Перед ним открывалась новая цель, новая жизнь; неясно было лишь одно: как вырваться из прежнего мира и перейти в другой. Жить одновременно на двух разных планетах, возноситься с земли на небо, а с неба вновь возвращаться на землю, там услаждать себя беседой с ангелами, тут пересчитывать богатства - сверхчеловеческая задача для нервов. Этак и в самом деле немудрено повредиться рассудком!

Младенцев недаром называют ангелочками. "Ангелос" в переводе означает "посланец". Дитя и есть посланец иного мира. Неведомую, пленительную силу этого мира излучает лицо, глаза ребенка, воздействуя на тех, к кому он послан. Детские глаза порой лучатся неким голубым, завораживающим сиянием, какое обладает способностью говорить; глаза утрачивают это голубое сияние, как только приучаются говорить губы. Эту своеобычную голубую радугу можно наблюдать лишь в газах младенца.

О, сколько счастливых часов провел Михай, завороженный голубым радужным ореолом! Положив младенца на разостланную поверх травы козью шкуру, он устраивался подле его и любовался нехитрыми забавами ребенка. Срывал цветок, упрашивая малыша взять подарок. А затем подолгу бился, чтобы выпросить цветок назад: ведь ребенок всякую полюбившуюся ему вещь тащит в рот. Михай пытался угадать смысл первых слогов, произносимых младенческими устами, позволял малышу дергать его за усы и, убаюкивая, напевал ему колыбельные.

Его чувства к Ноэми были совсем иные, чем до приезда на остров. Вожделение сменилось чувством счастья, пылкая страсть перешла в сладостное спокойствие, - так после перенесенной лихорадки человека охватывает блаженное ощущение выздоровления.

Да и сама Ноэми совершенно преобразилась за эти полгода. Нежное, обаятельное лицо ее приобрело иное выражение. От всего ее облика веяло той терпеливой кроткостью, какую нельзя ни намеренно усвоить, ни отторгнуть от себя; сдержанное достоинство окружало молодую женщину пленительной защитной оболочкой, невольно вызывая в людях уважение.

Тимар не мог нарадоваться. Потребовалось немало дней, прежде чем он поверил, что это не сон; что молодая, улыбчивая женщина с нежно лепечущим ангелочком на руках, - живая явь.

А затем пришли нелегкие думы: что будет дальше? Часами бродил Михай по острову, размышляя о будущем.

"Что ты в силах дать этому ребенку? Деньги, все свои несметные богатства? Деньги здесь цены не имеют. Обширные земельные угодья, поместья? Но ведь к этому острову и клочка земли не прирежешь. Забрать мальчика с собой, вырастить барчуком, именитым господином? Но женщины не отдадут ребенка. Взять с собою и женщин тоже? Этого нельзя сделать, даже если бы они согласились: ведь тогда они узнают всю правду и проникнутся к тебе презрением. Они могут быть счастливы только здесь; где никто не спрашивает, какого он роду-племени. Женщины дали ему лишь имя: Адеодат (Богоданный), фамилии у него нет. Так что же можешь дать ему ты?".

Однажды, когда Михай, погруженный в раздумья, бесцельно бродил по острову, продираясь сквозь заросли кустарника и одичалых цветов, под ногами у него неожиданно захрустели сухие сучья. Он огляделся по сторонам и увидел, что очутился в унылой роще засохших ореховых деревьев. Благородные красавцы деревья погибли безвозвратно, весна не одарила их ветви ни единым зеленым листком, и теперь земля под ними была сплошь усеяна сухими сучьями.

На этом кладбище мертвых деревьев Михая осенила живительная мысль. Он тотчас же повернул к хижине.

- Тереза, сохранился плотницкий инструмент со времен, когда строили дом?

- Здесь все лежит, в кладовой.

- Дайте-ка мне. Знаете, что я надумал? Вырублю сухие ореховые деревья и построю Доди красивый дом.

Тереза изумленно всплеснула руками, а Ноэми ответила по-своему - расцеловала маленького Доди, словно говоря ему: "Ты слышишь, что тебя ждет?".

Удивление, написанное на лице Терезы, Михай истолковал как молчаливое сомнение.

- Да-да, - подтвердил он свои слова, - весь дом построю в одиночку, без посторонней помощи! Секеи15 и румыны из отборного дуба строят дома, похожие на драгоценную шкатулку. Ну а наш будет целиком из ореха, не дом, а княжеский дворец. Все до последнего гвоздя сделаю своими руками, это будет мой подарок Доди: когда вырастет - станет там жить.

Тереза лишь улыбалась.

- Конечно, Михай, вы хорошо задумали. Я ведь тоже свое гнездо в одиночку строила, как ласточка. Сама возводила стены из глины, сама крыла крышу камышом. Но плотницкие работы одному человеку не по плечу, ведь у пилы, к примеру, две ручки, как вы с ней управитесь в одиночку?

- А я на что? - с жаром воскликнула Ноэми. - Думайте, не справлюсь? Смотрите, какие у меня сильные руки!

С этими словами она высоко подняла рукав сорочки, чтобы похвастаться своей рукой. Обнажилась дивная, не уступающая красотой руке Дианы, округлая рука, в которой угадывались здоровые, сильные мускулы. Михай покрыл ее поцелуями от плеча до кончиков ногтей, после чего признал хорошей помощницей в будущем.

