Ошеломленный Бразович не в состоянии был произнести ни звука. В самом деле, никто из спекулянтов не вспомнил о существовании государственного совета. Они заручились поддержкой всех министров и мечтали поскорее сорвать солидный куш, уверенные в том, что не найдется ни одного сумасброда, который бы стал действовать в ущерб своим интересам.

А теперь — пожалуйста!

Решения государственного совета окончательны и их не оспоришь!

Сто тысяч форинтов внезапно ускользнули из рук Бразовича! Пропали и те сто тысяч, которые пошли на покупку заброшенных виноградников, теперь не стоивших и ломаного гроша. Рушились и другие радужные мечты Бразовича: постройка роскошного барского особняка, новые груженные товарами галеры, плывущие по Дунаю, ярко освещенная церковь, переполненная блестящей толпой гостей… Все это лишь мираж, который вместе с туманными очертаниями моношторской крепости развеется при первом же порыве ветерка, как меркнет свет, когда набежит туча и закроет солнце.

Бразович вышел из кабинета коменданта, и ему почудилось, будто у часовых, стоявших на посту, по два кивера на голове, по два ружья на плече. Окна здания комендатуры как-то странно заплясали, река словно катила волны вверх по пологому склону горы, а крепостные стены грозили обрушиться на него…

* * *

Но вот наконец и Тимея!

Она с трудом пробудилась в полумраке спальни и долго не могла очнуться. Спросонья, кое-как одевшись и никого не найдя в смежных комнатах, она неуверенной походкой, пошатываясь, добрела до зала, где наряжали Аталию.

Войдя в залитый ярким солнечным светом зал, где было множество корзин с цветами и свадебных подарков, она сразу же пришла в себя: ведь сегодня день ее свадьбы! Тут она заметила г-на Качуку с букетом роз в руках, и сердце ее дрогнуло: да ведь это жених! Потом она взглянула на Аталию и подумала: «А вот мое подвенечное платье!»

Стоя с широко раскрытыми глазами и с разинутым от изумления ртом, девушка вызывала и смех и жалость.

Прислуга, гости, хозяйка дома г-жа Зофия едва удерживались, чтобы не расхохотаться. Аталия подошла к девушке с горделивым видом, словно сказочная королева, и, взяв ее рукой, затянутой в белую лайковую перчатку, за тонко очерченный подбородок, процедила со снисходительной улыбкой:

— Нынче, милая деточка, под венец пойду я! А тебе еще придется походить в школу и подождать годков пять, тогда уж и выскакивай замуж, если, конечно, найдется охотник жениться на тебе.

При этих словах Аталии женщины так и покатились со смеху. Все потешались над одураченной наивной девушкой.

Потрясенная Тимея стояла в оцепенении, опустив голову и беспомощно уронив руки. Ее лицо оставалось мраморно-бледным, оно даже не покрылось румянцем. Никакими словами не выразишь то, что испытывала девушка в эту минуту.

Видимо, Аталия почувствовала, что переборщила и что пора прекратить издеваться над Тимеей, иначе это произведет неблагоприятное впечатление на гостей, восхищавшихся ее, Аталии, блистательной красотой. И она тут же попыталась загладить злую шутку.

— Иди сюда, Тимея! — наигранно ласковым тоном обратилась она к девушке. — Я тебя дожидалась. Прикрепи мне фату к прическе.

Подвенечная фата!

Онемевшими, непослушными пальцами Тимея взяла фату и словно во сне подошла к Аталии. Надо было приколоть фату булавкой в виде стрелы к пучку на затылке Аталии. Руки Тимеи дрожали, золотая заколка не слушалась ее и никак не входила в крепко затянутый узел волос невесты. Тут Аталия сделала нетерпеливое движение, и Тимея слегка уколола ее булавкой.

— Ах, какая ты неловкая! — раздраженно вскрикнула Аталия и ударила Тимею по руке.

Брови Тимеи дрогнули и насупились: бранить и бить ее в столь торжественный день, да еще перед женихом! Две тяжелые слезы навернулись ей на глаза и покатились по бледным щекам. И, должно быть, именно эти слезинки явились той каплей, которая переполнила чашу весов в деснице богини справедливости.

Свою горячность Аталия попыталась оправдать нервным состоянием. Как же тут не нервничать! Все уже в сборе — и шафера и подруги, — а отец невесты запаздывает.

Ее беспокойство невольно передалось всем присутствующим, за исключением жениха, как всегда, невозмутимого.

Уже прибегали из церкви сообщить, что священник в полном облачении ждет жениха и невесту, что уже и колокола отзвонили в честь новобрачных. Аталия тяжело дышала от ярости, негодуя, что отца все нет и нет. Одного гонца за другим посылали в крепость за г-ном Бразовичем.

И вот наконец все увидели в окно подъезжавший к дому застекленный экипаж Бразовича. «Ну вот, наконец-то прикатил!» Невеста еще раз взглянула в зеркало на себя, погладила рукой жемчужное ожерелье, обвивавшее ее прекрасную, как у Юноны, шею. Тем временем с парадной лестницы донесся странный шум, как будто множество людей, тяжело ступая, поднималось вверх. За дверью зала раздались испуганные голоса, сдавленные крики ужаса, и всполошившиеся гости бросились к выходу.

