– Нет. – Она стиснула зубы. – Я как-то не подумала... Торн молчал, но Катье чувствовала на себе его неотступный взгляд.

– То-то и оно, – бесстрастно вымолвил он. – Ведь ваша участь была бы страшнее моей.

– Страшнее? – Катье удивленно вскинула на него глаза и тут же отвела их: слишком близко от его лица. – Но почему? Филипп сражался и погиб за Францию.

– Воистину. А его вдова путешествует в компании английского офицера, личного поверенного герцога Мальборо.

– Вы меня принудили! \ Он сжал поводья и склонился к се уху.

– То было прежде. Теперь вы со мной по собственной воле.

– Нет! – Она стала извиваться в его объятиях. – С чего вы взяли? Как я могла по собственной воле бросить сына и поехать с вами? Я пыталась бежать, но вы меня выследили!

Он сплел ее пальцы со своими.

– Но с дуба вы могли позвать на помощь. У вас был выбор, не так ли? Рулон или я. Франция или я. И вы предпочли меня. Бесповоротно.

– Нет! – прошептала она, отворачиваясь.

Да! – кричал ее внутренний голос. Да, ты прав. Но ядолжна была это сделать, должна. Чтобы спасти тебя. И Петера.

Он натянул поводья, свернул с дороги на Серфонтен и лесом двинулся на юг. На глазах Катье появились слезы. Она победила. Но стоит ли радоваться этой победе?

Лиз Д'Ажене прислонилась лбом к ставне, ощущая свежее дуновение ветра и прислушиваясь к разгорающемуся за спиной спору между Онцелусом и Рулоном.

– Ты не должен был возвращаться, пока не найдешь его. – В голосе Онцелуса чувствовалось убийственное хладнокровие.

Глупец, подумала Лиз, слегка повернувшись в сторону француза. Но взгляд неумолимо тянулся к Онцелусу. Острые лучи солнца подчеркивали каждый мускул его обнаженной груди и рук. Он стоял, широко расставив ноги, уперев кулаки в бедра; длинные белые волосы свисали до середины спины.

Она улыбнулась. Глупец. Рулон не заслуживает звания мужчины. В этой комнате мужчина только один.

Рулон пожал плечами в ответ на обвинение.

– После того как я нашел вас... и мы заключили соглашение, я подумал...

– Не ты меня нашел, а я позволил себя найти. Пока твои люди вслепую рыскали по замку, я позволил тебе меня найти. Запомни, французская вошь, все делается согласно моим желаниям.

Онцелус занес руку. Рулон ошарашено уставился на нее.

– Вы осмелитесь меня уда...

Другая рука Онцелуса схватила графа за горло.

– Ты без меня ничто.

Лиз не обращала внимания на хрипы Рулона. Где этому тупице понять, что Онцелус появляется и исчезает как дым! Никто и никогда не нашел бы его, если б он сам того не захотел.

Рулон тщетно пытался высвободиться. Лиз ощутила привычный всплеск желания, как всегда, когда воочию видела власть любовника. Она подошла к столу и с нежностью поглядела на серебряную флягу в форме луковицы. Взяла ее, погладила. Власть Онцелуса тысячекратно увеличится, стоит ему выпустить наружу огненную смерть, что плещется внутри этой фляги.

– Смотри, что делаешь, радость моих чресл! – бросил ей Онцелус. Всевидящие глаза прошлись по ничем не скованным изгибам ее тела.

Лиз поставила флягу на место, подняла с полу его халат, пропустила шелковистую ткань сквозь пальцы. Онцелус чуть ослабил хватку на шее Рулона.

– Француз разочаровал меня. Пожалуй, он пополнит список потерь своей армии в недавней битве.

– Нет!

Онцелус вновь сдавил ему горло, задушив крик.

– Нет? – вкрадчиво произнес он. – Но ведь ты ослушался меня. Что, если это повторится?

Рулон обеими руками ухватился за темную жилистую кисть и прохрипел:

– Нет. Я буду делать то, что вы прикажете.

– Смотри, граф, – улыбнулся Онцелус Исполняй в точности мои приказы, и я заплачу гораздо больше, чем твой король. И не вздумай шельмовать, иначе платить придется тебе.

Кивок у Рулона не получился; рука Онцелуса сковала его движения.

– Так где он... англичанин?

Лиз, улыбаясь, уткнулась в халат, вдохнула острый мужской запах.

– Катье наверняка повезла его к Клоду, мой демон. Сестренке больше некуда бежать, кроме как в Геспер-Об.

Астролог уставился на грудь любовницы. Глаза их встретились; она поцеловала шелк, натянутый на ладонь. Раздувая ноздри, Онцелус отбросил Рулона к двери.

– Жди со своими людьми на реке, – приказал он, не отрывая взгляда от Лиз.

– Перед въездом в город с севера есть постоялый двор, – проговорила она, сверкая глазами. – Когда они будут проезжать мимо, вы их схватите.

– Англичанина доставить ко мне, – добавил Онцелус. – С женщиной делай что хочешь.

– Нет. – Сердце Лиз кольнула незнакомая тревога. – Вы не причините ей вреда.

Онцелус задумчиво поглядел сперва на нее, потом на Рулона.

– Желание моей женщины – закон. Оставь нас. Рулон кивнул и, точно краб, пополз к двери. Не чуя ног, выскочил на лестницу. Дверь за ним захлопнулась.

