Больше всего в тот момент беспокоило меня, что на острове в расщелинах водились ядовитые змеи. Я испытывала перед ними безотчетный страх и очень боялась за Ноэми. Кроме того, я понятия не имела, чем буду кормить Альмиру. Сама-то я как-нибудь пропитаюсь — зиму диким медом, каштанами, черепашьими яйцами и ягодами, а Ноэми смогу прокормить грудью, но как быть с Альмирой? Ведь верный пес просто подохнет с голоду. А без собаки мне не прожить. Я просто умру от страха.

Добралась я с узлом до своего нового жилища и первое, что увидела перед входом, — судорожно извивающийся змеиный хвост и чуть поодаль — откушенную голову. Змеиное туловище съела Альмира. Умный пес лежал в ногах у спящего ребенка, махал хвостом и облизывался, словно говоря: «А я уже пообедал». С тех пор Альмира постоянно охотилась на змей. Они стали ее повседневной пищей. Зимой она раскапывала их норы. Мой друг — так звала я собаку — сам нашел для себя пищу на этом заброшенном острове и освободил меня от постоянного страха перед змеями.

О сударь, трудно передать чувство, которое я испытала в первую ночь на этом острове. У меня не было ничего и никого на свете, кроме бога, ребенка и пса. Я не смею назвать это чувство болью, скорее оно было похоже на блаженство. Мы все трое забрались под тяжелую холстину и проснулись с первым щебетанием птиц.

А потом начался труд. Труд первобытных людей. Да, нужда научила меня всему.

Перед рассветом я шла собирать луговую манну, ее колосками я питалась. Жены бедняков хорошо знают растущие на болотах метелки манника, которые они собирают в подол. Ах, эта манна! Поистине манна небесная, божий дар беднякам!

Сударь, два года питалась я этой пищей и каждый день, преклонив колена, благодарила всевышнего, позаботившегося о пропитании своих пичуг.

Плоды диких яблонь и груш, мед лесных пчел, земляные орехи, яйца черепах и диких уток, улитки, сушенные на зиму грибы — вот что было нашей обычной пищей. Слава тебе, господи, за щедрость, с какой накрываешь ты свой стол беднякам!

Жизнь давалась мне не просто. Дни и ночи не покладала я рук. К дикой яблоневой поросли привила ветки, срезанные в нашем прекрасном саду, на перекопанной целине посадила ягодники, виноград, сделала ульи и собрала в них пчелиные семьи. На южном, скалистом, склоне я развела хлопок и сама сучила из него нить, чтобы сшить хотя бы грубую одежду. Уже на следующий год был у нас свой мед и воск, который я тут же пустила в обмен. На остров стали наезжать мельники из окрестных сел, контрабандисты, промышлявшие на Дунае. Они помогали в трудных работах и никогда не обижали нас. Все знали, что у меня нет денег, и платили за провиант трудом, инструментом, — знали, что денег я не беру. И вот когда мой сад заплодоносил, — о! — тогда я действительно стала счастливой. На благодатной девственной земле деревья росли вдвое быстрее. У меня есть грушевые сорта, которые дают два урожая в год. Молодые деревца гонят новые ветки вплоть до Иванова дня. Деревья на острове плодоносят ежегодно и очень щедро. Я изучила тайны природы и убедилась, что от уменья садовода во многом зависит, какой будет урожай.

Животные понимают язык людей, если с ними обращаться, как со своими друзьями. И мне думается, что у деревьев тоже есть глаза и уши для тех, кто за ними любовно ухаживает, кто понимает их тайные помыслы. Деревья горды, если они доставляют радость и счастье людям, разумеется тем, которые лелеют их. О, деревья — умные существа! В них тоже живет душа. Тот, кто рубит плодоносящее дерево, — настоящий убийца. Деревья — мои друзья! Я люблю их. Я живу ими и благодаря им. Все, что они приносят мне из года в год, я отдаю жителям соседних сел, которые в обмен снабжают меня всем необходимым. Я не признаю денег, они противны мне! Деньги изгнали меня из общества людей, они свели в могилу моего мужа. Мне ненавистен один их вид, я не желаю их больше видеть!

У меня хватило сообразительности сделать запасы на черный день. Ведь заморозки, град или засуха могут свести на нет все усилия и весь труд человека. В пещере под скалой и в расщелинах у меня хранится вино, мед, шерсть и многое другое, что не портится. В случае неурожая запасов этих мне хватит года на два. Видите, хоть и нет у меня денег, я могу смело сказать, что богата. Богатства мои припасены на черный день. А ведь ни единый грош не проходил через мои руки за эти двенадцать лет.

Да, вот уже целых двенадцать лет живу я на этом острове. Мы живем здесь втроем: Альмира — полноправный член нашей семьи. Ноэми иногда уверяет, будто нас четверо — она и Нарциссу причисляет к нашему семейству. Глупый ребенок!

Многие, очень многие знают о нашем существовании, но в этом крае не водится предателей. Никто не вмешивается здесь в дела ближнего, здешние люди крепко хранят доверенную им тайну. А границы тут наглухо закрыты, так что никакой секрет не дойдет ни до Вены, ни до Буды, ни до Стамбула.

Да и к чему людям доносить на меня? Я никому не причиняю зла, никому не становлюсь поперек дороги! Я собираю плоды на этом забытом клочке земли. Ведь она — ничья. Бог и Дунай предоставили мне этот остров, и я каждый день не устаю благодарить их за это. Слава тебе, боже! Слава и тебе, властитель мой — Дунай!

