Не останавливаясь, они поскакали вперед. Людовик во главе процессии. Сейчас появилась наконец возможность убрать ему свою затекшую руку с ее рта. Ей, видимо, тоже пришлось несладко. Усадив поудобнее и плотно прижав к себе, он заглянул в ее сердитые глаза. Холодно было в эту весеннюю ночь, ветрено, и Людовик обернулся к Дюрану, одному из людей де Рью, чтобы тот передал ему плащи. Дюран поехал рядом, держа на весу тяжелые плащи и помогая Людовику сначала обернуть один вокруг его плеч, а затем завернуть в другой Анну-Марию. Покончив с этим, Дюран отстал, и дальше они поскакали в тишине.

Анна-Мария не сделала ни малейшей попытки помочь Людовику. Вся одеревенелая, несдавшаяся, она приникла к нему, положив голову на плечо. Конечно, если бы она ехала на своем коне, то было бы быстрее, но Людовик предпочел, чтобы она была с ним.

Все ее сознание переполняло возмущение. Еще бы, какое унижение, какое насилие учинили над ней. Однако тело ее в этот самый момент нашептывало совсем о другом. Она прислонилась к нему настолько близко, что могла чувствовать каждый его вздох, и невероятное блаженство медленно начало подкрадываться к ней, окутывать ее, смирять ее гнев. «У тебя еще будет время, много времени, чтобы сердиться, — шептал невидимый голос. — А это единственные мгновения в твоей жизни быть с ним так близко. Больше такое не повторится. Возьми же сейчас то, что можешь, и забудь о том, что грядет».

Одна ее рука была теперь свободной, и она покоилась на спине Людовика. В принципе эта рука могла сражаться, сопротивляться, но она оставалась неподвижной в надежде, что он вообще ее не заметит.

Они скакали молча, не очень быстро. Темное пространство по обе стороны дороги иногда высвечивалось огоньками редких постоялых дворов. Порой низкий голос Дюрана сзади в нескольких словах указывал дорогу или предупреждал о чем-то. Затем снова наступала тишина. Издалека было слышно мычание коров и блеяние овец, да то и дело перебегали дорогу какие-то юркие зверьки.

Останавливались они лишь однажды, чтобы пересесть на свежих коней. Прошло уже два часа, и скоро должны были начаться предместья Шатобриана. Людовик пропустил группу вперед, а сам притормозил своего коня и подал голос.

— Скоро последняя смена лошадей. Ты предпочтешь въехать во двор замка на своем коне или…

Анна-Мария выпрямилась и умоляюще на него поглядела.

— Людовик, прошу тебя, не делай этого со мной! Ты будешь потом жалеть.

Его лицо напряглось.

— Я должен, Анна-Мария, должен! Это твое единственное спасение.

— А я не хочу спасения. Понимаешь? Не хочу. А ты? Когда тебя насильно женили, разве ты не знал, что будет потом?

— Знал, но…

— Ну а если бы ты был постарше, например, как я сейчас, ты бы тогда сдался?

Людовик молчал, нечего ему было сказать. Он знал, что без серьезной битвы его бы тогда не взяли. Она прочла его мысли и надавила сильнее.

— Ты, наверное, сейчас думаешь, что я не могу быть такой же храброй. Ошибаешься. Мы очень похожи друг на друга, ты и я. И если бы мы сражались вместе, то победили.

Лицо ее, залитое лунным светом, было совсем близко от его. Она обвила руками его шею и прижалась грудью так сильно, что жесткие пуговицы его жилета впились в них обоих. Губы их встретились в поцелуе. Это был дикий и одновременно невероятно сладостный поцелуй. Они застыли в нем, как им казалось, навеки. С трудом оторвавшись друг от друга, некоторое время они ехали молча, прижавшись щека к щеке. Людовик посмотрел вперед. Там впереди Шатобриан, там ждет король… Боже, он уже успел забыть об этом.

И теперь, когда он вспомнил, мятежный непокорный дух вновь начал просыпаться в нем. Оставаться предусмотрительным и холодным сейчас, в такой момент? Нет, это просто невозможно.

— Анна-Мария, а если я увезу тебя в Блуа?

— Да, — с надеждой проговорила она.

— Мы можем попытаться там выдержать осаду… с помощью моих друзей.

— О, Людовик, да, конечно, да!

— И Бретань останется нетронутой. Анне не нужно будет вводить туда войска. У нас будет преимущество во времени… мы сможем хорошо подготовиться, запастись продовольствием, оружием, мы запремся и не пустим ее, — Людовик засмеялся радостным смехом победителя, и она вторила ему.

Но уже в следующий момент он нахмурился.

— Но нас будет мало, гораздо меньше, шансы наши невелики, и скорее всего выстоять нам не удастся. Это будет очень трудно. И если что, знай, нам придется сложить головы.

— Лучше пусть у меня совсем не будет головы, чем склонить ее с позором, — горячо прошептала она.

Восхищение ею согрело его. За такую девушку стоит сражаться. Браку с малохольным королем она предпочитает смерть. А преданность, какая преданность! Да, с ней есть определенные шансы на победу. Людовик начал в спешке соображать. Они сейчас приближались к развилке дорог. Одна из них вела к замку Шатобриан, другая в город. Эскорт бретонцев уже миновал эту развилку и двигался к замку. Людовик крепко обнял Анну-Марию одной рукой, а другой правил конем. Когда они приблизились к развилке, он повернул коня на дорогу в город и резко пришпорил.