- О, мы будем трудиться вместе! - сказала Ноэми, загоревшись идеей Михая. Ее живое воображение расцветило замысел новыми красками. - Мы будем уходить в лес. Для Доди подвесим на дереве люльку. Сами станем целый день трудится, а ты, мама, будешь приносить нам обед в горшке. Рядышком сидеть на срубленном дереве и хлебать суп из одного горшка - да может ли на свете быть что-нибудь лучше этого!

Все так и сбылось.

Михай, не теряя времени, подхватил топор, отправился в ореховую рощу и принялся за рубку. К тому времени, как первое поваленное им дерево удалось очистить от сучьев, ладони его сплошь покрылись волдырями. Ноэми утешала его тем, что женщины никогда не натирают мозолей на ладонях.

Когда были срублены три дерева, так что одно можно было положить на два других, используя их вместо козел, потребовалась помощь Ноэми. Молодая женщина знала, что говорила, обещая стать помощницей; в тяжелой работе выявилась нерастраченная сила и выносливость, какие трудно было предположить в этой хрупкой фигурке. Ноэми так ловко управлялась с пилой, точно ее сызмальства обучали этому.

Михаю довелось на деле испытать участь дровосека, который вместе с женой спозаранку пилит бревна, а когда наступает полдень, им прямо в лес приносят обед. Они бок о бок усаживаются на бревне, подчистую съедают фасолевую похлебку, запивают еду свежей водой из кувшина, после чего дозволяют себе часок отдохнуть. Женщина устраивается на куче мягких стружек, дровосек, вольготно растянувшись на траве, засыпает, а жена передником прикрыв ему лицо от мух, берет ребенка на руки и всяческими забавами развлекает малыша, чтобы тот не плакал и дал отцу вздремнуть.

Вечером они всей семьей возвращаются домой. Дровосек на плече несет пилу и топор, а руки жены заняты драгоценной ношей - ребенком. Дома уже полыхает печь, и из кухни плывут аппетитные запахи. Ребенка укладывают в колыбель, жена подает мужу трубку и достает из печи уголек, чтобы разжечь ее; когда на стол выставляется миска с горячей едой, вся семья усаживается вокруг, ужин подъедают без остатка - тогда, как известно, назавтра можно ждать хорошей погоды, - а затем начинаются рассказы о том, как провел день малыш.

Дровосеку и его жене нет нужды спрашивать друг друга, "любишь ли ты меня?".

Михай постепенно втянулся в работу, плотницкий топор проворно мелькал в его ловких руках.

Ноэми с удивлением приглядывалась к нему.

- Признайся, Михай, - не выдержала она наконец, - не работал ли ты когда-нибудь плотником?

- Конечно, да не простым, а корабельным.

- Тогда скажи мне, как тебе удалось выйти в такие важные господа, что теперь ты можешь на все лето забросить работу и жить в свое удовольствие на острове? Ведь ты теперь сам себе хозяин, верно я угадала?

- Как-нибудь расскажу, - отговорился Михай. Но так и не стал рассказывать ей, каким образом превратился он в важного барина, которому вольно делать что пожелает, хоть целыми неделями бревна пилить.

Он развлекал Ноэми рассказами о своих путешествиях по свету, однако в рассказах этих никогда не заходил так далеко, чтобы касаться собственной персоны. От любопытных расспросов уклонялся, делая вид, что с головой ушел в работу, да и перед сном его тоже не удавалось выспросить по излюбленной женской привычке загонять беззащитного ответчика в угол. К счастью, проведение позаботилось о Михае, наделив его способностью засыпать мгновенно, едва голова коснется подушки.

За долгие месяцы жизни тут Тимар постепенно убедился, что безымянный остров не настолько скрыт от людских глаз, чтобы никто не знал о его существовании.

Факт этот известен целой категории общества, но она не откроет миру тайну острова.

Эту категорию составляю "изгои" цивилизации. "Status exstra statum16".

У границ этого государства обрываются путы законов общества, церковный правил.

Место их обитания - приграничная полоса двух стран: Венгрии и Сербии. Чем не благоприятные условия: вольно текущая древняя река с ее густо заросшими островами, с нетронутыми чащами по обоим берегам, с нависающими над водой деревьями; свободные просеки в чаще и грунтовые дороги попадаются редко, села отстоят далеко друг от друга, а больших городов и вовсе нет. На поверхности жизни царит воинская дисциплина, а в глубине --первозданная свобода. Обязанность поселян совершенно не ясна; необходимость в охране границы отпала столетия назад. От кого ее охранять? Недруги-турки - давно изгнаны из этих краев. Охранительная система служит теперь только защите таможенных интересов. Однако гражданский образ жизни формирует все же контрабанда. У нее есть своя система, своя школа, свое тайное правительство: поистине государство вне государства.

Тимара не раз удивляло, когда он неожиданно обнаруживал лодку или шлюпку, причаленную к острову по прикрытием ивняка и никем не охраняемую. Стоило ему через несколько часов вернуться на это место, и он уже не находил лодки. Другой раз он натыкался на целые тюки, спрятанные в ракитовых кустах, и если ему случалось снова забрести в эти места, то оказывалось, что тюки тоже исчезли. Но таинственные путники, избравшие остров перевалочным пунктом, намеренно обходили стороной хижину и обжитое пространство вокруг нее. Приезжали и незаметно уезжали, стараясь не проложить тропинку в траве.