— Ты мог погибнуть, — выговорила она сквозь слезы. Да, это он, ее Кинкейд, мог сейчас лежать в луже крови. — Кинкейд…

Он отодвинулся от нее и, глядя в глаза, твердо сказал:

— Все хорошо, Бесс. Все в порядке. Ты жива. Бесс вспыхнула от стыда: значит, он подумал, что она испугалась за себя!

— Со мной все нормально, — пробормотала она. — Зато погляди на них! — Она кивнула в сторону злых и испуганных матросов. — Они бросят нас, если ты сейчас их не остановишь.

— Я сказал, пора назад, — гремел тем временем боцман. — Здесь нет золота. Здесь только смерть.

Эван схватил боцмана за грудки и рывком дернул на себя.

— Ты пойдешь туда, куда тебе прикажут, — жестко сказал Дэвис. — Пока я капитан, я не…

— Мы не на море! — выкрикнул высокий одноглазый матрос. — Ты не имеешь права…

Кинкейд был так стремителен, что Бесс толком не поняла, что произошло. В одно мгновение одноглазый оказался на земле; прижимая его грудь коленом, над ним навис Кинкейд и приставил нож к горлу.

— Ты слышал слова капитана, — вкрадчиво сказал шотландец. — Никаких бунтов. Или ты попридержишь язык, или я отрублю его, равно как и всю твою пустую голову.

— Не убивай меня! Нет! Не убивай меня! — взмолился одноглазый.

Кинкейд бросил взгляд на Эвана, и тот коротко кивнул. Шотландец отпустил матроса, встал.

— Это относится ко всем и каждому, — сурово произнес он. — Мистер Дэвис ваш капитан. Он работает на меня. Тем, кто задумает не подчиниться ему, советую сразу же идти ко всем чертям. И помните, — продолжал Кинкейд, — ягуар далеко не уйдет. Он все еще голоден.

Матросы насупились, помрачнели. Но никто не посмел возражать. Все молча подчинились приказу Эвана сделать носилки для погибшего.

Еще через час пути они вышли к узкой мутной речке. Переходить ее пришлось вброд. Вода доходила до бедер. Выбравшись на берег, боцман поскользнулся на торчавшем из земли корне, упал и… наткнулся прямо на змею. Пестрая лента взвилась в ярости и молниеносно ужалила боцмана в запястье. На крики его бросились товарищи, изрубили змею в крошку, но, увы, поздно. Все усилия Бесс помочь боцману были тщетны — он умер быстрее, чем закипает вода в котле.

Земля под вывернутым из земли деревом была мягкой и рыхлой, там-то и решили похоронить мертвых. Проводили их короткой молитвой. На могиле остался только примитивный крест из двух сучьев.

В тягостном молчании путники продолжали идти. Они преодолели несколько сот ярдов, как вдруг из-за корявого, раскидистого дерева возник Че. Он быстро заговорил что-то, обращаясь к Ха-кобо. В руках Че держал убитую обезьяну и убитого опоссума. Индеец вручил добычу Ха-кобо и, прежде чем Эван успел узнать у него что-нибудь, скрылся.

— Чего он боится? — поинтересовался у проводника Кинкейд.

Ха-кобо еле заметно пожал плечами, забросил за спину мертвых животных и продолжил путь.

Скоро прошел еще один ливень. Когда шумящие струи стихли, Бесс услышала невдалеке новые звуки — рев водяного потока. Непролазные кусты расступились, лес стал просторнее, покрытая желто-зеленым мхом земля пружинила под ногами. Ха-кобо остановился, раздвинул кружевную завесу зелени… и Бесс ахнула.

Прямо перед ними низвергались серебристые потоки величественного водопада. Ха-кобо подбежал к кромке заводи, набрал в пригоршню воды и с благоговением выпил.

Девушка онемела, восхищенная этой картиной. Сердце ее гулко стучало в груди. Она была во власти удивительного ощущения, что когда-то ее дед стоял именно на этом месте. Ее дед. Дедушка Джеймс. Впервые со дня его кончины Бесс реально почувствовала тепло рук родного человека, услышала его голос, увидела его глаза. В горле у Бесс запершило: она готова была расплакаться.

— Ну что, девочка? — оторвал ее от грез глубокий голос Кинкейда. — Как, по-твоему, далеко нам еще до твоих сокровищ? Или уже теплее?

Она кивнула; язык все не слушался. Это здесь. Она уже поняла. Это здесь. Мурашки побежали по коже. Бесс пыталась совладать с дыханием. Опустив глаза, она шагнула к тихой заводи. Вода была темной до черноты. С другого конца вытекал журча узкий ручей, который явно не мог вместить падающие со скал потоки воды. Какая же здесь должна быть глубина, содрогнулась Бесс.

Она подошла еще ближе, и тут на нее обрушился каскад звуков, сначала смутных и нестройных, потом все более отчетливых. В монотонном реве водопада слышались голоса, смех, восклицания, так долго пребывавшие в небытии. И, наконец, все перекрыл негромкий мужской голос. Голос старого Джеймса. Его смех.

Но тревога была рядом. Бесс вытянулась в струну — голос деда заглушили выстрелы. Крики людей. Испуганное конское ржание. Свист стрелы раздался так близко, что показался реальным…

— Ложись, Бесс! — Кинкейд с криком бросился к ней и повалил на мягкую, мшистую землю.

