Едва не упустив момент, когда над туркой появилась коричневая пенка, Фейт наполнила две чашки и поставила их на поднос. Руки дрожали так сильно, что кофе едва не расплескался. Оставив поднос на столе, она медленно обошла вокруг, сжимая и разжимая кулаки. Фейт словно настраивалась на схватку с противником, планы которого, несомненно, отличались от ее собственных. Грудь ее высоко вздымалась, оглушительно стучавшее сердце будто пыталось вырваться наружу, но, когда она вынесла поднос на балкон, дымящаяся поверхность горячего кофе уже почти не дрожала.

Облокотившись на перила балкона, Говард, по всей видимости, наслаждался вечером. Он конечно же слышал шаги Фейт, однако не обернулся. Переставив чашки на стол, Фейт застыла в нерешительности. Сесть? Но я не уверена, что сумею расслабиться настолько, чтобы поза моя выглядела естественной. Однако подойти сейчас к Говарду и встать рядом с ним – это самоубийство…

– Скажи мне, чего хочешь ты, Фейт?

Слова эти, произнесенные мягко и доброжелательно, проникли в ее сердце, мгновенно превратив все страхи и сомнения в пустые и глупые тривиальности.

Отбросив колебания, она подошла к Говарду и глубоко, всей грудью вдохнула свежий вечерний воздух.

Мириады слегка мерцающих огоньков вдоль береговой линии ясно указывали на то, что жизнь продолжается, несмотря на все мелкие передряги, которые время от времени выпадают на долю каждого. Все шло своим чередом, спокойно и размеренно, и именно спокойствия и размеренности Фейт хотела сейчас больше всего.

– Я хочу сохранить свое место, – просто ответила она.

Говард не шелохнулся, даже не посмотрел в ее сторону.

– Никто и не думал тебя его лишать.

– Я хочу чувствовать себя на нем уютно, – попыталась объяснить Фейт. Уютно и уверенно. Оно для меня сейчас что-то вроде якоря. И если ты меня его лишишь…

– С какой, черт возьми, стати я должен это сделать? – Говард казался искренне удивленным.

– Ты можешь сделать так, что мне будет слишком сложно на нем оставаться.

– Думаешь, я собираюсь гоняться за тобой по офису и, поймав, валить на ковер? – с холодной иронией осведомился он. – Только идиоты смешивают дело и удовольствие, Фейт. Я тебе когда-нибудь казался идиотом?

– Нет.

– Я тебя слишком уважаю, чтобы принуждать к чему бы то ни было вопреки твоей воле.

– Прости. Я, наверное, действительно все не так поняла, – начала оправдываться смутившаяся Фейт. – Мне не следовало думать, что ты хочешь…

Говард не дал ей закончить.

– Дело в том, что я как раз хочу, Фейт. И был бы полным идиотом, если бы не хотел заниматься с тобой любовью при любой возможности. Но только вне офиса.

Спокойные интонации Говарда не оставили у Фейт сомнений, что каждое произнесенное им слово – правда. Одного раза ему недостаточно. Он хочет продолжения, и одна лишь мысль о том, что он этого хочет, наполнила ощущением приятного ожидания ее тело, которое жаждало того же.

– Однако мне было бы отвратительно думать, что ты делаешь это по принуждению, – добавил он, и гадливые нотки, проскользнувшие в его голосе, свидетельствовали, что Говард совершенно искренен.

Другими словами, он дал понять, что выбор за ней, и Фейт должна была бы почувствовать облегчение, если бы не буря самых противоречивых эмоций, захлестнувшая ее, если бы не решительный отказ мозга выдать хоть одну связную мысль.

– Все должно быть по взаимному желанию, – продолжал Говард. – Так, как это было сегодня. Ты ведь хотела меня сегодня, Фейт, и не пытайся это отрицать. И вовсе не из-за Льюка. Ты хотела меня.

Фейт ответила не сразу, потрясенная страстью, прорвавшейся сквозь внешнее спокойствие Говарда и хорошо показывающей, чего ему это спокойствие стоит.

– Любая женщина захотела бы тебя! – не сдержавшись, выпалила она.

Говард посмотрел на нее с негодованием.

– Ты не любая женщина. Боже мой, Фейт, неужели ты и вправду думаешь, что я отношусь к тебе так же, как к другим?!

Фейт пожала плечами.

– Откуда же мне знать? Этих других ты меняешь слишком часто…

– Только потому, что, убедившись, что женщина мне не подходит, я не держу ее в качестве запасного варианта, обманывая до бесконечности, как твой драгоценный Льюк.

– Прекрасно! – выкрикнула она, почувствовав, как сжалось от боли сердце.

– Только не надейся, что я буду раз за разом повторять такие представления, как сегодня, в ожидании, пока ты решишь, что я тебе не подхожу. Покорнейше благодарю, но лучше уж я уйду сама.

Говард резко повернулся к ней, и, уловив исходящие от него волны агрессивности, Фейт на мгновение почувствовала желание сжаться, сделаться маленькой и незаметной. Гордость заставила ее выпрямиться. Нет, ему не удастся ее запугать! Воспоминание о матери, раболепствующей перед отцом, молнией промелькнуло в ее сознании. Говард обладает той же, что и отец, способностью подчинять себе людей, но она не поддастся. Никогда! Чем бы неповиновение ей ни грозило.

