Мор Йокаи - Золотой человек

Для меня же наиболее приятной неожиданностью оказалось, что обитатели острова говорят по-венгерски; такое в окраинных землях не часто встретишь.

Остров населяет одна семья, поэтому люди там обходятся лишь именем, каким их нарекли при рождении. Шестеро сыновей первооснователя поселения взяли в жены девушек из ближайшей округи и привезли их сюда; семья разрослась, так что теперь вместе с внуками и правнуками их здесь человек сорок.

Остров щедро содержит своих обитателей. Они ни в чем не знают нужды, всего хватает с избытком.

Островитяне приучены к труду, и будь их даже в десять раз больше, чем теперь, работа всех прокормит.

Прадед и прабабка воспитывают новые поколения: глава рода обучает мужчин тяжелому труду, хозяйка передает трудовые навыки женщинам.

Мужчины осваивают тонкости садоводства и резьбы по дереву, учатся изготавливать домашнюю утварь, выращивать табак, ухаживать за скотиной; среди них встретишь мельников и мастеров плотницкого дела. Здешние женщины - мастерицы ткать пестрые турецкие ковры, искусные вышивальщицы и кружевницы, мед, сыр и розовая вода их приготовления выше всяческих похвал. И работа как бы идет сама собой, никому не надо указывать, что он должен делать. Каждый знает свои обязанности и выполняет их безо всяческих напоминаний, находя радость в труде.

Дома для разрастающейся семьи выстроились в целую улицу. Каждый дом возводится общими усилиями, и старшие в роду берут на себя заботы о новобрачных.

Гостей, приезжающих на остров, обычно принимает нынешний глава семьи; родичи называют его "отец", посторонним он известен как Деодат - мощного телосложения, красивый, с благородными чертами лица, мужчина лет сорока. Он заключает с торговцами обменные сделки и показывает гостям остров.

Деодат встретил нас с тем радушием, какое естественно меж давних добрых знакомцев: мой друг-натуралист наведывался сюда каждый год.

Разговор наш шел на темы помологии, виноградарства и виноделия, садоводства, ботаники, энтомологии, в коих Деодат выказал солидные познания. Во всем, что касается садоводства и животноводства, он придерживался наиболее передовых взглядов, и я не в силах был скрыть свое удивление: откуда он все это усвоил?

- У старца нашего научился! - почтительно склоняя голову, ответил Деодат.

- Кто это?

- Увидите вечером, когда все соберутся.

В ту пору шел сбор яблок; все женщины и ребятишки были поглощены этим благим занятием. Дивные золотистые, коричневатые и кармазинно-красные плоды подобно пушечным ядрам пирамидами были сложены во дворах домов, грудой высились на зеленой лужайке. Шум веселых голосов разносился по всему острову.

Когда осеннее солнце стало клониться к закату, звон колокольчика со стороны скалы возвестил об окончании дневных трудов. Все засуетились, поспешно подбирая с земли оставшиеся плоды, сложили их в корзины и, взявшись попарно, понесли к дому.

Мы с Деодатом тоже направились туда, откуда раздался зов колокольчика.

Как оказалось, колокольчик висел на башенке небольшого деревянного дома. И башенка, и сам домик были густо обвиты плющом, но по замысловатым колоннам, поддерживавшим крыльцо, чувствовалось, что строитель вложил в свое детище немалую часть души: думы, мечтания, радости.

Перед домиком простиралась круглая площадка со столами скамьями. По завершении дневных забот тут собиралась вся семья.

- Здесь живут наши патриархи! - шепнул мне Деодат.

Старики не заставили себя долго ждать.

Это была на редкость красивая пара. Женщине было, должно быть, лет шестьдесят, ее супругу - восемьдесят.

Лицо старика отличалось столь выразительными, характерными чертами, что даже по прошествии сорока лет позволяло угадать некогда знакомый облик. Я был поражен. Голова его облысела, однако поредевшие волосы и усы почти не затронула седина, да и черты лица мало изменились. Причина такой неподвластности времени была ясна: неколебимое спокойствие, воздержанность, ровный нрав.

Что до прабабушки, то она поистине радовала глаз необычайной привлекательностью. Правда, в волосы, некогда золотистые, вкраплены серебряные нити, но глаза по-прежнему, как у юной девушки, и когда губы супруга касаются ее щеки, она вспыхивает, словно невеста.

Лица обоих сияют при виде большой, дружной семьи; каждого из близких они, называя по имени, поочередно целуют. Этот трогательный обряд передает всю глубину их счастья, он заменяет им молитву и помогает воздать хвалу небесам.

Последним старики обняли своего старшего сына Деодата. Лишь после этого доходит черед и до нас. Оба пожали нам руку и пригласили отужинать вместе со всеми.

Старая женщина и по сей день сохранила за собой право присматривать за делами на кухне, она же и раскладывает еду по тарелкам для всей своей семьи. А старец дает каждому полную волю садиться за стол, с кем душа пожелает. Сам он подсаживается к нам и Деодату. Маленькая белокурая и курчавая, как ангелок, девочка по имени Ноэми забралась на колени к старику; ей было дозволено слушать наши серьезные разговоры да молча разглядывать гостей.

