Не трижды, а четырежды! Последнего обстоятельства господин министр еще не мог знать после окончания аудиенции. Оно открылось ему лишь тогда, когда, приехав на обед домой, он узнал от конюшенного, что приходил какой-то венгр, которому, по его словам, господин министр поручил купить с аукциона восьмитысячный выезд банкира Зильберманна, и привел лошадей. О цене он якобы лично сообщит его высокопревосходительству. Поистине четырежды золотой человек!

Когда к вечеру Тимар явился в канцелярию министра, на лицах всех встретившихся на его пути чиновников он увидел заискивающую, подобострастную улыбку. Это был отблеск золота.

Его высокопревосходительство встретил посетителя в дверях и любезно провел к письменному столу. Там уже лежал подготовленный контракт, скрепленный подписями и снабженный всеми печатями и гербовыми марками.

— Прочтите, пожалуйста, устраивает ли вас это соглашение?

Первое, чему удивился Тимар, читая договор, был срок аренды, определенный не на десять, как он просил, а на двадцать лет.

— Вам подходит такой срок?

Еще бы!

Второе, что поразило Тимара в этом документе, было его собственное имя, которое теперь звучало так: «Дворянин Михай Тимар-Леветинци».

— Вас устраивает этот титул?

«Дворянин Михай Тимар-Леветинци — что ж, вполне благозвучно», — подумал Тимар.

— Грамоту о возведении вас в дворянское звание мы вышлем следом за вами! — улыбаясь, проговорил его высокопревосходительство.

Тимар поставил под контрактом свою подпись с указанием своего нового титула.

— Не спешите, — задержал Тимара министр, когда тот собрался было откланяться. — Я хотел еще кое о чем с вами побеседовать. Святым долгом правительства является достойно отмечать заслуги своих верноподданных, честно выполняющих свой патриотический долг. Мы воздаем должное в первую очередь тем, кто снискал уважение на почве развития национального хозяйства и торговли. Не могли бы вы подсказать мне имя человека, который в наибольшей мере достоин награждения орденом Короны?

Его высокопревосходительство, разумеется, ожидал лишь единственный ответ на свой вопрос: «Вот моя петлица, ваше сиятельство, вам не найти лучшего места для этого ордена! Вы ищете человека, достойного награды? Вот он, перед вами!»

Ничего удивительного в этом бы не было. Ведь сама постановка вопроса предполагала подобный ответ.

Тем большее изумление испытал министр, когда Михай Тимар-Леветинци после короткого раздумья сказал:

— Да, ваше высокопревосходительство, я осмеливаюсь назвать вам имя такого человека. Он давно окружен всеобщим уважением и является настоящим благодетелем для людей, среди которых живет. Это православный священник — благочинный Плесковацкого прихода Кирилл Шандорович, достойнейший претендент на высочайшую награду.

Министр опешил. В жизни ему еще не встречался человек, который на вопрос: «Кому пожаловать этот орден?» — не ответил бы, повернувшись лицом к зеркалу и показывая на самого себя: «Вот этому достойному кандидату!» Вместо того чтобы поступить таким естественным образом, Тимар зачем-то вспомнил какого-то никому не известного попа, даже не католика, живущего где-то у черта на рогах, в захудалой деревушке, причем поп этот не кум ему, не сват, вспомнил, чтобы сказать про него: «Вот этого человека я считаю более достойным высокой награды, чем самого себя!»

Да, это золото, пожалуй, уж слишком высокой пробы! Чтобы обработать его, ювелирных дел мастеру потребуется, верно, примешать к нему три карата серебра.

Хочешь не хочешь, а предложение было сделано, и его следовало принимать всерьез.

— Ну что ж, так тому и быть, — согласился его высокопревосходительство. — Однако вручение самой награды сопряжено с известными процедурными формальностями. Орден Короны предусматривает своим статутом предварительное письменное заявление соискателя с его подписью — доказательство того, что орден не будет отвергнут.

— Отец благочинный чрезвычайно скромный человек, ваше высокопревосходительство, и он только тогда возьмет на себя смелость написать нужное прошение, если получит на то указание вашей милости.

— Ах так? Понимаю, понимаю. Ну что ж, я могу собственноручно написать ему несколько строк. Вашей рекомендации для меня вполне достаточно. Государство должно поощрять скрытые добродетели и заслуги.

И его высокопревосходительство собственноручно написал несколько вдохновляющих слов господину приходскому священнику Кириллу Шандоровичу, заверив его в том, что все прежние выдающиеся заслуги означенного Шандоровича не укрылись от внимательного ока государства и, если не встретится с его стороны возражений, они будут достойно отмечены и вознаграждены орденом Короны.

Тимар сердечно поблагодарил господина министра за оказанную милость, а тот, в свою очередь, заверил Тимара в своем желании оказывать ему и в дальнейшем высокое покровительство.

