— Это правда?

Что, правда? Она не знала, о чем он говорит. Все шло кругом, даже его гневное лицо то расплывалось, то становилось четким.

Он встряхнул ее.

— Ты беременна?

Ее глаза расширились. Откуда он узнал?

— Да?

Она не могла произнести ни слова своими пересохшими губами, закрыла глаза и кивнула. Мир продолжал плыть перед ней, но боль отступила. Даже его скрипучие слова успокаивали. Мир ускользал куда-то.

Он отпустил ее. Кто-то еще был с ним. Кто-то со старыми, огрубелыми, но нежными пальцами. Кто-то прикасался к ней, заставляя ее выпить сладкий обезболивающий напиток…

Она открыла глаза. Кривая улыбка заиграла на ее губах.

— Мергвин, — выдохнула она шепотом. Он кивнул, но его взгляд, струившийся из глубоких впадин на морщинистом обветрившемся лице, был тяжелым.

Но это не имело значения. Эрин была в его руках. Она опять впала в бессознательное состояние. Откуда-то издалека она услышала голос Олафа.

— Благодари своих богов, моя леди, что ты носишь моего сына. Ты получишь передышку на пять месяцев. После этого ты будешь страшно избита за то, что рисковала жизнью, которая зародилась в тебе, моей жизнью, из-за твоего злого намерения отомстить.

Ей хотелось ударить его, обругать, выцарапать ему ногтями глаза. Но у нее не было не решимости, ни сил, чтобы сказать что-нибудь в свою защиту. Зелье Мергвина связало ей язык, и она погрузилась в темноту.

Только десять выживших человек он мог назвать своими. Большинство наемников, называвших его своим вождем, стали трупами. И, тем не менее, Фриггиду Кривоногому столкновение принесло мрачную победу.

Объединенные войска ирландцев и Белого Олафа покинули скалы на берегу за несколько минут до того, как Фриггид вышел из своего убежища в пещере, чтобы посмотреть, как отбывают войска.

Он невольно достиг большего, чем разрыва норвежско-ирландского союза, и его смех слился с топотом лошадей, отступавших в отдалении. Он натравил норвежца на его ирландскую жену. Знаменитая Золотая Амазонка была не кто иная, как супруга Волка, дочь Верховного ирландского короля.

Фриггид замолчал и задумался. Он глубоко вонзил меч в сердце Волка. Викинг убил бы любого — мужчину, женщину, незнакомца, жену, сестру — за такое предательство. Олаф обошелся со своей согрешившей женой мягко. Возможно, Волк обожает свою ненаглядную супругу больше, чем позволено истинному воину. Олаф был известен как вспыльчивый человек, способный на страшный гнев и страшную кару, которые могут иссушить любовь и преданность. Боги давно установили, что у каждого человека есть свои слабости. Фриггид теперь был уверен, что знает слабое место Волка.

Он мог подождать удобного случая, возвратиться на родину, чтобы восстановить силы, посмотреть… и подождать. И тщательно все обдумать. Он никогда не надеялся, что сможет быть равным Волку по силе. Но этот человек все равно должен быть низвергнут. Ирландскую принцессу можно использовать снова, и это даст ему преимущество.

Фриггид позаботится о том, чтобы предсмертный вой Волка прокатился эхом по земле.

ГЛАВА 19

Эрин очень плохо помнила, как они добрались до дома. Сцены бессвязно скользили в ее сознании. Цвет неба, лучи солнца слепили ей глаза, когда она случайно приоткрывала их и снова закрывала, находя утешение в забвении тьмы. «Меня чем-то напоили, конечно», — подумала она сквозь пелену бессознательности. Мергвин дал ей снадобье, которое могло ослабить физическую и душевную боль, благодаря известным ему секретам приготовления отваров из сушеных трав.

Она почувствовала себя совсем по-другому, когда выплыла из последнего путешествия в тьму. Ее не несли больше неловко на тяжелых грубых носилках. Она отдыхала на чем-то мягком, пахнущем чистым воздухом и ароматами летних роз. Пальцы нащупали холодные простыни, ее голова покоилась на пуховой подушке. Она подняла ресницы и увидела резную арку над кроватью. Прекрасные шелковые занавеси облегали резные столбы.

Она была дома, в своей собственной постели. Но, по правде, это была не ее постель, не ее дом. То, что она сперва так подумала, было смешно. Это был дом Волка, захватчика, короля Дублина. Просто его не было так долго, что она начала думать обо всем этом, как о своем собственном. Она спала на широкой кровати одна так много ночей, и этими ночами она вспоминала его касания, необыкновенную непреодолимую власть его тела, сладкую бурю и безмятежность, ощущаемую, когда отдаешься его страстности.

Она снова закрыла глаза. Лежа в постели, трудно было вообразить, что она когда-то убежала из Дублина, одержимая идеей. О Боже милостивый, почему она это сделала? Как могла она быть такой глупой? Было невозможно поверить, что она попросту перепутала людей. Они, казалось, ждали ее. Но почему?

Что-то произошло, потому что она не такая уж и дура. Она — дочь Аэда Финнлайта, мудрого короля, знакомого с военным искусством и хорошо разбирающегося в людях. Что-то затевалось, но Олаф никогда не поверит этому, потому что в действительности она вела группу воинов против него.

