— Это мы уже слышали, — пробормотал шотландец, наслаждаясь упругим ощущением под рукой.

Потом, сглотнув судорожно, прошелся по гибкому стану и сжал округлые мягкие ягодицы девушки. Она подняла голову, губы ее раскрылись, и он припал к ее ароматным устам.

— Ты моя девочка, моя Бесс, моя маленькая Бесс… — шептал он. — Я так хочу тебя.

Руки девушки завладели его телом, ласки несли усладу и радость. Мужчина застонал глухо и сдавленно, когда она прижалась к нему бедрами. Ее тихие стоны вожделения разожгли в нем вулкан страсти; захотелось переполнить эту женщину любовью, сделать ее своей навеки, превратиться с ней в одно целое.

Выскользнув на мгновение из его объятий, Бесс стащила через голову сорочку, и Кинкейд задохнулся от восторга при виде ее вызывающе торчащих грудей, гордой линии шеи и глаз, смотревших на него дерзко, торжествующе, страстно. В этом взгляде жило бешеное желание утолить его голод и насытить собственную жарко-жадную женственность, полыхавшую под нежно-розовой кожей.

Неторопливыми движениями он развязал ленту, оплетавшую косы девушки. Сияющие рыжие потоки полились по обнаженным мраморным плечам. Бесс улыбнулась, соблазнительно сверкнув белыми зубами. Влажно блеснул язычок…

Задыхаясь от желания, Кинкейд сорвал с себя одежду.

— Иди ко мне, девочка, — молвил он, намереваясь продлить минуты восторга.

Бесс не шелохнулась. Когда он хотел вновь броситься в сладкие волны ее тела, она, хрипловато засмеявшись, вильнула в сторону и поднесла ко рту оставшуюся с ужина спелую дикую сливу. Не сводя глаз с Кинкейда, Бесс намеренно медленно вонзила в плод белые зубы… брызнул густой бордовый сок и заструился по подбородку.

— Я хочу получить ее из твоих губок, — сгребая изящное тело могучими руками, сказал он.

Где-то рядом бродит ягуар, мелькнула у Кинкейда мысль, надо быть начеку. Но… но искушение обладать этой дивной женщиной сейчас, сию минуту, было так сильно, что заглушало голос разума. С тихим смехом он коснулся ее губ, слизывая языком сладкие терпкие капли.

— Вкусно… — отрывисто вздохнув, молвила Бесс и сжала мягкий плод, так что сок его оросил белую шею и жаркие груди.

— Очень вкусно, — согласился мужчина, склоняясь к бежавшим по ее коже темным ниточкам густого сока.

Близость этой распаленной женщины, ее податливый стан сводили его с ума, толкали туда, откуда нет возврата.

— Ты ведьма, — прохрипел он почти беззвучно. — Ты наслала на меня свои колдовские чары. Но я знаю, как совладать с тобой…

— И как же? — игриво протянула чаровница.

— Есть вещи, которые лучше продемонстрировать, чем описать.

Бисерины пота появились на висках Кинкейда. В жилах бешено пульсировала кровь. Ему понадобилось собрать всю свою волю, чтобы не распластать эту колдунью прямо сейчас на земле и не овладеть ею.

— Я хочу тебя. Хочу тебя всего. Хочу дико, хочу немедленно…

Каждый звук ее низкого голоса добавлял искр в его пламя. По напряженным изгибам ее тела Кинкейд понял, что костры их страсти разбушевались с одинаковой силой. Но мужчина уже не хотел так быстро расставаться с восхитительной игрой, пусть даже следующий кон станет для них пыткой. Но это будет сладостная пытка…

Кинкейд взял из ее пальцев сочащуюся красной влагой сливу и медленно протащил мягкий плод по ее телу. А потом начал губами и языком собирать каждую сладкую капельку, щекоча бугорки сосков, нежную кожу.

С протяжным стоном Бесс провела пальцами по его пшеничным волосам и вжалась в мужское тело.

— Сейчас… — прохрипела она. — Бери меня…

Поволокой чувственности затянуло его глаза. Вызывающе раскинутое перед ним тело алчно встретило его. Ритмичные судорожно-сладкие толчки сотрясали мужчину и женщину, и наконец взрыв экстаза, так давно грозивший своей всепоглощающей силой, захватил их обоих, вихрем унося в поднебесье любви, где существует только пламенный восторг наслаждения.

Дважды еще в ту ночь они утопали в объятиях друг друга. Казалось, что несокрушимая стихия овладела ими одновременно, стихия, не признающая никаких законов, границ, условий, стихия, пожирающая все горькое и ненужное и оставляющая лишь сияние, сулящее вечное счастье и безмятежный покой.

Рассвело. Заискрились хрустальными переливами кружевные завесы зелени, смолкли тревожные ночные звуки, уступив место звонким песням нового дня.

Кинкейд сел, потер глаза, потянулся. Рядом свернулась Бесс. Она дышала во сне тихо, почти беззвучно. Лицо ее было закрыто рукой. Огонь в очаге погас. По нагроможденным в углу сумкам ползали вереницы муравьев. Шотландец перезарядил пистолет, надеясь, что порох не промок окончательно, оделся и вышел из хижины.

В траве у заводи валялись забытые с вечера сокровища. Кинкейд уже хотел было умыться из озера, как вдруг на черной мягкой земле у самой воды увидел четкий отпечаток когтистой лапы. Ягуар! Значит, пока они с Бесс наслаждались друг другом в хижине, хищник бродил в двух шагах.

Кинкейд тихо выругался, проклиная свою неосмотрительность: подвергнуть Бесс такой страшной опасности! Он ополоснул лицо, почистил сухой мятной травой зубы, вдоволь напился. Снова начинался дождь. Шотландец вернулся в хижину.

