три в неделю посещать студию Вермера. Он уже посматривал на дома в Гааге и ириметил великолепный особняк, который можно было бы купить. Если бы ему удалось продать свой амстердамский дом, не возбуждая излишнего любопытства, он сделал бы это прямо сейчас. Ему приходилось соблюдать осторожность на всех фронтах, и Людольф находил это крайне утомительным.