* * *

Спокойствие, переданное ей де Морнаком, помогло и во время бурной сцены объяснения с Людовиком. Как и предсказывал де Морнак, он был готов сражаться один против всего мира. Анна обещана ему. Она собиралась выйти за него замуж. У них были планы на будущее. Ему ее обещали, и он требует, чтобы обещание это было выполнено. То, что ему предлагают взамен, смехотворно и оскорбительно! Это нужно сообщить королю, и немедленно. Если король, чтобы выполнить свою волю, пошлет в Блуа войска, то пусть посылает. Их здесь встретят. Если Людовик при этом погибнет, а Блуа сравняют в землей, то в этом тоже нет ничего страшного. Это все равно лучше, чем смиренно принять омерзительную Жанну.

Мария смотрела на сына, слушала его и понимала: мальчик он еще, совсем мальчик. Да что значит вся эта его решимость! Никто ее в расчет не примет. Когда Людовик услышал, что мать уже подписала все бумаги, он остолбенело уставился на нее.

— Ты позволила королю сделать это со мной? Без всякого сопротивления? — его голос срывался на крик. Он не мог поверить, что это сделала его обожаемая матушка.

— Людовик, у меня не было иного выхода! — Мария была готова заплакать. Она не осуждала его гнев, но было больно видеть, как он ее сейчас ненавидит. — Ну отказалась бы я, а что дальше? Нас бы немедленно разъединили. Тебя отправили бы в тюрьму, а Орлеанские земли конфисковали в пользу короны.

Людовик горячо прервал ее:

— Лучше бы мне быть в тюрьме. Я скорее умру, чем женюсь на этой горбатой!

Она поспешно повторила слова де Морнака:

— Но у нас в запасе еще три года. Может быть, удастся выкрутиться. За это время вполне могут умереть король, дофин или оба вместе. Мы все можем умереть за это время! Катастрофа, которая случится через три года, — это еще не катастрофа.

Но Людовик это не успокоило. Слишком больно ему было сейчас, чтобы воспринимать какие-либо разумные доводы. В конце концов, это касается его, а не ее. Она может себе позволить быть спокойной.

— Он никогда не умрет, потому что он дьявол. И дофин тоже не умрет. Я знаю. Ничего не изменится. Нам придется примириться со злом. Бороться надо сейчас! Сейчас! Немедленно!

Как могла, она пыталась его разубедить.

— Очень и очень сожалею, Людовик, но я была вынуждена сделать то, что сделала. Когда станешь взрослее, ты увидишь — это был единственный выход.

— Ты думаешь, что, став старше, я стану трусливее! — вскричал он, с упреком глядя в ее глаза.

Мария чувствовала себя несчастной. В Людовике боролись сейчас мальчик и мужчина, но это был еще не настоящий мужчина, способный отвечать за свои поступки. За него должна была сделать все это она. Надо быть благоразумной. На зрелость решений Людовику надеяться нечего. Сейчас он способен только развязать открытую войну с королем, заведомо безнадежную. Она закончится либо его смертью, либо, в лучшем случае, пожизненным заключением.

В ушах Марии звучали слова де Морнака:

— Три года — это слишком долго. Все может случиться!

И она старалась не слушать яростные крики Людовика.

— Уходи! Я ненавижу тебя! Уходи!

Она отправилась в покои Марии-Луизы. Пьер прислал записку, что приедет, и Мария-Луиза одевалась для этой встречи. Он прибывал, чтобы объяснить, почему они не могут пожениться. В общем, он собирался сказать то, что ей уже было известно.

Она тихо встретила Марию и казалась очень спокойной. Первый раз в жизни ей не хотелось говорить с матерью о Пьере.

Затем она спустилась в большой салон, где должна была встретить Пьера. Они не привыкли здесь встречаться. Этот дом был и его домом. Обычно для общения они предпочитали маленькие уютные комнатки. Сегодня Мария-Луиза решила, что этот большой, безликий салон, который никогда не был свидетелем их счастливых времен, поможет ей преодолеть боль встречи. Она медленно обошла его, как будто в этом доме была приезжей. Критически осмотрела изысканную драпировку, изумительные гобелены и украшенные резьбой большие камины в каждом углу салона. Со стен на нее, маленькую и одинокую, смотрели предки. Тихо и пусто было в этой большой комнате.

Гладкий, сияющий полировкой пол отчетливо передавал ее легкие шаги. Муаровое платье — оно было частью ее приданого — шуршало сзади, как будто что-то нашептывало.

В покоях рядом послышались шаги. Это, наверное, Пьер! Она развернулась и застыла, глядя на дверь, стараясь изобразить на лице приветливую улыбку. Ведь Пьер страдает не меньше ее. Насколько это возможно, она сделает их объяснение безболезненным.

Но это был не Пьер, а его старший брат Карл, теперь герцог Бурбонский. Он был много старше Пьера, почти под пятьдесят. Приземистый, темноволосый маленький человек нервно и смущенно улыбался, глядя в ее изумленное лицо. Они обменялись обычными приветствиями, во время которых он, не переставая улыбаться, бормотал что-то насчет ее красоты, что она, мол, день ото дня становится все краше. Затем в зале повисла тягостная тишина. Она ожидала, когда он заговорит, а он стоял и молчал, наливаясь краской. Глядя на его несчастный вид, Мария-Луиза пришла к нему на помощь.