— Весь день спать собираешься, а, красавица? — окликнул он Бесс. Она повернулась, легла на спину. Что это за румянец у нее на лице? Вроде ярче обычного. — Бесс, — тормошил он ее, — вставай, девочка моя.

Коснувшись ее руки, Кинкейд похолодел: кожа была сухая и горячая. Ресницы девушки затрепетали.

— Кинкейд… — слабым голосом выговорила она. — Пить хочется… — Бесс провела языком по сухим губам. — Как хочется пить…

Кинжальная боль пронзила его сердце, когда он увидел ее затуманенные лихорадкой глаза.

— Бесс, что с тобой? Ты не в порядке? — бросился к ней с вопросом Кинкейд.

Впрочем, ответ он уже знал.

— Мне не по себе, — медленно произнесла она. — Голова болит… и нехорошо как-то.

21

Ямайка

Октябрь, 1725 год

Бесс силилась открыть глаза, но старания были тщетны. Издалека слышала она обволакивающий ровный женский голос, который время от времени вырывал ее из черной пустоты. Скрипнула створка окна, легкий ветерок пробежался по волосам. И вдруг густым потоком хлынуло на лицо солнце, облепляя его как горячий липкий сироп.

— Мисс, вам надо покушать. Мисс!

Бесс покорно приоткрыла губы и позволила смутно очерченной фигуре влить ложку душистого, крепкого бульона. Несколько капель попали мимо, потекли по подбородку, но прежде чем девушка успела слизнуть их, она ощутила на коже мягкую салфетку, которая быстро впитала влагу.

— Вы определенно сегодня не так бледны, мисс Беннет. Температура, похоже, спала. Я приготовила вам чай, мисс, прекрасный ароматный чай. Выпьете немного?

Девушка тихо вздохнула и отвернулась. Мягкие пышные подушки под головой, свежий запах постельного белья расслабляли ее. Бесс не хотелось открывать глаза, не хотелось видеть солнце. Пока она укрыта пеленой сна, можно ни о чем не думать, можно отгородиться от мира.

На лоб легла прохладная губка.

— Лихорадка не отпускает вас, мисс. Но ничего, — говорил все тот же грудной мелодичный голос. — Ничего. Вы оправитесь. Откройте глаза, взгляните на Аннеми. Ну-ка…

Бесс упорно отказывалась слушать. Напротив, она снова позволила себе рухнуть в забытье, где ее окружали смутные звуки: тихий треск цикад, резкие крики птиц, вой обезьян-ревунов, наконец, шелест прибоя, легкий свист ветра, шуршание песка.

Из влажной зеленой дымки вдруг материализовалось волевое лицо Кинкейда. Его ореховые глаза прожигали сердце. Она ощущала его руки, слышала его голос, хриплый от отчаяния и мольбы… Не умирай, Бесс. Живи. Живи ради нашей с тобой любви.

Возникали и таяли видения, то туманные и неопределенные, то четкие и красочные. Ее сознание плавно покачивалось на голубых волнах… набегали белоснежные кружева пены… лазурное море сливалось с сапфировым небосводом… на губах замирали соленые капельки… свежий ветер трепал волосы.

И вдруг Бесс ударило раскатами пушечной канонады, треском выстрелов. С криком она вскочила, будто наяву ощущая жуткий всплеск и грохот разорвавшегося у борта лодки ядра.

— Кинкейд!!

— Элизабетт, Элизабетт, что с вами?

Она очнулась. Ее удерживали мужские руки. Бесс в изумлении смотрела на незнакомца. Перед нею был элегантно одетый джентльмен. Девушка попыталась сообразить, где она и что с ней.

— Лежите. Лежите, Элизабет. — Мужчина провел рукой по ее лбу. — Тише, тише, — успокаивал он. — Лежите. Видно, жар возвращается.

Черно-красные потоки чудовищно извивались перед ее мысленным взором, затуманенным лихорадкой. Обоняние четко уловило незнакомый мужской запах: лавровишня, ром, табак, но не трубочный, а нюхательный, который перекрывал даже аромат французской туалетной воды. Бесс пыталась упорядочить свои ощущения и обрывки мыслей. Где же она? Кто этот средних лет англичанин, изысканно одетый, в напудренном парике? Мельком она увидела его унизанные кольцами холеные пальцы.

— Аннеми! — отодвигая со лба Бесс влажные пряди, позвал он. — Аннеми! Принеси жаропонижающую микстуру, пожалуйста.

Аннеми. Значит, это та женщина, которую она уже видела, сообразила Бесс. Кто же тогда этот человек? Не сразу губы послушались, но она все-таки вымолвила:

— Кто… кто вы?

— Перегрин Кэй, дорогая, — с улыбкой ответил мужчина. — Сокольничий. К вашим услугам.

Улыбка показалась Бесс зловещей гримасой.

Девушка не нашла в себе сил ни вздрогнуть, ни испугаться. Она просто снова провалилась в бездну смутных видений и воспоминаний.

…С лязгом звенела сталь о сталь. Казалось, весь мир вокруг нее дрался, стрелял, сражался на саблях. Палуба «Алого Танагра» стала действительно алой — от крови. Бесс стояла у Кинкейда за спиной, держа пистолет наготове. Сверкнул клинок. Бесс нажала курок и выстрелила врагу прямо в грудь. Из черной завесы дыма, пошатываясь, вышел Руди. Его лицо было искажено мукой. Руди упал ничком. В спине его торчал нож. Бесс отчаянно закричала, но крик ее потонул в грохоте пальбы.