Тимар спустил плоскодонку на воду, захватил с собой ружье, ягдташ и сеть, — кто знает, может, попадется дичь или рыба, — и один, налегке, направил лодку в камыши, одновременно гребя и управляя коротким, широким веслом.

Опытный охотник, Тимар быстро нашел проход в камышовых зарослях. Водоросли служили ему ориентиром. Где на поверхности воды колыхались листья кувшинок с зелено-белыми тюльпановидными цветами, там было глубоко и лодка проходила беспрепятственно. Там же, где по воде расстилался вязкий зеленый ковер, который при малейшем ударе веслом вспыхивал голубым пламенем и брызгал плесенью, — была топь, грозившая страшной гибелью каждому, кто попадал в ее зловонные владения.

Тому, кто не знает тайных знаков болотного мира, ничего не стоит заблудиться и потеряться в камышах.

Пробившись сквозь заросли, Тимар внезапно увидел перед собой маленький кусочек суши. Это был еще совсем молодой наносный остров, не обозначенный даже на самых подробных судоходных картах.

В фарватере правого рукава Дуная громоздились высокие валуны, вокруг которых за многие годы образовались наносные отмели. В одно из половодий под напором реки льдины снесли береговые скалы соседнего острова Острава и увлекли массу земли и камня вместе с вывороченными деревьями на эту отмель за валунами. Так все это там и осталось. Затем, на протяжении полустолетия, каждой весной река все прибавляла земли, ила и камней. На плодородной илистой почве буйно разрастались молодые побеги, давая жизнь новому острову с пышной первобытной растительностью. Остров был ничей: не знал он ни власти помещика, ни королевских, ни божьих законов, не принадлежал ни к одной стране, ни к какому комитату, ни к одному из приходов. Много таких райских уголков рассеяно по турецко-сербской границе, где не пашут, не сеют, не косят, не пасут. Это привольный край диких цветов и непуганой дичи. И — кто знает? — чей это еще край, кто там еще обитает?

Северный берег выдавал происхождение острова: он был загроможден гладкими и пузатыми, как бочки, высокими валунами, достигавшими человеческого роста. Там и сям валялись кучи высохшего тростника и полуистлевшие бревна. Берег был покрыт коричневатой дунайской ракушкой; в тенистых местах виднелись многочисленные круглые норы, в которые при звуке приближавшихся человеческих шагов спешили укрыться сотни речных черепах.

Вдоль береговой полосы росли низкие кустарники с красноватой листвой. В паводок они задерживали лед. Тимар вытащил плоскодонку на берег и привязал ее к стволу ракиты.

Чтобы проникнуть в глубь острова, ему пришлось продираться сквозь чащу ив и тополей. От постоянных ветров они переплелись между собой ветвями и образовали естественный навес над зарослями вьюна, повилики, тутовника, высоких трав валерианы, примешавших свой пряный запах к целительному тополиному аромату.

В глубокой и широкой низине, где не росли ни деревья, ни кустарники, посреди болота, заросшего буйными травами, виднелись пышные шапки земляного ореха и пахнущего корицей растения, которое по-латыни называется «Sison amomum»; дальше, словно элита флоры, горделиво выделялась куртина чернолистого veratrum, цветущего огромными, ярко-алыми цветами; в ковер буйных трав были вкраплены веселые незабудки. В напоенной ароматом трав и цветов низине, жужжа, роились тысячи ос. Среди цветов тут и там виднелись причудливые зеленые, коричневые и бурые шишки малоизвестного растения из семейства луковичных, отцветавшего весной.

За заливным лугом снова начиналось мелколесье, где ивы и тополя росли вперемежку с дикими яблонями и кустами боярышника. Место здесь было более возвышенное.

Тимар остановился, прислушиваясь. Кругом — ни звука.

Судя по всему, дичи на острове не было: весенний паводок ежегодно заливал луга. Зато птахам, насекомым и растениям здесь раздолье. Впрочем, ни жаворонок, ни витютень, вероятно, сюда не залетают — им здесь не прожить, им нужен обжитой край, где есть посевы.

И тем не менее на этом затерянном острове, несомненно, жили люди.

Ульи диких пчел на деревьях и призывный свист иволги в леваде указывали дорогу к фруктовым садам. Тимар двинулся на птичий посвист.

Продравшись через колючие заросли боярышника, который зло впивался иглами в одежду и руки, Тимар вышел на открытую площадку и замер от изумления. Его взору открылись райские кущи.

Перед ним был плодовый сад, аккуратно разбитый на площади в пять-шесть хольдов,[2] с фруктовыми деревьями, посаженными симметричными группами. Ветви деревьев сгибались под тяжестью плодов. Золотистые, алые яблоки, груши, разнообразные сорта слив как бы составляли гигантский натюрморт. В траве валялись паданцы.

Кусты малины, смородины и крыжовника, рассаженные ровными рядами, образовали естественную изгородь, видневшуюся в просветах между деревьями, усеянными райскими яблоками и айвой.

В этом лабиринте фруктовых деревьев не видно было дорожки: сплошной зеленый ковер луговых трав стлался по земле.

За садом были разбиты цветочные клумбы, манившие к себе свежестью и необычностью щедрых красок. Там росли полевые цветы, которых обычно не встретишь в городских палисадниках и на газонах парков: темно-синие колокольчики, крапчатые лилии, похожие по форме на тюрбаны, и другие причудливые цветы, судя по всему, с любовью выращенные заботливыми человеческими руками. Все это свидетельствовало о близости жилья. Выдавал его и дымок, поднимавшийся над деревьями.

Это был своеобразный, скрытый от мира, дикий уголок. Уютный, с двумя окошками, одно повыше другого, глинобитный домик притулился к огромной скале, нависшей над входом в пещеру, где был расположен очаг и, вероятно, кладовая. В скале пробили дымоход. Крыша дома была покрыта камышом. Длинная веранда из разноцветного штакетника как бы образовывала открытую галерею. С южной стороны домик зарос от земли до кровли диким виноградом, красные и фиолетовые гроздья которого лукаво выглядывали из-за узорчатых листьев. С севера же стены дома оплетал вьющийся хмель — с блестящими, спелыми, зелено-золотистыми шишками. Райская обитель утопала в зелени. Даже вершина утеса и камышовая кровля были покрыты какой-то розоватой травой, словно для того посаженной людьми, чтобы домик совсем слился с природой.

Все это, несомненно, было делом женских рук.


Альмира и Нарцисса



Тимар решительно направился к сказочному жилью. В цветнике была проложена стежка, ведущая к дому, но и она так заросла травой, что, ступая по ней, человек не слышал ни малейшего шороха. Тимар бесшумно дошел до веранды.