– Мне совсем не хочется вести тебя к Эль-Мюзиру. Если бы он был один, если б я была уверена, что он не найдет тебя в лабиринте, то, не задумываясь, уехала бы с Найалом. Но он не один. С ним Лиз.

– Я сказал, нет!

– Бекет, прошу тебя... – Она зажмурилась. – Мне было очень нелегко решиться. Умоляю, прими от меня эту жертву, потому что больше мне нечего предложить.

Он устало вздохнул. Легко коснулся губами ее лба.

– Едем!

И повернул Ахерона на север.

Три дня они скакали бок о бок. А ночи проводили в объятиях друг друга, и – когда, насытившись любовью, засыпали, то видели сны длиною в жизнь, которой оставались, быть может, считанные часы. Катье убаюкивал мерный стук его сердца.

На третий день Бекет проснулся у подножия огромного дуба; она свернулась клубочком у него в руках. Он откинул голову, прислонился к стволу, наслаждаясь ее близостью.

Она заворочалась.

– Нет. Не хочу, чтобы день начинался.

– И я не хочу, сильфида. Но мы не в силах остановить солнце.

Они быстро собрались. Катье двинулась было к своему мерину, но Бекет подхватил ее на руки и усадил на Ахерона. Затем погладил коня по морде и взглянул на нее; под глазами у него лежали тени.

– Отдашь Ахерона своему сыну. Этот конь и его потомство достойны такого доблестного рыцаря.

Чувствуя, как Бекет садится позади нее в седло, она подавила рыдание.

Они прибыли в Серфонтен перед рассветом. Ведя в поводу неоседланного мерина, Бекет остановил Ахерона перед черным ходом замка. За восточным краем меловой гряды брезжил неверный свет.

Катье хотела спрыгнуть с коня, но Бекет положил ей руку на плечо и спрыгнул сам. Прислушался, напряженно вглядываясь во тьму.

– Не доверяю тишине, – вполголоса бросил он.

– Эль-Мюзир глубоко в пещерах. Он не знает, что мы уже здесь.

– Он знает, Катье.

В темноте черты его лица виделись нечетко, но Катье и с закрытыми глазами представляла себе каждый штрих любимого облика.

– Покажешь мне, куда идти, и вернешься, – проговорил он. – Доедешь до ближайшей деревни. Спрячешься в церкви и пошлешь за Найалом.

– Еще чего! – Она уселась попрямее в седле. – Чтоб дочь капитана Ван Стадена стала прятаться?

– Я хочу, чтобы ты осталась жива, гусарская дочь. Сделаешь, как я сказал. – Он сдавил ее руку, словно подчеркивая свои слова, затем выпустил и растворился во мраке кухни.

Хотелось окликнуть, вернуть его, но она лишь покрепче сомкнула губы. Дверь за ним затворилась почти бесшумно.

Где-то ухал филин, шептались листья от ветерка, поднятого пробежавшим зверем. Лицо Катье будто облепила паутина. Мрак мало-помалу рассеивался. Утро приподнимало завесу ночи. Воцарилось мгновение покоя, охватывающего мир, когда ночные твари уже угомонились, а дневные еще не вылезли.

Послышался хруст ветки. Она вздохнула, ощутив на своем запястье пожатие стальной руки.

– Катье... Ты была права. В тайнике пусто.

Он снял ее с коня. Почувствовав землю под ногами, она споткнулась. Бекет подхватил ее и мгновенно разогнал своим теплом утреннюю прохладу.

Не разжимай рук. Обними меня так, чтобы я навсегда запомнила...

Но он мягко отстранился, подошел к колодцу, принес ей ковш свежей воды.

– Попей. Не горечь, так жажду утолишь.

Она встретила его взгляд.

– Ты говоришь со мной так, будто это утро – одно из многих. – Она провела пальцами по краю деревянного ковша. – Ох, прости!.. Так тяжело на душе. Наверно, из-за того, что я здесь. Проклятое место! Кажется, ему суждено отнимать у меня тех, кто... кто мне дорог. Здесь я потеряла мать, здесь же – сестру, хотя поняла это совсем недавно. – У нее сдавило горло. – А теперь...

Она поднесла к губам ковш и напилась. Подала ему. Он накрыл ее руку своей и подтянул к губам вместе с ковшом.

Бекет почувствовал нервную дрожь ее тонких пальцев и частое, неровное дыхание, срывающееся с приоткрытых губ. Захотелось сказать ей что-нибудь, что бы хоть немного рассеяло боль в этих облачно-серых глазах.

От долгой скачки волосы ее растрепались. Одна-единственная слезинка запуталась в упавшей на лицо пряди, словно крохотный алмаз на золотой цепочке.

Бекет отшвырнул ковш, обхватил руками ее лицо, прижался лбом к ее лбу.

– О, помоги мне! – произнес он чуть охрипшим голосом.

– Бекет, пусть это сделают другие солдаты! – взмолилась она. – Пусть другие умирают. Я люблю тебя. Я не вынесу...

– Я дал, клятву, золотая сильфида. Клятву умирающему.

Она поднесла ладонь к дрожащим губам.

– Я поклялся своему брату, Катье.

Бекет сдавил ее в объятиях. Он знал эту женщину, сходил с ума по ее телу, успел полюбить ее душу. Она сделала для него больше, чем кто-либо на свете. И не мог он проклинать судьбу за то, что дала ему ее на такое короткое время.