— Ваш брат не смог прибыть? — начала она. То, что так трудно будет произнести эти слова, она сама не ожидала.

— Мой брат Пьер, — произнес Бурбон таким тоном, как будто речь шла о ком-то, кто ему неприятен, — мой брат Пьер попросил меня заменить его в разговоре с вами и объяснить новую ситуацию, которая возникла… мм… появилась. Он решил, что его приход сюда вызовет нежелательную болезненную реакцию. Моя обязанность сейчас сообщить вам одну неприятную новость.

Он тоскливо глядел на нее, надеясь, что, может быть, она сама догадается, о чем идет речь. И Мария-Луиза снова решила его выручить:

— Моя матушка только что вернулась от короля. Он сказал ей то, о чем вы, я полагаю, прибыли мне сообщить. Король выдает принцессу Анну за Пьера.

Почти всю ночь она репетировала эти слова, но все равно с ужасом вслушивалась сейчас в них, когда произносила вслух. Видя ее замешательство, герцог отвел глаза.

— Дорогая моя, я понимаю, какой неожиданностью явилось это для вас… для всех нас. Мы никогда не подозревали о таких намерениях короля. И я должен сказать, что поспешность, с какой Пьер принял его предложение, мне неприятна. Я заявил ему о том, что он не должен был подписывать никаких бумаг, пока не посоветуется со мной и пока не переговорит с вами.

— Я уверена, что у него не было выбора, — поспешила сказать Мария-Луиза. Она и в мыслях не могла допустить, что Пьер мог выбирать. Ужасным было потерять его при обстоятельствах, от них не зависящих, но невозможно даже было подумать о том, что Пьер предал их любовь.

Герцог понял ее чувства.

— Король был, разумеется, очень настойчив, и конечно, отказаться для Пьера не было никакой возможности. Но все равно я глубоко сожалею о том, что все так получилось.

Бурбону его положение явно очень не нравилось. Выгодный во многих отношениях брак его брата с дочерью короля, столь неожиданно обрушившийся на их дом, был совсем им не нужен. Но Пьер уже дал согласие и отступать было нельзя. Думая об этом, Бурбон вспотел. Никакие преимущества, которые дает огромное приданое короля, не нужны, когда совершено предательство по отношению к лучшему другу семьи, Карлу Орлеанскому и их собственному отцу, который завещал ему крепить эту дружбу. Если бы не Пьер, если бы не его слабость, Бурбон обязательно предложил бы свою поддержку в борьбе против короля. Но подписание Пьером бумаг связало Бурбону руки. Наоборот, он должен теперь поддерживать короля, так как семьи их скоро породнятся.

После неуклюжих попыток успокоить Марию-Луизу герцог покинул ее. В соседнем салоне он встретился с Марией, и все вновь повторилось. Вначале он необдуманно заявил ей о том, что все случившееся считает позором для своей семьи. У нее появилась даже какая-то надежда, и она взмолилась о помощи. Тогда он поспешил дать задний ход, спрягавшись за обстоятельства, чувствуя одновременно собственное ничтожество. Она холодно с ним попрощалась. Король, наверное, улыбался бы, глядя, как герцог Бурбонский тяжело взбирается в седло и уезжает со двора, навсегда порвав со своими лучшими друзьями. Несчастный Бурбон ехал домой и всю дорогу проклинал своего младшего брата.

Мария устремилась к дочери, желая ее утешить, но Марии-Луизы нигде не было. По-видимому, ей захотелось побыть одной. Людовика тоже поблизости не было. Мария с грустью подумала, что вот начинается новая пора — пора игр в прятки с детьми. Она проследовала вниз, в малый салон, теплую, уютную, солнечную комнату, и отправила слугу за де Морнаком. Хоть бы он оказался на месте.

Он появился очень быстро, а она, увидев его, сразу же забыла, что хотела сказать. Заметив ее замешательство он заговорил первым:

— Я видел, как уезжал герцог. Похоже, он был не в восторге от своей аудиенции. Мне показалось, он был готов даже заплакать.

— Я попросила его помочь нам, но он заговорил о том, что не может идти против воли короля. Я очень разочарована в своих друзьях.

— Ты слишком строга к нему. Это все из-за этого дурака Пьера. Он не нашел в себе мужества самому прийти и объясниться. Сильная же у него была любовь, — презрительно заметил де Морнак.

— А на какую любовь способен ты? — неожиданно спросила Мария.

Он улыбнулся, как будто бы удивившись внезапности вопроса.

— Только не на такую, — ответил он.

— Я полагаю, что даже король со всей его армией не смог бы забрать у тебя то, что тебе принадлежит, — произнесла она лукаво.

— Это было бы трудно сделать, — с улыбкой признался он.

— Наверное, ты часто влюблялся?

— Разумное число раз.

— Но, видимо, не настолько сильно, чтобы жениться?

— С женитьбой у меня возникла сложная ситуация.

— А в чем ее сложность? — спросила Мария, стараясь делать вид, что слушает его только из вежливости.