— Я ничего там не читала. У меня есть свои книги для чтения.

— Я это знаю, — сказал Анри, стараясь быть терпеливым с ребенком, но его раздражение выдавало нервное постукивание пальцев по подлокотнику кресла. — Кроме документов важные деловые тайны можно узнать из разговоров, которые происходят в моем кабинете. Мне бы не хотелось думать, что подслушанное тобой может выйти за порог этой комнаты.

— Я не знаю, о чем вы говорили. Я не слушала. Простите меня за то, что я без спросу залезла в ваш шкаф. А теперь, можно я пойду?

Дядя Анри потрепал ее по щеке.

— Конечно. Я уверен, что ты в сущности действительно хорошая девочка. На этот раз я прощаю тебя, но впредь не приближайся к моему кабинету. Ты все поняла?

— Да, дядя Анри.

Жюльетта быстро забыла об этом инциденте, хотя больше никогда не выходила из комнат матери. Установившиеся осенние погожие деньки позволяли ей постоянно бывать на свежем воздухе, она ходила вместе с матерью на прогулки по улицам города, пропахшего прелой осенней листвой и жареными каштанами, которые уличные торговцы продавали на каждом углу. Элен учила дочь не только читать, писать и считать, не и шить. Однако Жюльетта не любила заниматься рукоделием, и поэтому ее мало заинтересовало сообщение матери о том, что они пойдут на ткацкую фабрику Рошей для того, чтобы взять там обрезки и лоскутки разноцветного шелка, необходимые девочке для занятий. Однако, к радости Жюльетты, посещение фабрики доставило ей много удовольствия — одна из молоденьких мотальщиц целый час развлекала ее, пока Элен и мадам Хуанвиль вели беседу, уединившись в кабинете управляющей.

— Благодарю вас за то, что вы навестили меня, мадам Рош, — обратилась мадам Хуанвиль к своей гостье, после того как дверь кабинета закрылась за ними. — Мне необходимо было срочно видеть вас, но я не могла прийти к вам на улицу Клемон.

— Надеюсь, вы понимаете, что я не имею никакого отношения к делам фабрики и Дома Рошей?

— Да, конечно. Но вы, насколько я знаю, очень близки с мадам Вальмон. Она много раз упоминала вас в разговорах со мной, когда я навещала ее в деревне с докладами о положении дел на фабрике. Я заклинаю вас сделать все, что в ваших силах, чтобы заставить мадам Вальмон вернуться в Лион.

Элен откинулась на спинку стула.

— Вы не понимаете, насколько серьезна ваша просьба. Я не имею права вмешиваться в жизнь моей золовки.

— Неужели вы не согласитесь сделать это, даже если я скажу вам, что вашу родственницу здесь, пользуясь ее отсутствием, обманывают и обворовывают?

Элен была поражена словами мадам Хуанвиль.

— На кого вы намекаете? У вас есть доказательства для подобных обвинений?

— У меня нет веских доказательств, и поэтому я пока никого открыто не обвиняю. Но если бы мадам Вальмон была здесь, я уверена, она очень быстро разобралась бы во всем.

— Прошу вас, говорите яснее.

— Мне кажется, я смогу объяснить вам суть своих подозрений, если прибегну к аналогии и расскажу один случай из моей юности, который я никогда не забуду. В молодости я была портнихой и одно время работала в модном заведении. Главную закройщицу, которая в этой мастерской заправляла всеми делами, неожиданно арестовали, обвинив в мошенничестве. Оказывается, она, посещая на дому клиенток для того, чтобы снять с них мерки, возила с собой им на выбор отрезы ткани, а затем, приняв заказ, выполняла его в свое свободное время, кладя денежки в свой карман и лишая дохода владельцев мастерской. Клиентки, которых она выбирала для своих махинаций, были чаще всего очень пожилыми или больными дамами, не имевшими возможности вести дела непосредственно с владельцами заведения. Они и понятия не имели, что их обслуживает недобросовестная служащая.

— Но как же ткань, которая пропадала неизвестно куда?

— В этом-то и состоял фокус хитроумной мошенницы. Прежде чем вернуть рулоны на склад, она отрезала от одного из них столько, сколько требовалось на пошив заказанного наряда. Таким образом, если она брала шесть рулонов, то и возвращала кладовщику ровно столько же. Никто, конечно, не перемеривал ткань. Что же касается самого заказа, то закройщица сообщала хозяйке мастерской, что клиентка раздумала шить то или иное платье и вместо трех нарядов заказала только два. Вот так один из трех полученных ею заказов мошенница оставляла для себя.

— Однако она не могла не понимать, что рано или поздно ее разоблачат?

— Владельцы мастерской ей очень доверяли, сами же они не имели деловой хватки, и поэтому главная закройщица думала, что так будет продолжаться вечно и все ей сойдет с рук.

— Итак, вы сравниваете мою золовку с обманутыми владельцами модной пошивочной мастерской.

— Да, хотя это сравнение не совсем правомерно — мадам Вальмон, в отличие от упомянутых владельцев, имеет прекрасные деловые качества, однако она в ущерб делам Дома Рошей слишком увлеклась шелководческой фермой.

— Следовательно, вы утверждаете, что выгодные заказы, которые должны были попасть на эту ткацкую фабрику, ушли куда-то на сторону. Что заставило вас сделать такие выводы?

