Мор Йокаи - Золотой человек

Зато богатому везде почет и слава. Его расхваливают на все лады! Его дружбы ищут! Его совета добиваются, в его разум верят! А как обожают его женщины! Как легко вверяют ему судьбы страны!

Ведь с уст Тимеи ни разу не сорвалось для тебя даже простое «спасибо»…

Представь себе, что ты сложил бы сейчас все это несметное богатство к ее стопам и сказал бы: «Это все твое, я достал для тебя сокровища с дунайского дна!»

Ну и что было бы?

Во-первых, она не сумела бы даже оценить такие сокровища. Она и понятия не имеет, что дороже: ларец с алмазами или коробка с халвой? Ведь она же сущий ребенок.

Во-вторых, драгоценности даже не попали бы к ней, их тут же прибрал бы к своим рукам ее опекун и растранжирил бы их, присвоив девять десятых этого клада. Кто его проверит? Ведь эти драгоценности можно оценить и сбыть лишь тайно.

Но даже если предположить, что Тимея получила бы все свое наследство, что дальше? Она стала бы богата и с высокого пьедестала своего богатства не захотела бы даже взглянуть на тебя. А ты остался бы таким же бедняком, как есть, захудалым шкипером, для которого даже мечтать о ней безумие!

Теперь же все складывается наоборот. Ты будешь богатым, а бедной — она.

Разве не об этом ты просил свою звезду?

Так оно и получилось.

Разве ты умышленно потопил корабль?

Нет.

Разве ты хочешь плохого Тимее?

Нет.

Ведь ты же вовсе не думаешь единолично пользоваться найденным кладом! Ведь ты хочешь пустить в оборот все эти драгоценности, приумножить богатство, и когда с его помощью ты приобретешь второй миллион и третий, вот тогда ты придешь к сироте и скажешь: «Пусть все это будет твое — и меня возьми в придачу!»

Разве это значит поступить с ней дурно?

Ты хочешь стать богатым лишь для того, чтобы осчастливить ее.

Твоя совесть может быть совершенно спокойна, — у тебя же самые благие намерения!

Серп луны наполовину нырнул в Дунай, только верхнее острие торчало из реки, словно вышка маяка. Маяк этот отбрасывал луч белого света, который, отражаясь от водной глади, тянулся к самому кливеру барки, как бы нашептывая Тимару: «Удача в твоих руках, хватай ее! Никто ничего никогда не узнает. Единственный человек, владеющий этой тайной, покоится на дне Дуная!»

Тимар внимал лунному свету, и шепоту волн, и внутреннему голосу, отзывавшемуся в его сердце, — и по лбу его текли струйки холодного пота.

Луна спрятала в реку сверкающее острие серпа и на прощанье еще раз шепнула Тимару:

«Отныне ты богат! Отныне ты сам себе хозяин!»

Но когда стало совсем темно, какой-то голос посреди ночного мрака, голос, идущий откуда-то изнутри, зловеще прошипел ему прямо в ухо:

«Ты — вор!»

Спустя час он снова мчался на четверке взмыленных лошадей по сёньскому большаку, и когда куранты на башне святого Андраша пробили одиннадцать, возок остановился у «Англии», напротив ворот с двуглавым орлом. Стремительно соскочив на землю, Тимар взбежал на крыльцо.

Его ждали.

Однажды мне довелось побывать в Четате-Маре.

Сердце сжимается от одного сознания, что мне предстоит описать все виденное там. Любые, самые фантастические слова бессильны воспроизвести сущую правду, неприкрашенную действительность, открывающуюся там человеческому взору.

Лишь одно-единственное сравнение приходит мне на ум.

Представьте себе огромный кратер вулканического происхождения, из тех, что можно увидеть, глядя в сильный телескоп на луну. Голые горы, напоминающие необитаемые развалины древних замков. Представьте себе, что вы — на дне лунного кратера давно потухшего вулкана.

Четате-Маре — это огромный пустующий кратер. Колоссальных размеров холм со срезанным куполом-вершиной, а вокруг — широким амфитеатром — скалы-атласы. И ни единого кустика, ни единой травинки вокруг. Камень. Глыбы, груды, плиты, кучи камня! То там, то сям угрожающе нависает осколок скалы. В другом месте скалу прорезает зияющая трещина, уходящая на дно кратера в бесконечность. А посреди этого грозного нагромождения скал и утесов можно увидеть нечто подобное воротам: величественный вход в парадный зал титанов. Заглянув в эти ворота, увидишь другую остроконечную гору, возвышающуюся над широкой долиной. Эта гора тоже голая, ни травинки не увидишь там — камни и камни. Только камень здесь особый — мелкий; самое крупное зернышко — не больше сверкающего аметиста.

Это — Четате-Маре.

Нет, не природа создала здесь потухший вулкан, стены, похожие на кратер лунных гор. Все это — дело рук человеческих. Творение римлян. Когда-то здешняя горная местность славилась золотыми приисками. Римские завоеватели пригоняли сюда рабов из Дакии, они-то и вырыли здесь эти кратеры в поисках золотоносных жил. И сейчас еще кое-где на стенах можно увидеть следы огня. В те времена пороха еще не знали, и для того чтобы раздробить скалу, ее сначала раскаляли кострами, потом обливали специальным уксусным раствором, и скала трескалась, дробясь на части.