Пройдя через анфиладу залов и служебных комнат министерства, в которых смиренно сидели, ожидая решения своих дел, десятки посетителей из разряда простых смертных, Тимар убедился, что все чиновники, через руки которых должны были пройти его документы, выказывали ему полную готовность услужить. Вместо долгих недель хождения по бюрократическим лабиринтам он смог проскочить все круги этого ада ровным счетом за один час.

Дух «очищающего кувшина» из Оршовы невидимо витал над ним и действовал безотказно.

Наступил вечер, когда Тимар запаковал все свои оформленные и скрепленные печатью контракты в кожаный портфель.

Только теперь он начал по-настоящему торопиться.

И спешил он не на ужин и не в постель, нет, у него имелись более веские причины спешить. Тимар немедленно отправился на постоялый двор «Золотой барашек», где обычно останавливались возницы из Ньергешуйфалу. В корчме он купил булок, вареной колбасы и рассовал все это по карманам своей бекеши, чтобы перекусить в дороге.

Наняв подводу, он сказал вознице:

— Запрягай немедленно. Не жалей ни кнута, ни лошадей. За каждую милю — форинт на водку. За скорость плачу вдвойне.

Других объяснений хозяину подводы не понадобилось.

Спустя две минуты возок с грохотом понесся по мостовым Вены. И напрасно полицейский кричал вслед, что в городе не разрешается щелкать кнутом, возница не обращал на него никакого внимания — пусть его орет, венский фараон!

В те времена почтовое сообщение поддерживалось системой перекладных, которая связывала Вену с Зимонью. На почтовых станциях днем и ночью дежурили извозчики. Едва заслышав грохот приближающегося к деревне возка, хозяин очередной упряжки уже выводил коней из конюшни, где они набирались сил, и стоило путешественнику подъехать на перекладных к станции, как его уже ждали свежие кони, которые подхватывали возок и мчали его дальше, не считаясь ни с дождем, ни с грязью, ни с крутым спуском, ни с подъемом, ни на минуту не замедляя свой бег. Если две упряжки встречались на середине пути между станциями, то возчики меняли лошадей и, таким образом, каждый из них проделывал лишь половину дороги. Однако в конечном счете быстрота передвижения зависела от размеров вознаграждения.

Два дня и две ночи трясся Тимар по дорогам, ни разу не выходя из возка на станцию — поесть или поспать: привыкший к непритязательной жизни, он спокойно дремал, прислонившись головой к высоким бортам подводы или к ее спинке.

Вечером следующего дня Тимар прибыл в Зимонь. В ту же ночь он выехал в ближайшую деревню Леветинцского имения.

Стояла чудесная мягкая погода. Был первый день декабря.

В деревне Тимар подкатил к дому старосты и вызвал хозяина. Он представился ему как новый арендатор здешних земель и тут же поручил объявить всем крестьянам, что они получают на половинных началах долю в урожае будущего года. Два года на этих землях ничего не уродилось, земля славно отдохнула под паром, значит, в будущем году можно ожидать щедрого урожая. Погода благоприятствует, осень затянулась, еще можно вспахать поле и успеть посеять озимые, если, конечно, проявить расторопность.

— Все это, конечно, хорошо, барин, — ответил ему староста. — Положим, с пахотой мы управимся, а откуда взять семена? Их и за большие деньги теперь не сыщешь. Кто побогаче, тот втихомолку посеял озимые. А простой народ на кукурузе пробавляется.

— Семена будут, — заверил Тимар землеробов, — я сам позабочусь об этом.

Так из села в село, из деревни в деревню переезжал Тимар, всюду подбадривая своих будущих издольщиков, которые, поверив ему, тут же запрягали тягло в плуги и, выехав на поля, приступали к осенней вспашке под озимые на огромной территории, еще вчера обреченной на запустение и на репейное раздолье.

Но где же достать посевной материал? Гнать корабли из Валахии уже поздно, а поблизости в округе семян не раздобудешь.

Но Тимар знал, где и как можно закупить драгоценные зерна.

Вечером второго декабря он прибыл в Плесковац, где несколько месяцев тому назад ранней осенью его чуть не побили батогами. Там он разыскал его преподобие господина Кирилла Шандоровича, который когда-то, в тот самый памятный день, выставил его из своего дома.

— Что, сын мой, ты опять сюда пожаловал? — встретил его старый священник, этот уважаемый в приходе человек, сделавший для окрестных крестьян так много добра, что, если бы не его прирожденная скромность, он давно заслужил бы почести и награды от государства. — Что тебе опять надобно? Хочешь купить пшеницу? Я же тебе говорил еще два месяца назад, что нет у меня ничего… Не дам… Ну что еще придумал? Не трудись врать, все равно ни одному твоему слову не поверю. Имя у тебя греческое, усы длиннющие — нет у меня к тебе доверия.

Тимар улыбнулся.

— А я приехал к вам на этот раз с чистым сердцем.

— Не может того быть! Вы, купцы, только и знаете обманывать честной народ. Распустите слух, что урожай повсюду высок, и сбиваете цену на пшеницу. А чтоб заполучить овес, выдумываете, будто казна лошадей распродает. Не верю я вам, городским, душа у вас лживая.