«Я не хотела ничего плохого! — слышался крик ее сердца. — Я виновата только в том, что любила и беспокоилась… Так же, как я никогда бы не пошла против собственного отца, — думала она с горечью, — я никогда не пошла бы и против Олафа».

Она поняла сейчас, как крепко и нежно она любила его, и это сознание причиняло ей огромные душевные муки. Любовь оказалась горька, как желчь. Можно быть гораздо сильнее без нее, быть способным справиться с болью, если оскорблена плоть, так как эта боль не касалась бы души. Но теперь она легко уязвима. Его простые слова причиняли ей более сильные муки, чем самый жестокий удар мечом. Он даже не слушал ее объяснения. Он уже вынес ей приговор как предательнице.

Потом вдруг Эрин поняла, что он тут, с ней, в комнате. Она не повернула головы, не открыла глаз и не слышала ни малейшего шороха. Но он был здесь и смотрел на нее. Она чувствовала северный холод устремившихся на нее глаз.

«Я попрошу, чтобы он больше не следил за мной. Он не должен знать, что имеет власть надо мной, которая крепко связывает меня, иначе все будет потеряно. Я принцесса Тары, дочь величайшего короля, который когда-либо правил Ирландией».

Она открыла глаза, повернула голову и встретилась с Олафом взглядом. Он стоял около закрытого окна, выходящего во внутренний двор. Он был полностью одет, выглядел великолепно в малиновом и черном и казался поистине высокомерным в такой позе. Его плащ с золотой брошью колыхался слегка на его спокойных широких плечах.

Она вдруг почувствовала себя неловко, так как ее волосы были растрепаны и спутаны, а пальцы ее ног виднелись из-под прозрачного белого льняного платья, которое кто-то надел на нее.

Она села, устало глядя на него, пряча свои ноги под платьем. Эрин не любила его холодный бесстрастный взгляд. В те моменты, когда Волк был абсолютно спокоен и хладнокровен, он казался наиболее беспощадным. Когда он говорил тихо, в его словах слышалась опасность.

Прошло так много времени с тех пор, как она тайком уехала из Дублина. Она опять смотрела в лицо незнакомца, все еще незнакомца, которого знала так хорошо.

— Итак, — сказал он мягко, — ты проснулась. И ты выглядишь отдохнувшей.

Он отвернулся от окна, скрестив руки на груди и упершись ногой о скамейку.

— Мы можем поговорить.

— Поговорить? Теперь, мой лорд? — она печально усмехнулась. — Ты не желаешь слушать меня. Мне нечего тебе сказать.

— Мне казалось, что теперь ты что-нибудь осознала.

Она решила отражать его выпады, оставаясь сдержанной и спокойной, соперничая с ним в холодности и не замечая содроганий своего сердца.

— Я пыталась все тебе объяснить. Ты не счел нужным выслушать меня и определил наказание, не подумав о справедливости и законности. Ты приговорил меня, и я никогда не забуду… как ты заковал меня и безжалостно тащил по дороге, так же как и я тебя в тот день около Карлингфордского озера.

— Как жестоко я с тобой обошелся, леди? Я уверен, что ты ничего не почувствовала. Я следил, чтобы ты не пострадала серьезно. Просто тебе преподали урок справедливости и покорности.

— Урок! Ты не имеешь права…

— У меня есть все права! Я получил эти права, когда женился на тебе!

Разочарование внутри нее перерастало в бешенство. Как страстно она желала ударить его, выколотить наглость и презрение из его гранитного тела… И, кроме того, ей хотелось прикоснуться к нему, почувствовать, как напрягаются его мускулы под ее пальцами, прислониться к его шее, вдыхая чистый мужской запах.

Ее пальцы сжались, и она зашептала язвительно:

— Ты идиот, король дураков! Тебя называют мудрым и милосердным — а ты даже не хочешь узнать правду. Если ты не слушаешь меня, викинг, пораскинь своими мозгами! Что, если бы я хотела твоей смерти, дорогой муж! Я бы нашла другой способ и не стала бы рисковать жизнью моих братьев, отца и кузена!

Его брови слегка приподнялись. Кроме этого, он не выказал своим видом, верит он ей или нет.

— Эрин, ты знала, что мы разделились с твоим отцом.

— Да, я знаю это теперь, потому что ты сказал мне.

— Ты просишь поверить, что просто ошиблась и приняла бандитов за ирландцев из Мита?

— Да.

Он продолжал смотреть на нее, и Эрин почувствовала, что должна сказать еще.

— Они и были ирландцы, ты видел. Я думала, что бандиты — это датчане или скандинавы.

— Наконец-то ты сказала то, во что я могу поверить: ты была уверена, что все разбойники в большинстве своем викинги. Однако, Эрин, я тебе скажу следующее: ты говоришь, что встретилась с ирландцами. Это не так! Мертвецы, лежавшие на скалах и на берегу, были по большей части викингами, а не ирландцами.

У Эрин перехватило дыхание.

— Нет, этого не может быть.

— Но это так.

Она почувствовала, будто ее сжимает и душит стальной пояс.