Он уже не проклят. Он – человек, которого один раз в жизни благословили.

– Бекет... – Непослушными руками она разгладила на его плечах алый мундир. Заглянула в глаза. – Я люблю тебя.

Что-то в нем содрогнулось, точно слова застигли его врасплох. Он поцеловал ее со всей нежностью и страстью, на какие был способен.

– Моя сильфида, – прошептал он, почти не отрывая губ. Поцеловал еще раз и выпустил из объятий. – Солнце встает, Катье. – Ему хотелось сказать совсем другое. – Пора.

В замке было тихо и пусто. Катье ступила в проход за потайной дверью кухни. Он шел сзади с фонарем; бледный луч освещал ей дорогу. Бекету приходилось пригибаться в слишком узком пространстве лабиринта.

Коридор шел под уклон. Грубая деревянная обшивка стен вскоре сменилась отсыревшим камнем; Катье, отгоняя страх, вспоминала детские игры. Черные переходы манили направо, налево, разветвлялись она закрыла глаза, чтобы вызвать в памяти единственно верный путь. Дышать становилось все труднее, камни давили на нее и сверху, и с боков, но она сознавала, что это лишь причуды воображения.

И вдруг за ее спиной сгустилась какая-то сила, подобная забродившему вину, перегоняемому в крепкий бренди. Ей показалось, что по пятам следует голодный зверь, она услышала клацание клыков и поняла, что Бекет положил руку на эфес шпаги. Подавляя желание пойти быстрее, она временами останавливалась и напрягала слух.

Вскоре она действительно уловила вдали едва различимый звук и застыла на месте. Коридор сворачивал почти под прямым углом, но сюда, во мрак, все же проникали слабые отблески огня.

Она обернулась к Бекету и еле слышно прошептала:

– Там, за углом, пещера, огромная, как парадная зала Клода. – Она прищурилась, пытаясь разглядеть в полутьме его лицо. – Бекет...

Он прижал ее к себе в последний раз, на мгновение выпустив из себя боевой азарт. Поцеловал ее в волосы. Под этими сильными теплыми руками сердце Катье затрепетало, как испуганная птичка.

Она зажмурила глаза. Боже милостивый, как больно!

– Все слова...

– Нет! Нет, не говори ничего. Дай мне солгать самой себе. Оставь надежду, что ты вернешься ко мне.

– Я не могу идти наперекор судьбе, сильфида. – Он нежно погладил ее по щеке. – Моя прекрасная, благородная леди, расскажи обо мне своему сыну. Поведай, как своей любовью ты воскресила мертвеца к жизни.

Мгновение он боролся с собой, потом поцеловал и выдохнул ей в губы:

– Я люблю тебя!

Она втянула в себя его дыхание, как будто единым вдохом могла спасти, удержать на этом свете. Он отстранился и рукой в перчатке погладил ее волосы.

– Бекет... – слова душили ее.

– Я должен идти.

Из глубины пещеры донесся пронзительный женский визг. Лиз.

Ярость мгновенно отразилась на его лице. Он отодвинул Катье в сторону.

– Возвращайся к Ахерону, – приказал он. – Ради Бога, иди!

Она отступила на шаг. Он вытащил шпагу и длинными пружинистыми шагами двинулся ко входу в пещеру.

Эль-Мюзир стоял на другом конце ее, освещенный факелом, одетый в черные шелковые шаровары, с ятаганом в одной руке и веревкой в другой. Веревка была накинута на шею Лиз.

Голос Бекета гулко прозвучал под сводами пещеры:

– Мир устал от тебя, турок. Я тоже.

Эль-Мюзир уперся руками в бока; широкая мускулистая грудь нервно вздымалась.

– Добро пожаловать к своему господину, эзир. – Он дернул за веревку, подтянув к себе Лиз, и тут же пинком послал ее прямо в стену, – не ждал тебя так скоро. Видно, сестренке опять не терпелось выдать своего любовника.

– Уж не надеялся ли ты захватить меня врасплох? Наоборот, она выдала мне твои планы.

– Да? – Эль-Мюзир пнул ногой груду цепей у его ног. – А она сказала тебе, что я сохранил твои оковы?

Ненависть на миг ослепила Бекета. Он шагнул к Эль-Мюзиру. Но тут же остановился, заставив себя окинуть взглядом пещеру. В трещинах скал почти на равных промежутках пылали факелы. В камне были здесь и там вырублены небольшие уступы наподобие ступеней. И на одном из них, прямо над головой турка, стояла фляга в форме луковицы.

– Ну, иди же ко мне, мой эзир. Почувствуй в последний раз, что значит стоять на двух ногах.

Бекет почти незаметно переместил вес тела, готовясь к броску.

– Иди ты ко мне, турок.

Эль-Мюзир нахмурился. Черные глаза скользнули по фляге. Он поднял ятаган и коснулся ее острием.

– Ты за этим пришел, эзир? – засмеялся он. – Я могу тебе ее дать. Потом. Быть может, твой Кестер не мучился бы так долго, если б я дал ему это вместо кнута.

Глухое рычанье, словно предупреждающий об опасности клич хищника, вырвалось из груди Бекета.

Эль-Мюзир вновь засмеялся и пошел ему навстречу.

Катье смотрела из коридора, зажимая рот, чтобы не закричать. Сила противников искрилась и накаляла воздух, как в кузнице. Да нет, их даже нельзя назвать противниками. – Они приближались друг к другу, как два смертельных врага.