- Видишь, поставили мне тавро, будто я жеребец или вол из твоего стада, - с горьким юмором произнес он. - А я и так не сбегу от тебя, не бойся!

Тимар с мучительным любопытством смотрел на выжженное клеймо, не в сила отвести глаз.

- Итак, пометили скотину и - прямиком на галеру, а там десятифутовой цепью приковали к скамье. Полюбуйся, вот он, след.

Он сбросил башмак и показал Тимару кровавую язву на щиколотке.

- И это мне досталось от тебя в подарок, - вызывающе проговорил беглый каторжник.

Тимар, как завороженный, уставился на изуродованную ногу.

- Однако судьба преподносит иногда удивительные сюрпризы. Воистину неисповедимы пути Господни, но они-то и привели несчастного страдальца к нежданному счастью. К той же скамье, куда я был столь милостиво определен на поселение, был прикован старик с колючей бородкой. Стало быть, мой напарник на ближайшие пятнадцать лет. Только ежели с кем на такой долгий срок обручаешься, нелишне и присмотреться поближе. Глянул я на старикашку и говорю ему по-испански: "Сеньор, сдается мне, что где-то я вашу милость видел".

"Видел так видел, чтоб тебе вовсе ослепнуть!" - вежливо отвечает почтенный старец.

Тогда я ему по-турецки, учтиво так:

"Эфенди, а не приходилось тебе в Турции околачиваться?".

"И в Турции я бывал. Какое твое собачье дело?".

Осталось только обратиться к нему по-венгерски:

"Уж не Кристян ли твоя подлинная фамилия?".

У старикашки глаза на лоб полезли. "Да", - говорит.

"В таком случае я твой сын, Тодор. Твой дорогой Тодорушка, единственный твой отпрыск!".

- Ха-ха-ха! Представь себе, приятель: обнаружить собственного, дано пропавшего папашу на другом краю земли да на галерной скамье! Вот таким чудесным образом провидению было угодно после столь долгой разлуки вновь соединить любящие сердца отца и сына! Ха-ха-ха!.. Дал бы ты мне кувшин вина да чего-нибудь перекусить, а то и в горле пересохло, и живот подвело с голоду. А мне предстоит рассказать тебе еще немало занятных историй, которые тебя очень позабавят.

Тимар исполнил его желание: дал ему ветчины, хлеба и вина.

Гость подсел к столу, зажал ружье в коленях и с жадностью набросился на еду, как изголодавшийся пес. Каждый кусок он запивал большими глотками вина, причмокивая, как гурман, которому напиток пришелся по вкусу. И не переставал говорить даже с набитым ртом:

- Когда мы оправились от нечаянной радости, дорогой папаша, нежно огрев меня кулаком по голове, поинтересовался: "Как тебя угораздило попасть сюда, чертов висельник?" Мне, разумеется, сыновнее почтение не позволило задать аналогичный вопрос виновнику моего появления на свет. Я признался ему, что растранжирил десять миллионов рейсов из кассы некоего господина по фамилии Тимар. "А он где ухитрился столько наворовать?" - "Зачем ему воровать? - говорю. - Он человек порядочный, очень богатый, землевладелец, негоциант, владелец судов". Однако отец в этом вопросе остался неисправимым скептиком. "Какая разница! Если у кого есть деньги - значит, ворованные. У кого их много, тот воровал по - крупному, у кого мало - мелочью пробавлялся; кто не сам украл, значит, отец или дед расстарался. Существует сто тридцать три способа кражи, из них лишь за двадцать три рискуешь попасть на галеры" Видя, что старика не переубедишь, я и не стал с ним спорить. Тогда он спросил:

"На кой дьявол ты с этим Тимаром связался?".

Я ему и расскажи все, как было.

"Знавал я этого господина, когда он еще был бедным судовым комиссаром и сам чистил на палубе картошку для гуляша. Однажды мне по поручению турецкой полиции пришлось выслеживать одного беглого пашу, а он бежал в Венгрию как раз на судне Тимара".

Тут старик мой поднял брови и подвигал кожей черепа. Ха-ха-ха! У него такая подвижная была кожа на голове, со смеху умрешь смотреть, когда она у него то вверх, то вниз по макушке елозила. Когда он ее кверху вскидывал, стриженные волосы на голове торчком вставали - точь-в-точь обезьянья шкура.

"Как звали этого пашу?" - перебил меня старик.

"Али Чорбаджи".

"Али Чорбаджи!" - заорал он не своим голосом и стукнул меня кулаком о колену. Он до того разволновался, я думал, как бы в море не выскочил. Да куда там, с такой цепью не больно поскачешь! Ха-ха-ха!

"Ты его знаешь, что ли?".

Старик сердито замотал головой, стянул складками кожу ко лбу и велел рассказать, что сталось с этим Али Чорбаджи.

Ну, рассказал я ему:

"Я напал на его след у оградинского острова. Тогда я пустился в обход судну, и мы поджидали его у Панчева, чтобы схватить. А судно пришло без паши. Турок в пути неожиданно скончался, и поскольку нигде на берегу его хоронить не разрешили, пришлось бросить тело в воду. Тимар подтвердил все это бумагами".

"И этот Тимар тогда был человеком бедным?" - спросил старик.

"Таким же бедным, как я сам".

"А теперь, говоришь, у него миллионы?".

"Да. Из его несметных богатств и я урвал себе десять миллионов рейсов".