Старцу назвали мою фамилию, и он долго смотрел на меня; лицо его заметно вспыхнуло.

Должно быть, ему приходилось слышать это имя, поинтересовался мой друг. Старец промолчал.

Деодат поспешил объяснить: отец его вот уже сорок лет понятия не имеет о том, что творится на свете, он ничего не читает, кроме книг по сельскому хозяйству и садоводству.

И тут я, по обыкновению людей, ремесло которых состоит в том, чтобы, едва успев самому узнать что-нибудь, тотчас передать другим, воспользовался случаем блеснуть своею осведомленностью и принялся пересказывать ему мировые новости.

Первым делом сообщил о важнейших событиях в жизни отечества: Венгрия при помощи коротенького словечка "и" оказалась соединена с Австрией.

Он, попыхивая трубкой, выпустил густые клубы дыма, как бы говорящие: "Мой остров к этой стране не относится!".

Я рассказал о тяготах, обременяющих наши карманы.

Облачко дыма ответило мне: "На моем острове поборов не взимают!".

Я поведал ему о грандиозных война, прогремевших за четыре десятилетия у нас на родине и во всем мире.

Облако дыма презрительно пыхнуло: "А мы ни с кем не воюем".

Как раз в ту пору на нашем денежном рынке разразилась крупная инфляция, прославленейшие торговые дома банкротились один за другим. Я попытался было объяснить старику наше бедственное положение.

"У нас на острове деньги не в ходу", - вылетело очередное облачко дыма.

У меня была в запасе еще одна тема: наша межпартийная борьба. Сколько горя народу причиняют эти религиозные и национальные распри, властолюбивые устремления отдельных партий!

Старик выбил трубку: "У нас нет ни епископов, ни министров, ни вербовщиков голосов!".

Под конец я попробовал заинтересовать его дальнейшей судьбой страны: как укрепится ее мощь, если нам удастся осуществить все задуманное!

...Маленькая Ноэми уснула на руках прадедушки. Надо было унести ее в дом и уложить - забота куда более важная, чем все мои, вместе взятые. Спящий ребенок перекочевал на руки к прабабушке, и когда жена ушла, старец вдруг обратился ко мне с вопросом:

- Где вы родились?

Я сказал.

- Какое у вас ремесло или служба?

- Романист, - ответил я.

- Что это значит?

- Романист - это человек, который по развязке истории может воссоздать все события в целом.

- В таком случае опишите мою историю! - воскликнул он, схватив меня за руку. - Был однажды человек, который оставил мир, где ему поклонялись, и создал себе другой мир: где его любят.

- Позвольте спросить ваше имя? - вырвалось у меня.

При этих словах старец выпрямился, словно бы став на голову выше, и положил дрожащую руку мне на голову. И в этот момент мне почудилось, будто бы когда-то, в бытность мою белоголовым мальчонкой, эту руку клали мне на голову и лицо это склонялось надо мной.

А на мой вопрос он ответил:

- Мое имя - Никто!

Старец повернулся, ушел в дом и, пока мы оставались на острове, так больше и не показался.

Так выглядит "ничейный остров" на сегодняшний день.

Привилегия, предоставленная этому клочку земли двумя государствами и позволяющая ему существовать вне всяческих границ, остается в силе еще пятьдесят лет.

А за пятьдесят лет бог знает сколько воды утечет!

Творческая деятельность Мора Йокаи охватывает свыше шестидесяти лет. За это время им было написано множество романов, повестей и драм, его наследие насчитывает более ста объемистых томов. Первые стихотворения Йокаи появились в печати, когда их автору было всего лишь девять лет, последние романы написаны глубоким старцем, до конца дней не утратившим взволнованного интереса к судьбам людей и событиям истории.

Мор Йокаи родился 18 февраля 1825 года в городе Комаром (ныне г. Комарно, ЧССР). Его отец - адвокат и опекун сиротского приюта - происходил из знатного, но обедневшего дворянского рода. Человек либеральных взглядов и безукоризненной честности, располагавший довольно скромными средствами и не стремившийся к обогащению, он пользовался всеобщим уважением среди горожан самых различных общественных слове, называвших его "отцом сирот", защитником слабых и обездоленных. Еще мальчиком Йокаи имел возможность наблюдать не только быт дворянства, но и ремесленников, крупных и мелких торговцев, спекулянтов всех мастей - внезапно разбогатевших или же разорившихся, - волей-неволей ставших клиентами отца. В доме Йокаи любили народные сказки и легенды, от моряков и контрабандистов мальчик слышал самые диковинные истории об их путешествиях в дальние края, аферах и порой мошеннических сделках. Таинственная, непонятная жизнь этих людей будоражила богатую фантазию впечатлительного, нервного, на редкость развитого ребенка. Особенно волновала Мора загадочная судьба одного из них - чудом разбогатевшего, удачливого и энергичного Домонкоша, внезапная смерть и пышные похороны которого вызвали самые невероятные сплетни и пересуды. Ходили слухи, будто вместо него погребен совсем другой человек, а сам он куда-то уехал и живет под другой фамилией. Есть предположение, что Домонкош впоследствии послужил прообразом Михая Тимара - главного героя романа "Золотой человек", а его история легла в основу сюжета этой книги.