Пышные рукава подняты кверху и собраны в пуфы в трех местах по длине руки. Корсаж со множеством разрезов, через которые проглядывали пурпурные, фиолетовые и красные шелковые заплатки, тоже собран в пуфы в двух местах. Юбка разрезов не имела, зато вся в пуфах. Силуэт завершала огромная несуразная шляпа, украшенная множеством перьев.

— Не думаю, что это будет пользоваться успехом, — сказал Людовик, — слишком уж все громоздко и неудобно.

Тут он задумчиво улыбнулся.

— Но я знаю одну женщину, которая будет это носить.

Дюнуа и Макс оба кивнули. Они тоже знали эту женщину. Конечно же это была Беатриче дель Лукка, которую оба недолюбливали.

— Я обещал это ей, — начал Людовик и нахмурился, заметив, как вздохнул Макс. Затем он жестко продолжил: — Я хочу, чтобы ты передал это ей, Макс. То есть я хочу, чтобы на эти куколки посмотрела Катрин, а вечером я возьму их с собой, покажу дамам. Сразу же после Катрин принеси их мне.

— Но, Ваше Сиятельство, — воскликнул Макс, — у них там уже наготове портные, чтобы скопировать фасон. И она, надев платье сегодня вечером, скажет, что оно у нее уже давно.

— Именно так она и сделает, — согласился Людовик. — Принеси-ка свои бритвы, Макс.

Удивленный Макс принес свои острые бритвы. Под соленые комментарии Дюнуа Людовик стащил с куклы ее одеяние и передал Максу.

— Отрежь все эти цветные заплатки, но будь аккуратен.

Макс повиновался, но был явно озадачен. Скрестив ноги, он уселся на пол и начал отпарывать многоцветные шелковые лоскутки. Сквозь образовавшиеся прорехи были видны его пальцы. Дюнуа уже понял замысел и с восторгом следил за происходящим.

— Вечером мы покажем куколку с пришитыми заплатами, но эта баба появится при дворе, и сквозь эти прорехи будет просвечивать ее розовая плоть!

Комната огласилась оглушительным хохотом. Проворно работали пальцы Макса, он делал свое дело превосходно.

Эффект оказался еще более забавным, чем они ожидали. После торжественного приема, когда весь двор переместился в салон для танцев и карточной игры, Людовик объявил, что только что получил из Парижа новые «модные куколки». Да, да, именно тот самый фасон, с прорехами! Он послал за ними, а дамы с нетерпением стали ждать.

Беатриче дель Лукка еще не появлялась. Она ужинала в своих апартаментах, подгоняя камеристок и портных побыстрее закончить костюм. Она предвкушала восхищение, с каким будет встречен ее приход, изумление в глазах дам (фасон слишком смелый), потрясение мужчин, когда они увидят ее белоснежную кожу, просвечивающую сквозь прорези в темно-зеленом бархате.

Она пришла довольно поздно, так что у дам было достаточно времени внимательно рассмотреть каждую куколку и все обсудить. Это была настоящая драма, когда они увидели ее. Она смело прошествовала через зал к столу, где лежали куколки, а дамы, вытягивая шеи, старались получше ее разглядеть.

Что это за белый материал просвечивает у нее сквозь прорези? Когда же они наконец осознали, что это у нее просвечивает, то все застыли в оцепенении. Нет, это уже слишком. Она зашла слишком далеко. Фасон сам по себе довольно странный, но все же пристойный. Но то, как она переиначила его, — просто позор.

Наконец она смогла разглядеть куколку на столе, и у нее перехватило дыхание. И тут она услышала рядом с собой мужской голос.

— Я вижу, — произнес Людовик, — Катрин не совсем точно описала вам этот костюм.

Она встретилась с ним взглядом. Его глаза ласково улыбались ей, а потом они начали блуждать по широким прорехам в ее корсаже, где было видно немало белых пикантных закруглений.

— Но все же я считаю ваш наряд очень интересным. Жаль только, что вы его больше никогда не наденете.

Ей захотелось закричать, ударить его. Но ни того, ни другого сделать было сейчас нельзя. Наоборот, сейчас надо было делать вид, что ничего не случилось, и достойно закончить вечер. Бросив на Людовика взгляд, полный ненависти и обещания расплаты, она отошла прочь.

Подошел Дюнуа и, еле сдерживая себя, чтобы не расхохотаться, тихо произнес:

— Я думаю, что, если мы не хотим получить в бокал с вином порцию яда, нам пора сматываться отсюда. И побыстрее!

* * *

Рим, Папа, для всего христианского мира оба эти понятия были почти синонимами и внушали трепетное благоговение. От пребывания в этом городе зависело будущее Людовика.

Дворец папы Секста IV был не менее светским, чем какой-нибудь королевский двор. Там всегда толпились красавицы и богатеи, входили и выходили ремесленники и мастеровые, поскольку намечалось возведение нового большого собора Св. Петра. И, конечно, повсюду мундиры солдат. Все это не случайно, ибо по всей Италии распространились антипапские настроения. В жестоком противостоянии находился Рим с Флоренцией, Папа воевал с семейством Медичи. Приближалась решительная схватка, и главным призом победителю была Флоренция.