Я и сама не знаю, верю я в бога или нет. Вот уже двенадцать лет, как я не видела ни попа, ни церкви. А Ноэми не имеет обо всем этом ни малейшего понятия. Я сама научила ее читать и писать; я рассказала ей о боге, об Иисусе, о Моисее так, как сама представляю их: бог — добрый, справедливый, всепрощающий, всемогущий, вездесущий; Иисус — великий в своих страданиях, божественный в своей человечности; Моисей — глашатай братской любви и благородства, спаситель народа своего, который предпочел бродить в пустыне, страдать от голода и жажды, чем быть рабом. Но моя дочь ничего не знает о кровожадном, злобном, мстительном боге, боге избранных, требующем жертвоприношений и «выкупа за душу свою господу», пребывающем в роскошных храмах; не знает она и об Иисусе, который преследует своих братьев и требует слепой веры в него одного, не знает о Моисее — корыстолюбце и человеконенавистнике, о себялюбце, как о нем пишут в книгах, вещают в проповедях и поют в псалмах.

Вот вы и узнали, кто мы такие и что здесь делаем. А теперь послушайте, чем угрожает нам этот человек.

Я уже говорила, что он — сын того негодяя, из-за которого погиб мой муж, а мы покинули людей и живем отшельниками.

Мальчику было всего тринадцать лет, когда мы разорились. Судьба тоже наказала его, оставив без отца. Не удивительно, что из мальчика вырос негодяй.

Одинокий, заброшенный, покинутый всеми, он был вынужден пробавляться милостью чужих людей. Обманутый с малолетства, обкраденный тем, кого по сыновьему долгу он, казалось, должен был бы боготворить, мальчик с раннего детства был заклеймен каиновой печатью. Разве удивительно, что он стал тем, кем он стал?

Собственно говоря, я точно даже не знаю, кто он, что он делает, чем живет. А между тем ведь я знаю его с детства. Люди, которые наведываются к нам на остров, разное рассказывают о его мошенничествах.

Вскоре после побега отца мальчик отправился в Турцию. Он сказал, что идет разыскивать родителя. Одни говорили, что он его нашел, другие — что так и не напал на отцовский след. Третьи утверждали, что он обокрал отца, сбежав с его деньгами, и промотал все до последнего гроша. Кто знает? От него самого правды не добьешься. Где он был, что делал — можно лишь смутно догадываться. О себе он рассказывает всевозможные небылицы, да так ловко, что невольно веришь, хотя и знаешь, что это заведомая ложь. Сегодня он здесь, завтра — там. Его видели в Турции, встречали в Италии, ловили в Польше, в Венгрии, он везде чувствует себя как дома, и нет такого человека в нашей стране, которого он знал бы и не провел бы за нос. А уж если ему с кем-нибудь удалось проделать злую шутку, то можно быть уверенным, что через какое-то время он снова ее повторит. Он бегло изъясняется на десяти языках, за кого он себя выдает, за того его и принимают. То он коммивояжер, то солдат, то моряк, сегодня он — турок, завтра — грек. Одно время он выдавал себя за польского графа, потом за жениха русской княжны, за немецкого чудо-доктора, якобы владеющего искусством излечивать все болезни, при этом он продавал целительные снадобья. А кто он на самом деле — узнать невозможно. Одно несомненно: он — платный шпион. Чей? Турецкого султана или австрийского императора? А может, русского царя или всех троих, вместе взятых, да в придачу и еще кое-кого? Он служит всем и продает всех оптом и в розницу. Сюда он наведывается по нескольку раз в год. Приплывает с турецкого берега на утлой лодчонке и, переночевав у нас, на той же лодке переправляется на венгерскую сторону. Какие у него дела там и здесь — одному богу известно. Но то, что каждый его визит — страдание для меня, это так. Ненавидит его и Ноэми, даже не подозревая при этом, как достоин он ненависти. Зачем он навещает нас? Ну, во-первых, он сластолюбец и любит вкусно поесть. А в моем доме к его услугам лакомые блюда и есть молодая девушка, которую он дразнит, называя своей невестой. Впрочем, это, вероятно, не единственная причина визитов Тодора. Остров, возможно, скрывает какие-то неведомые мне тайны. И я уверена: Тодор негодяй из негодяев, платный доносчик, человек, развращенный до мозга костей. От него можно ждать любой подлости. Он знает, что мы с дочерью поселились на острове незаконно: формально у нас нет на него никаких прав. Владея этой тайной, он мучает и шантажирует нас, занимается открытым вымогательством. Он угрожает, если мы перестанем исполнять все его прихоти, выдать тайну острова австрийцам или туркам. Узнав, что на Дунае есть новая, не учтенная никаким мирным договором часть суши, обе стороны начнут дипломатический конфликт и прежде всего неминуемо решат выселить с острова всех жителей, как уже однажды было с территорией, лежащей меж горой Альбион и рекой Черна, которая была объявлена «ничьей Землей». Подумать только, одно слово этого человека может погубить все, что было создано моими руками на этом пустынном острове за двенадцать лет тяжелого труда! Этот рай, в котором мы так счастливы, снова превратится в пустошь, а нам придется скитаться по белу свету. Но и это еще не все. Мы должны трепетать не только от страха перед императорскими чиновниками, но и перед церковью. Как только все эти архиепископы, патриархи, архимандриты и благочинные проведают о том, что на острове живет существо, которое с момента крещения ни разу не посещало божьего храма, они тотчас же отнимут у меня мою девочку и насильно заточат ее в монастырь. Теперь вам понятно, сударь, почему я так горько вздыхала?