Он, должно быть, ощутил ее гневный вызов – что-то в его облике неуловимо изменилось. Агрессивность исчезла, сменившись страстным порывом к взаимопониманию. Это Фейт почувствовала даже раньше, чем Говард примиряюще протянул к ней руки.

– Это могло бы стать чем-то очень особенным для нас обоих, – мягко сказал он.

Фейт почувствовала, что пламя, бушевавшее в ней, стихает, оставляя только боль.

– Это и так было очень особенным… Пусть таким и останется, – тихо попросила она. – Я не хочу сражаться с тобой, Говард.

– Я тоже этого не хочу. – Он криво улыбнулся. – Как не хочу и того, чтобы ты пожалела об этом вечере.

«Ты об этом еще пожалеешь!» – вспомнила Фейт прощальный вопль Льюка, и все в ней восстало против этого зловещего предсказания. Кроме всего прочего, сам Льюк ни разу не дал ей такого наслаждения, ни разу не распахнул перед ней дверь волшебного мира прекрасных и всепоглощающих ощущений. Это дано лишь Говарду, и она никогда не забудет сегодняшнего вечера, единственного и неповторимого, ставшего возможным в результате уникального стечения обстоятельств.

– Я никогда ни о чем не пожалею, Говард. Для меня это был более чем особенный вечер, – повторила она, потому что это было правдой, и Говард имел право об этом знать.

Улыбка на его лице стала шире, лаская Фейт напоминанием о пережитом удовольствии.

– Значит, воспоминания об этом вечере ты отнесешь к числу приятных? спросил он.

Он уступает… Он отпускает меня…

– Да, – сказала Фейт, страшась поверить.

– Надеюсь, если тебе когда-нибудь захочется их освежить, ты сразу же вспомнишь обо мне, – шутливо попросил он.

– Обязательно! – облегченно, хотя и несколько нервно рассмеялась Фейт.

Перед ней снова был прежний Говард, тот, которого она знала как облупленного и с которым прекрасно умела ладить. Она почувствовала благодарность, что он вернулся в эту ипостась. – Обратиться к кому-то другому мне теперь и в голову не придет.

– Буду довольствоваться этим, – сказал Говард, и эти слова послужили печатью, скрепляющей то чувство уверенности, о котором она его просила. – И запомни, Фейт: ты в этом мире не одна и всегда можешь на меня рассчитывать.

Фейт перестала смеяться, и на ее глаза навернулись слезы.

– Спасибо, Говард, – хрипло выдавила она, переполняемая смесью чувств, которые и сама не смогла бы точно определить.

– Все в полном порядке, – заверил он, затем сделал шаг вперед, по-дружески обнял Фейт за плечи и, осторожно убрав в сторону волосы, поцеловал в лоб. – Спокойной ночи, Фейт. Ни о чем не беспокойся. И не опаздывай в понедельник на работу.

Фейт попыталась сглотнуть вставший в горле комок и не смогла. Молча она смотрела, как Говард идет к двери. Тело ее, мгновенно объятое пожаром желания, требовало, чтобы она его окликнула, остановила, увлекла в постель и оставалась с ним там так долго, как только возможно. Но Фейт продолжала стоять безмолвно и неподвижно, пока не услышала звук захлопнувшейся двери.

– Доброй ночи, – шепнула она.

Эта ночь действительно была доброй, потому что ею заканчивался добрый и чудесный вечер. И Фейт очень хотелось, чтобы таковым он остался в ее памяти навсегда.

Несмотря на заверения Говарда, нервы Фейт, когда она утром в понедельник входила в здание фирмы, звенели подобно туго натянутым струнам. Настроение у нее было самое решительное. Я не должна, глядя на Говарда, представлять его обнаженным, я должна полностью сосредоточиться на работе и вести себя естественно, заклинала себя Фейт.

Естественность поведения имеет первостепенное значение. Никаких внешних проявлений напряженности, возбуждения и никаких глупых шуточек. Трижды подумай, прежде чем что-либо сказать, повторяла она себе снова и снова.

Вообрази, что это понедельник предыдущей недели или понедельник следующей.

Все, что тебе нужно, это пережить несколько ближайших часов, а дальше все войдет в колею.

– Привет, Лесли! – изобразив на лице бодрую улыбку, поздоровалась она с секретаршей.

– Привет! Вот это – гораздо лучшее начало недели. Судя по всему, у тебя все налаживается.

Неужели после разрыва с Льюком прошла всего неделя? Фейт казалось, что с тех пор она прожила долгую и насыщенную жизнь, что, впрочем, было недалеко от истины. И она была очень довольна тем, как ее прожила.

– Уже наладилось! – оптимистично ответила она Лесли, затем подошла к лифту и нажала кнопку вызова. – Босс у себя?

– С раннего утра. И весь кипит энергией.

– А у тебя как прошли выходные? – спросила Фейт, раздумывая, не попытаться ли подружиться с Лесли.