Животное отозвалось нервным рывком, а Людовик пригнулся и погнал его еще сильнее, стараясь уйти как можно дальше, пока Дюран и его спутники не заметили, что Людовик и их герцогиня выбрали неправильную дорогу. Некоторое время не было слышно ни звука, только тяжелое дыхание и стук лошадиных копыт. Но вскоре Людовик услышал шум погони. Еще сильнее пришпорив усталого коня, стараясь выжать из него все, он наклонился к Анне-Марии.

— Держись за меня крепче, следующий поворот наш.

Он почувствовал, как ее головка прислонилась к нему, а руки еще сильнее сжали спину. Людовик вынул левую ногу из стремени и, свесившись набок, на мгновение замедлил бег коня. Затем рывком обернул полу своего плаща вокруг Анны-Марии и вместе с ней соскользнул на землю. При этом напоследок он так пришпорил коня, что тот поскакал дальше, как угорелый.

Они упали на мягкую почву рядом с дорогой и, не поднимая голов, перекатывались вместе до тех пор, пока вовсе не скрылись в кустах. Там они лежали, тяжело дыша, прислушиваясь к стуку копыт убегающего коня и шуму сбитого с толку приближающегося бретонского эскорта.

Вскоре послышался крик Дюрана:

— Поворачиваем назад! Их здесь нет.

Анна-Мария согрелась (она все это время лежала почти под ним) и теперь радостно улыбалась Людовику. Он тоже улыбнулся ей, хотя лицо ее было ему почти не видно, только глаза посверкивали, да при лунном свете, проникающем сквозь листья, он успел рассмотреть знакомые ямочки. Людовик наклонился и поцеловал их по очереди, а затем рывком встал и поднял ее.

— Ты ничего себе не повредила? — мягко спросил он.

Она замотала головой, и они принялись отряхивать с себя грязь и налипшие листья. Запахнувшись в плащ, Анна-Мария ждала, пока Людовик сориентируется, куда идти.

Он быстро взял ее за руку. Сейчас дорога была каждая секунда.

— Пойдем через этот лесок. Дальше там должен быть постоялый двор. Нам надо добыть лошадей.

Людовик пощупал свой кошель с деньгами, на месте ли. Он был пристегнут к поясу и, слава Богу, полон.

— Нам потребуется не меньше четырех дней, чтобы добраться до места. Придется ехать день и ночь. Я пошлю вперед гонца, чтобы предупредить Дюнуа и всех остальных. Давай я пойду вперед и буду нагибать ветки.

Он быстро повел ее через темный лес. Под ногами что-то хлюпало, трещало, ноги цеплялись за коряги. Не прошло и нескольких минут, как ноги Анны-Марии (а они были обуты в расшитые жемчугом бархатные тапочки) насквозь промокли. Теперь этот жемчуг украшал лесную тропинку позади нее. Она порывисто и тяжело дышала. Людовик обернулся с улыбкой.

— Может, хочешь передохнуть пару минут?

— Нет, нет, — беззвучно прошептала она одними губами, — со мной все в порядке.

И это действительно так и было. С ней не только было все в порядке, она была счастлива, безумно счастлива. Кровь ее пела, текла по жилам и пела, наполненная восторгом недавних поцелуев. Это ночное приключение ее восхищало. Впервые в жизни она сейчас была одна, ночью, за пределами стен замка, без, по крайней мере, дюжины стражников, бряцающих доспехами вокруг нее. Ей представлялось, что в этом лесу она и Людовик единственные живые существа. Франция с ее армией и Бретань с ее независимостью ушли сейчас куда-то далеко, совсем далеко. Все это стало сейчас каким-то необязательным, неважным. Она удовлетворенно улыбнулась. Ничего с моими ногами не случится. Я согласна в этих тапочках идти за Людовиком хоть на край света.

И когда они вышли к опушке, ей показалось, что это и есть тот самый край света. Но они вышли к городской окраине. Дома стояли темными рядами, только несколько фонарей освещали дорогу, а в небольшом постоялом дворе мерцал огонек. Они подошли поближе. Вдруг открылась дверь, кто-то вышел в темноту, послышались голоса. Людовик с Анной-Марией быстро спрятались в тень.

— Натяни поглубже капюшон, иначе тебя узнают.

Она повиновалась, но тихо возразила:

— Кто ожидает здесь, на постоялом дворе, встретить герцогиню Бретонскую, да еще посреди ночи?

— Пожалуй, никто, — согласился он. — И в этом вся наша надежда. Но всякое может случиться. И плотнее закутайся в плащ, на тебе слишком много драгоценностей, а браслеты и кольца вообще сними, не надо искушать воров.

Она сняла все кольца, кроме одного, с большим изумрудом. Его она повернула так, чтобы была видна только широкая золотая полоска, наподобие обручального кольца.

— Теперь давай договоримся. Мы с тобой путешествуем из Нанта в Париж. Нас ограбили по дороге, увели лошадей и весь багаж. Здесь нам надо достать лошадей. Для тебя я сниму комнату, чтобы ты могла обсушиться и отдохнуть, пока я буду заниматься лошадьми.