Только теперь она поняла, что крики и выстрелы не почудились ей. Они гремели сейчас, здесь, рядом…

Подняв голову, Бесс в ужасе и изумлении увидела, что на нее бегут десятки голых, но до зубов вооруженных индейских дикарей. Сухой хлопок выстрела раздался прямо над головой, в носу защипало от терпкого порохового запаха. Это Кинкейд отстреливался от нападавших. Бесс нащупывала свой пистолет, но его не оказалось на месте. В отчаянии она огляделась — оружие лежало совсем рядом. Схватив его, девушка прицелилась в одного из врагов, нажала курок, но… ее подвел подмокший порох.

— Карибы! — вопил Ха-кобо.

Волна ледяного ужаса охватила ее, когда до сознания дошел страшный смысл этого слова.

Карибы! Жестокие каннибалы! Те, что в ночных кошмарах снятся матросам, те, о которых ходят жуткие легенды. Вот они — рядом. Не выдуманные, не призрачные, а из плоти и крови.

Одно из этих лютых созданий, чья медно-красная кожа была покрыта боевой черно-желтой раскраской, подпрыгивало на месте, оглашая лес варварскими криками. В вытянутой руке дикарь торжествующе держал отрубленную человеческую голову… голову капитана Эвана Дэвиса.

Кинкейд снова выстрелил, кариб упал, на груди его расплылось красное пятно. Но из-за его спины людоеды текли рекой. В этом ужасе и смятении Бесс сумела заметить, что Кинкейд закрывает ее своим телом. Но его отчаянная смелость уже не могла спасти ее. По берегу заводи к ним мчались еще и еще индейцы, на ходу стрелявшие из луков короткими тонкими стрелами, чьи наконечники наверняка были начинены смертельным ядом.

Нам суждено погибнуть здесь, вспыхнула у Бесс мысль, когда одна из стрел впилась в мох буквально в дюйме от ноги Кинкейда. Я больше никогда не увижу рассвет на Заливе, я никогда не услышу первый крик своего ребенка!

Ребенка! Их с Кинкейдом сына. Черная пропасть безнадежного отчаяния разверзлась перед нею. Малюсенький живой комочек, который бьется у нее под сердцем, тоже обречен на гибель. Этот росточек жизни будет срублен, не успев взойти и увидеть солнце!

— Нет! — закричала она. — Нет!! НЕТ! — И собрав все свои силы, она воззвала к последней надежде. — КЬЮТИ!

Огненно-яркая вспышка молнии пронзила небо. На землю хлынул мощный ослепляющий ливень. Бесс зажмурилась под натиском этой стихии. Открыв глаза, она явственно увидела Кыоти, огромного, величественного, как сама жизнь. Он был грозен и прекрасен в полном боевом облачении древнего племени гордых инков.

Руку Бесс сжал Кинкейд. Она услышала его вздох ужаса и восхищения.

Внезапно дождь прекратился, и солнечные струи пронзили листву. Стало так тихо, что слышен был стук падающих по листьям капель.

Боевая булава Кьюти золотом сверкала на солнце, ослепляя карибов. Золотые диски на груди, самоцветная диадема на голове, серебряные обручи на руках — все было украшено росписью, говорящей о его королевском происхождении. Карибы при виде этой грандиозной фигуры замерли в благоговейном молчании. В глазах дикарей запылал ужас. Внезапно один кариб с воинственным кличем ринулся вперед, но Кьюти взмахнул своей остроконечной боевой дубинкой. Страшное оружие не коснулось кариба, до его тела дошел лишь золотой луч, но дикарь упал, коротко вскрикнув, будто сраженный молнией.

Кьюти медленно оглядел всех индейцев, вкрадываясь взором в их глаза.

— Перед вами Женщина Звезд, — громовым голосом пророкотал Кьюти. — Вы посмели напасть на сошедшую с небес!

Разукрашенный дикарь уронил лук и метнулся к зарослям. За ним другой. Неожиданно Кьюти развернулся и направил свою булаву на кариба, замершего на берегу заводи. Тот свалился в конвульсиях. Остальные воины побросали оружие и побежали врассыпную. В считанные минуты Кинкейд, Бесс, Ха-кобо и четверо матросов остались на прогалине единственными живыми существами. Призрачный образ Кьюти вспыхнул, озаряясь всеми цветами радуги, а потом растворился как дым, оставив лишь воспоминания.

Ха-кобо взорвался быстрой торопливой речью на своем неведомом языке. Он указывал на место, где только что стоял Кьюти, потом на сраженных им карибов. После этого он приблизился к Бесс и, приложив руки ко лбу, протянул их девушке, демонстрируя свою благодарность и почтение.

Недоуменно покачивая головой, Кинкейд обернулся к Бесс; он был потрясен.

— Ты… ты видела? — начал шотландец и осекся. — Из какой преисподней он вознесся?

— Только не из преисподней, — пробормотала Бесс.

Кинкейд провел ладонью по лицу.

— Значит, призрак. Девушка кивнула.

— А ведь я видел его прежде. Ночью, в лесу, — молвил шотландец. — Вскоре после выезда из Мэриленда.

Бесс снова кивнула и сжала его руку.

— Должно быть, я теряю рассудок, — произнес шотландец.

— Если так, то мы оба не в своем уме.

К ним подбежали взбудораженные матросы.

— Что, что случилось? — спросил Тик Уордер, у которого сильно кровоточила рассеченная рука.

— Почему они так внезапно удрали? — беспокоился другой. — Они вернутся?

Шотландец повернулся к проводнику.

— Кариб нет, — заулыбался Ха-кобо, сложил вместе ладони, потом быстрым движением разъединил их, что означало «конец» лучше всяких слов.