В Риме Людовик и Дюнуа встретились со своим давним другом Жоржем. Он уже приобрел среди церковников весомое положение. Радостно поворачивал он свое круглое багровое лицо то к одному, то к другому. Его голубые глаза сияли. А друзья выкладывали свои путевые впечатления.

— Но где вы так долго пропадали? Я уже отчаялся вас здесь увидеть.

— Да, мы тут по дороге замешкались немного, — признался Людовик, обменявшись с Дюнуа улыбками.

— Замешкались? Вы что, перепутали дорогу? Попали в Англию?

— Да нет же, — объяснил Дюнуа, — мы были в Милане. Он оказался так хорош, что Эжен решил там остаться. У Людовика тоже была там очень красивая девушка, только с ее братьями ему не повезло.

— Я вижу, вы прибыли в Святой Город начиненные грехами. Немедленно покайтесь.

— Обещаем тебе, святой отец, — ответили друзья и потешно склонили головы.

Они остановились в апартаментах Жоржа в Папском дворце. Он водил их по Риму с одержимостью, с какой старожил (пусть даже и с небольшим стажем) показывает город новичкам.

— А мы еще осмотрим развалины храма на горе и обязательно посетим Колизей при лунном свете!

Но для Людовика более важным было осмотреть, как выглядит кабинет Папы, и Жорж договорился об аудиенции на следующей неделе.

Папа Секст IV встретил его радушно, но немного торопился. Это был уже очень пожилой (шестьдесят три года) и больной человек. Он мирно беседовал с Людовиком, когда вошел его племенник, кардинал Риарио, и что-то сказал ему на ухо. Папа поспешно благословил Людовика и отправил прочь, хотя тот не высказал и половины того, что намеревался сказать. Через две недели была назначена еще одна аудиенция. Людовик вернулся в апартаменты Жоржа и сообщил Дюнуа и Максу, чтобы они приготовились к длительной осаде.

Жорж на помощь Папы не надеялся. У Секста IV с французским королем был свой конфликт, и он не мог себе позволить осложнить ситуацию только потому, что герцогу Орлеанскому не нравится его жена. Жорж предварительно беседовал об этом с Папой, и тот сказал ему, что получил письмо от короля, где четко сказано, что Орлеанец женился по своей воле, без всякого принуждения, его брак освящен святой церковью и что принцесса (очень набожная девушка, о чем Папе хорошо известно) может поклясться на святой Библии, что это правда. Если Папе будет угодно, то король может выслать письменное подтверждение, данное под присягой.

Прошел месяц, а Людовику так и не удалось еще раз встретиться с Папой. Началась война с Флоренцией, и Его Святейшество был очень занят. Но, поскольку Людовик проявлял большую настойчивость, Папа написал королю и предложил прислать письменное подтверждение от Жанны.

Прошло еще несколько месяцев, а Людовик все мучился и ждал. Ему было очень интересно узнать, как король выпутается из этого положения, ибо не мог поверить, чтобы Жанна могла солгать перед Богом.

Наконец к Папе прибыли гонцы и привезли послание, подписанное Жанной и подтвержденное двумя церковниками с безупречной репутацией, кардиналом Бурже и епископом Руанским.

Людовик стоял у стола перед Папой и тяжело дышал.

— Ваше Святейшество, я не могу поверить, что эти люди приняли участие в подобной лжи.

— Во что же ты веришь, сын мой? — устало спросил Папа.

— В то, что это фальшивые свидетельства.

Папа вопросительно поднял кустистые седые брови, а Людовик продолжил:

— Даже если здесь была бы подпись самого Господа Бога, это все равно было бы ложью.

Увидев неодобрение на лице Папы, Людовик попросил позволения удалиться, забыв даже испросить следующей аудиенции.

Вскочив на коня, он поскакал вдоль Тибра и все думал и думал. Как же так? И какие здесь замешаны люди — Жанна, епископ, кардинал… Да нет, это невозможно, чтобы целовать Святой Крест и потом лгать. Возможно, Жанна после той ночи в Линьере его возненавидела за те ужасные слова, что он тогда ей сказал. Ну что ж, она права. Он сам не переставал упрекать себя за жестокие слова, которые на самом деле адресовались не ей, а ее отцу. В конце концов, в этом деле она так же беспомощна, как и он.

И Людовик решил написать ей письмо. Честно покаяться, сказать, что он глубоко сожалеет о своей грубости и жестокости по отношению к ней и испрашивает письменного подтверждения, действительно ли ее послание Папе, присланное королем, подтвердили епископ и кардинал. Скорее всего, она не ответит, возможно, у нее не будет возможности, но попытаться стоит.

Чуть больше чем через месяц, пришел ответ. Мягкий, прощающий ответ и очень обнадеживающий. Она понимает его тогдашнее состояние, его возмущение в ту ночь было направлено не на нее, а на те ужасные обстоятельства, в которых он оказался. Она сожалеет об этом и не осуждает его. Что же касается письменного свидетельства для Папы, подтвержденное кардиналом Бурже и епископом Руанским, то, да, ее отец действительно просил их письменно подтвердить, что от ее имени и по ее желанию одному из монастырей были пожалованы какие-то земли и деньги. «Но каким образом, — удивленно спрашивала она, — Людовику известно об этом подтверждении, и почему это его интересует?»