Устыдившись своей слабости, Лиз быстро глянула ему вслед и потупилась. За спиной она услышала шарканье шлепанцев. Онцелус приблизился, схватил ее за плечи, притянул к себе, провел руками по телу.

– Стало быть, ты не полностью отрешилась от мыслей о других? – пробормотал он ей в волосы.

Сквозь тонкий батист рубашки он коснулся ее груди, потер ладонями соски. Со сладострастным стоном она припала к нему.

– Видишь, как хорошо думать только обо мне? – Он оставил в покое ее груди и потянулся за флягой.

Его пальцы коснулись пробки так, будто это была ее грудь. Другой рукой он вцепился Лиз в волосы, оттянул ей голову назад и присосался к губам, пропихивая свой язык все глубже и глубже. Оторвался и снова сосредоточил взгляд на фляге.

– Она солгала мне, твоя Катье. – Онцелус обрисовал флягой контуры ее грудей, еще сильнее потянул за волосы, словно бы намереваясь сорвать скальп. – Мне – солгала!

Опять завладев ее губами, он просунул ей флягу между ног. Услышав плеск адской жидкости, Лиз выдохнула свой ужас ему в рот.

Онцелус поставил флягу и засмотрелся в глаза Лиз, посмеиваясь над ее испугом.

– Не надо было выпускать ее живой из этой комнаты, – прошептал он ей на ухо.

Он приподнял ее подбородок, медленно пошарил языком под ее верхней губой, пробуя ее кожу на вкус. Пальцы так вцепились в волосы, что она закатила глаза.

– Моя roulure. Моя маленькая шлюшка. Тебе удивительно, что я так стремлюсь к своему полковнику Бекету... Удивительно, да? Он единственный, кого мне до сих пор не удалось сломить. Единственный, кто смог ускользнуть от меня. Но скоро мой эзир опять встанет передо мной на колени. – Он как бы перекатывал в горле последние слова.

Разум Лиз туманился от желания. Только он умел заставить ее так чувствовать, только он мог полностью, безраздельно подчинить своей власти. Поначалу это ее тревожило, но теперь она привыкла.

Онцелус, придавив руками голову Лиз, вынудил ее опуститься на колени.

Черный шелковый халат распростерся у ее ног. Онцелус глядел на нее сверху; солнце золотило его мускулистый торс.

– Теперь, – шептал он, – я добьюсь того, в чем прежде он отказывал мне.

Лиз обхватила его колени. Перебирая шелк шаровар, кончики пальцев поднялись выше, к бедрам, ягодицам.

– Он будет стоять передо мной, как ты сейчас, и умолять, чтобы я сохранил ему жизнь.

Лиз потерлась лицом о внутреннюю поверхность его бедра, оставив языком мокрый след на черном шелке. Он прижал ее голову к фаллосу, выпирающему из-под шаровар, и начал медленно, ритмично раскачивать бедрами.

– А я... – голос его звучал низко, тягуче, – я откажу ему.

Кончиком языка Лиз прошлась по всей длине твердого цилиндра. Натянула ткань, чтобы обрисовать его еще плотнее. Облизала один мужской мешочек, затем другой. Ощущение гладкого шелка, елозящего по твердокаменному стволу, добавляло остроты желанию, раздирающему развилку ее тела. Она уткнулась в жаркий пах, захватила губами восстание его плоти.

Он поднял ее за локти. Накрепко придавив к своему телу, ощупал ее сквозь юбку своим острием. Снова поцеловал, ввинчиваясь в рот.

– Ты когда-нибудь видела смерть? – прошептал он, почти не отлепляя губ.

Она задрожала. Он обнимал ее ягодицы, шурша шелком о полотно. Его пальцы обследовали впадину меж выпуклостями ее зада, а зубы прикусили нижнюю губу и втянули ее к нему в рот.

– Если палач знает свое дело, человек может умирать долго и медленно. Утонченно-медленно.

Веки ее затрепетали, она вдохнула горячую струю его дыхания.

– Когда я наконец изловлю Торна, то дам тебе полюбоваться на его агонию.

Лиз стонала, ввергнутая в пучину его власти над ней. Он неторопливо провел ее пальцами по своим бедрам, потом поднес их к паху. Он управлял ее прикосновениями, и сам двигался им в такт. Она целовала и покусывала его грудь.

Одна рука Онцелуса, задрав юбку, погружалась во влажный соболий мех над ее лоном, другая потянула за набухший сосок левой груди.

– Только помани их обещанием свободы, – продолжал он, – и все они станут умолять тебя.

Пальцы его скрылись у нее между ног, и Лиз отчаянно заверещала.

– Даже когда ты сжимаешь руки у них на горле, когда чувствуешь последние удары их сердца, они все еще надеются тронуть тебя мольбами о милосердии.

Пульсирующий жар в ее теле нарастал от контраста двух ощущений: костистых пальцев на груди и дразнящих – под юбкой.

Он растягивал ей нутро, проникнув туда настолько, чтобы держать ее в агонии, но не доводить до исступления.

– Прошу тебя... – шептала она, стараясь глубже вобрать в себя его пальцы, но он не позволял ей этого. – Пощади...

Где-то в глубине меркнущего сознания Лиз отдавала себе отчет, что он наблюдает за ней, нарочно продлевая свою медлительную пытку, снова и снова удерживая ее от экстаза, к которому она так близка.