Конусообразный террикон в долине возник после отвала отработанной породы; это горы просеянного каменного песка, из которого извлечены золотые крупицы.

Однажды вершина Четате-Маре обрушилась и похоронила под своими обломками копи. Говорят, что кратер до обвала был раза в два глубже, чем сейчас.

В завалах и сегодня еще находят памятники римской культуры: так, например, нашли керамическую дощечку с надписью о предоставлении свободы рабу-золотоискателю (между двумя пластинками этого древнего медальона была заложена прядь волос возлюбленной раба).

Живущий в окрестностях Четате-Маре бедный люд и теперь еще пытается добыть золото из камня.

Адский труд!

Золото — царственный металл, превращающий людей в своих рабов. Сама по себе скала — «мертвый камень», и только где-то в глубине пролегает слой, называемый «жилой». Золото вкраплено в нее бисеринками. Чтобы заставить блеснуть желтоватую жилу, порой нужно целые годы долбить, растирать и промывать камень. А бывают случаи, что, раз блеснув желтизной, жила снова исчезает, и тогда всю работу приходится начинать заново. Золото будто играет в прятки: золотоискатель должен прорваться к нему сквозь скалу.

Найденную золотоносную жилу бережно разделывают, сортируют: более богатую ее часть помещают в сухую камнедробилку, бедную — во влажную. Затем породу превращают в муку, пропускают через сито: по всей длине маленькой речки Верешпатак гудят и вздрагивают специальные установки, приводимые в движение течением, с помощью которых золото отделяют от камня. На днище длинных корыт остаются крупинки драгоценной руды, а камень, измельченный в песок, ссыпают в специальные мешки. Ему предстоит еще пройти через ряд ловушек и западней, прежде чем ему поверят, что в нем не содержится ни капли золотого порошка. Только тогда этим песком туго-натуго набивают большие мешки из лосевой кожи и кладут их под пресс Песок проходит через поры кожаного мешка, а на самом его дне остается золотистая пыль. Ее аккуратно соскабливают и везут в субботу в Дьюлафехервар, где обменивают на деньги. Так поступают труженики золотых копей.

Вот что называется золотыми россыпями.

Но не верьте этим громким словам! Никакая это не золотая россыпь, — здесь царство нужды, нищеты. Те, кто дробит здесь камень в поисках золота, ходят в лохмотьях, едят мамалыгу, живут в лачугах, умирают рано — это беднейшие люди на земле.

Настоящие золотые россыпи надо искать совсем в другом месте!

После операции с поставкой хлеба армии Тимар сразу же стал состоятельным человеком: купил дом на улице Рац, в самом центре города, — на «сити» комаромских купцов, где жила самая знать.

Это никого не удивило.

Золотые слова почившего в бозе его императорского величества Франца I, сказанные им в ответ на прошение одного интенданта о вспомоществовании! «Вол был привязан к полным яслям, почему же он не насытился?» — достойны, как мне кажется, того, чтобы стать карманной заповедью каждого интенданта.

Сколько заработал Тимар на военных поставках — никто толком не знал, но то, что он вдруг стал богатым коммерсантом, бросилось в глаза каждому. Он развил бурную деятельность, и денег у него на все хватало с лихвой.

В коммерции так бывает часто. Здесь самое трудное — заложить первый камень. Первые сто тысяч форинтов добыть действительно трудно, но если они уже в кармане, остальное приходит само собой. Удачливому открывается свободный кредит.

Лишь одного г-н Бразович никак не мог понять.

Он догадывался, что Тимар отвалил более щедрый процент с барыша «заинтересованному лицу», чем тот, который обычно давал он сам: потому, собственно, Тимар и получил привилегию на военные поставки, предоставлявшуюся прежде всегда ему, Бразовичу. Но как Тимар сумел отхватить такой большой куш, он понять не мог.

С того момента, как Тимар пошел в гору и открыл свое дело, г-н Бразович начал усиленно искать дружбы со своим бывшим шкипером. Он приглашал его к себе на приемы, и Тимар охотно являлся на званые вечера в дом Бразовичей. Ведь там он мог видеть Тимею, которая к тому времени уже научилась вести светскую беседу по-венгерски.

Госпожа Зофия теперь тоже благоволила к Тимару и даже однажды сказала Аталии, переходя с визга на шипение, что не мешает, мол, уделить больше внимания Тимару и улыбаться ему поприветливей, — ведь он теперь богат и считается завидной партией. И уж, во всяком случае, сто́ит больше трех офицеров, у которых нет за душой ничего, кроме франтоватых мундиров и уймы долгов. На что мадемуазель Аталия не преминула ответить: «…вовсе не следует, что я должна выходить замуж за слугу своего отца». Г-жа Зофия без труда догадалась, что началом фразы должно было быть: «Из того, что мой отец женился на своей служанке…» Это прозвучало заслуженным укором для г-жи Зофии: как она посмела оказаться мамашей такой благородной барышни?