Подруги невесты тоже выбежали посмотреть, что случилось. И странное дело, ни одна из них не вернулась назад, чтобы сообщить невесте о происшедшем!

Вдруг Аталия услышала за стеной пронзительные крики г-жи Зофии. Впрочем, зная крикливость матери, она не слишком встревожилась.

— Посмотрите-ка, что там стряслось? — обратилась она к жениху.

Капитан вышел из комнаты, и Аталия осталась наедине с Тимеей.

Глухой испуганный шепот за дверью становился все громче, и теперь уже Аталия встревожилась не на шутку.

Но вот в комнату вернулся жених. Остановившись на пороге, он сухо бросил невесте:

— Господин Бразович скончался!..

Аталия в ужасе всплеснула руками, словно хватаясь за воздух, и упала без чувств. Не подхвати ее Тимея за талию, она разбила бы себе голову о мраморный, выложенный мозаикой столик.

Гордое лицо красавицы невесты стало теперь бледнее белого мраморного лица Тимеи.

А Тимея, держа голову Аталии на коленях, подумала: «Мое подвенечное платье валяется в пыли».

Жених все еще стоял в дверях, пристально всматриваясь в черты Тимеи. Потом он круто повернулся и, никем не замеченный в поднявшемся переполохе, покинул дом. Даже не помог поднять невесту!


Тимея

«Мое подвенечное платье валяется в пыли…»

Вместо свадебного пиршества в доме Бразовичей пришлось справлять поминки.

Вместо роскошного, расшитого шелками подвенечного платья Аталии пришлось облачиться в скромную траурную одежду.

Траур сглаживает различие между бедными и богатыми. Аталия и Тимея, обе в черном, казались теперь равными.

Если бы горе выражалось только в траурной одежде!

Вслед за скоропостижной смертью Атанаса Бразовича на его семью, словно по воле рока, одна за другой нагрянули страшные беды. Так, предвещая зимние бури, на крышу дома слетается воронье.

Вот закаркал первый ворон: жених неожиданно возвратил Аталии обручальное кольцо; он даже не нашел нужным присутствовать на похоронах и в скорбный час не протянул руку помощи убитой горем невесте, когда та провожала гроб на кладбище; а ведь по обычаю, установившемуся в этом провинциальном городе, все близкие, друзья и знакомые усопшего, богатые или бедные, должны были смиренно, с непокрытой головой идти пешком за гробом до самого кладбища.

Многие сурово осуждали г-на Качуку за его якобы непростительный поступок, упуская при этом из виду веские соображения житейского характера: поскольку г-н Бразович нарушил слово и не вручил ему, жениху, в качестве приданого обещанных ста тысяч форинтов, то и он, жених, вправе был считать себя свободным от всяких обязательств…

А воронье все слеталось на кровлю Бразовичей. Кредиторы настойчиво требовали немедленного возврата ссуд с процентами.

И вот благосостоянию Бразовичей пришел конец, оно рассыпалось, как карточный домик.

Первый же кредитор, подавший в суд иск на Бразовичей, лишил их домашнего очага. А потом на Бразовичей посыпались иск за иском, и дело кончилось катастрофой: так ледяная глыба, сорвавшись с горной кручи, стремительно катится вниз, по пути обрастая снегом, и грозной лавиной низвергается в долину. Скоро выяснилось, что жених поступил благоразумно, убежав от надвигающейся беды. Торговое предприятие Бразовича, казалось бы, такое солидное и процветающее, на деле оказалось в крайне запущенном состоянии; велось оно неряшливо и неумело. Бразович занимался закулисными сделками, приносившими одни убытки. В результате наросли огромные долги, на покрытие которых не хватило целого состояния умершего. Вдобавок оказалось, что этот с виду благочестивый и респектабельный купец бесчестно распорядился крупными суммами, которые доверили ему сограждане. Он растратил достояние сирот, пожертвования на благотворительные цели и на богоугодные заведения, деньги, принадлежавшие больницам и полученные им в залог от своих агентов, а также коммунальные фонды, ассигнованные на общественные нужды. Бесчисленные притязания, обрушившиеся на дом Бразовичей, словно мутный поток, захлестнули его по самую крышу, забрызгав грязью хозяев.

Тимея тоже потеряла состояние, доставшееся ей от отца, так как Бразович не потрудился вложить его в недвижимость.

Вслед за кредиторами в доме Бразовичей стали появляться стряпчие, гласные муниципального совета и судебные исполнители. Немедленно были опечатаны шкафы, комоды и вся мебель. Бездушные чиновники то и дело без предупреждения нагло врывались в дом, шныряли по всем закоулкам, громко переговаривались, понося и проклиная покойника в присутствии убитых горем жены и дочери. Они тщательно описывали все имущество, оценивая на глаз ту или иную вещь, картины в рамах или без рам и даже подвенечный наряд.

Затем они назначили срок и вывесили на парадной двери дома объявление о предстоящих торгах, на которых распродавалось все имущество, начиная с чудесного подвенечного платья и кончая домом.