— Недавно один из иностранных заказчиков вернул прямо сюда на фабрику бракованный кусок парчи. Брак был незначительным — в нескольких местах имелись мелкие разрывы нитей основы. И все же такой дорогой заказ, несомненно, требовал безупречного качества исполнения. Я сравнила с ним хранившийся у нас образец узора, выполненный из той же крашенной пряжи на наших станках, и сразу же увидела, что эта парча изготовлена не на нашей фабрике, хотя сам узор — неотъемлемая собственность Дома Рошей!

— Вы совершенно уверены в том, что говорите?

— Да, существует ряд признаков, которые безошибочно свидетельствуют о том, что этот кусок парчи не мог быть изготовлен на нашей фабрике.

— Почему же вы не рассказали обо всем этом мадам Вальмон? Вам ведь стоило лишь показать ей кусок возвращенной заказчиком парчи и образец узора, и она все сама бы поняла. Какие еще доказательства требуются вам?

Мадам Хуанвиль тяжело вздохнула и забарабанила по письменному столу пальцами, по-видимому, она до сих пор испытывала досаду на саму себя за допущенную ею оплошность.

— Я не могу этого сделать. У меня есть образец и новый кусок парчи, который мы изготовили для заказчика, но нет того, бракованного… Его забрали из кладовой без моего ведома. Мне следовало бы запереть эту ткань в сейфе.

— А вы знаете, кто взял ее?

— И знаю и не знаю. О возврате парчи на фабрику знали многие. Как правило, бракованный товар очень быстро раскупают по более низким ценам. Как бы то ни было, но если бы я стала проводить дальнейшее расследование, мне непременно сообщили бы, что покупателем был какой-то незнакомец, случайно заехавший в Лион и отбывший в неизвестном направлении человек. Одним словом, ищи ветра в поле.

— Я считаю, что это очень серьезное дело, и настаиваю на том, чтобы вы непременно все рассказали моей золовке.

— Я не могу этого сделать, мадам! — воскликнула управляющая фабрикой, тяжело вздыхая. — Не в моем характере бросать подозрение на брата хозяйки, не имея на руках веских доказательств его вины. Да, действительно, кусок бракованной парчи взял из кладовой сам месье Рош сразу же, как только услышал, что ткань вернули на фабрику.

На следующий день Элен выехала к Габриэль. Добравшись до усадьбы, она первым делом рассказала золовке все, что узнала от мадам Хуанвиль. Габриэль спокойно выслушала Элен, грустно глядя в окно на тронутые осенним увяданием деревья и, казалось, ничуть не удивилась рассказу невестки. Когда та закончила, Габриэль взглянула на нее.

— Теперь я вижу, что от судьбы не уйдешь. Как я ни старалась сохранить свой душевный покой, живя здесь в деревенской глуши, похоже, обстоятельства все же вынуждают меня вернуться в Лион. Это — не первый случай мошенничества Анри, он уже давно обманывает меня. Но с рождением Андрэ все изменилось. Я не хочу допускать, чтобы права моего сына ущемлялись, а его состояние разворовывалось по моей вине — из-за недостаточного контроля с моей стороны. Я выезжаю в Лион сегодня же вечером.

Элен помогла ей собрать вещи, заметив, что Габриэль не надела траура. Она взяла в дорогу только самое необходимое. К вечеру на мебель в усадьбе были надеты чехлы, а самые ценные вещи упакованы, их должны были перевезти в особняк на улицу Клемон. Ставни на окнах плотно закрыли. Из города был срочно вызван агент по продаже имущества, который должен был заняться продажей шелководческой фермы. Габриэль поручила Мишелю управлять этим хозяйством до тех пор, пока оно не перейдет в другие руки. Дом решили не продавать, надеясь, что Андрэ, когда подрастет, сможет отдыхать здесь летом.

Перед отъездом дам в Лион во двор усадьбы вышли все слуги. Им заплатили жалованье до конца года и дали рекомендательные письма, чтобы они могли устроиться на работу в другое место. Некоторые служанки плакали, прощаясь с хозяйкой. Вместе с Габриэль в Лион ехали только ее горничная и няня Андрэ. Они уже сидели во второй карете, загруженной багажом. Элен тем временем заняла место в первом экипаже, посадив Андрэ к себе на колени. Гастон, довольный тем, что возвращается к городской жизни, поскольку ему давно уже наскучили деревенские забавы и местные девицы, весело насвистывал какой-то мотивчик, сидя на козлах и держа в одной руке вожжи, а в другой кнут, готовый в любой момент опустить его на крупы лошадей.

Габриэль покинула дом последней, постояв в одиночестве в вестибюле, где даже маятники часов были остановлены. Ей было грустно, ведь в этот дом она приехала много лет назад, еще будучи невестой, а затем, став новобрачной, поселилась в нем вместе с Эмилем.

— Прощай, дорогой Эмиль, — тихо промолвила она, а затем, повернувшись, вышла из дома и заперла входную дверь на замок.

Когда Габриэль прибыла в особняк на улицу Клемон, ей доложили, что Анри и Ивон принимают гостей в большой гостиной, где устроили для них музыкальный вечер. Оттуда доносилась музыка, исполняемая струнным квартетом, и звучало звонкое сопрано.