"Ну, теперь ты видишь, дурак безмозглый, что я прав. Его богатство тоже ворованное. Могу сказать даже, кого он ограбил: Али Чорбаджи. Убил пашу, когда они плыли на судне, и все его сокровища к рукам прибрал".

Я так и обмер. И сделался, должно быть, такой же бледный, как ты сейчас, любезный приятель.

"Как же это я сам не додумался!".

"А теперь ты меня послушай, - пробурчал старик и опустил голову на колени; как сейчас вижу его перед собой: рысьи глаза так и зыркают на меня искоса. - Потешу и я тебя своей историей. Знавал я этого Али Чорбаджи. Знал его так, что лучше некуда. Тоже ворюга был, как любой из смертных, у кого денежки водятся. Вор номер 122 и 123: под такими номерами значатся правители провинций и хранители казны. Им вверены сокровища главного грабителя номер 133 - самого султана. Однажды я прознал, что жулик номер 132 - главный визирь - решил свернуть шею номеру 123 - хранителю казны, чтобы завладеть награбленной им добычей. Я в ту пору находился на службе у турецкой тайной полиции - так, мелкота, воришка номер 10, обанкротившийся купец, сбежавший от кредиторов. И тут меня осенило: отчего бы, думаю, мне по лестнице не продвинуться хотя бы до номера пятидесятого! Явился я к паше, выложил ему тайну, что и он тоже попал в список тех богачей, каких решено обвинить в заговоре, а денежки их огрести. Что, говорю, дашь, если я тебя вместе с твоими сокровищами вызволю? Али Чорбаджи посулил четвертую часть всех богатств, как только очутится в безопасности. "Э нет, - говорю, - мне кота в мешке не надобно, я желаю заранее знать, сколько их, этих богатств, от которых мне четвертая часть достанется. У меня семья, я должен сыну своему будущность обеспечить".

Ха-ха-ха! Старик произнес это с такой серьезностью, что я до сих пор со смехом вспоминаю.

"Значит, у тебя есть сын? - спрашивает тогда паша моего отца. - Это хорошо. Если поможешь мне бежать, отдам твоему сыну в жены свою единственную дочь, все богатство в семье останется. Сегодня же пришли ко мне своего сына, чтобы я с ним познакомится".

Черт побери! Знать бы мне тогда, что белолицая красавица со сросшимися бровками мне предназначена! Придется вином тоску залить. Позволь, приятель, осушить этот бокал за здоровье ее милости, самой очаровательной дамы, какую я когда-либо знавал!

Разбойник с издевательской учтивостью, стоя, осушил бокал.

Затем вновь уселся в кресло и поцыкал зубом в знак того, что наелся.

- Отец мой клюнул на эту приманку. "Условились мы с ним, - рассказывал старик, - что самые ценные сокровища сложим в кожаный мешок и я пронесу его на английское судно. Человек я вне подозрений, так что вместе с добычей беспрепятственно доберусь до Мальты, там дождусь Али Чорбаджи с дочерью. Они уедут из Стамбула без всякой поклажи, вроде на прогулку, а затем окольными путями через Пирейский залив на торговом судне улизнут на Мальту. Паша проявил ко мне наивысшее доверие - пустил меня в казну одного, чтобы никому в глаза не бросилось, если мы там на пару хозяйничать станем, и поручил отобрать что, на мой взгляд, поценнее и сложить в мешок. Я и сейчас могу перечислить все драгоценности, какие отобрал собственноручно. Чего там только не было: дорогие камеи, низки жемчуга, кольца, аграфы, агатовая шкатулка, доверху набитая солитерами!".

"Что бы тебе тогда припрятать парочку!" - попенял я старику.

"Экий ты дурак! - окрысился он на меня. - Какой смысл было красть один бриллиант и попасть в восемнадцатый номер воровской категории, когда мне представилась возможность прихватить весь мешок?".

"Все ясно! Ты, оказывается, парень не промах".

"Как же, держи карман шире! Промахнулся я тогда, да еще как. Мне бы и вправду поступить так, как ты говоришь. Взять хотя бы ту драгоценность, какая мне больше всех понравилась: медальон с портером жены этого паши, обрамленный двумя рядами бриллиантов...".

... При этих его словах лицо Тимара застыло, как смертная маска. Свято хранимая тайна стала-таки достоянием другого человека, а уж от него пощады не жди...

- Отец продолжал свой рассказ:

"Набил я кожаный мешок драгоценностями и вынес паше, не возбудив ничьих подозрений. Он добавил туда несколько свертков с луидорами, а затем запер мешок хитроумным английским замком и все четыре угла скрепил свинцовыми печатями. После этого спровадил меня за паланкином, чтобы я потом незаметно смог вынести мешок. Не прошло и четверти часа, как я вернулся. Он вручил мне мешок - запертый, запечатанный, - я сунул его под плащ и через садовую калитку прошмыгнул к паланкину. Всю дорогу я ощупывал мешок, явственно угадывая его содержимое: тут и аграфы, и нитки жемчуга, и агатовая шкатулка, и свертки луидоров. Час спустя я уже бал на палубе английского судна; вскоре подняли якорь, и мы отчалили из бухты Золотой Рог".

"И ведь нет чтобы меня взять с собой на Мальту! - укорил я старика с сыновней горечью. - Мне бы тогда и досталась в жены красавица - дочка паши".