Эмиля успокоили слова жены, он знал, что ее решение явилось плодом долгих трудных размышлений. Кроме того, он понимал, что Габриэль получит лучший уход здесь, в Лионе, от опытного доктора. В деревне же не было никого, чтобы оказать ей помощь, кроме пожилого доброго лекаря, жившего поблизости от дома Вальмонов, на которого нельзя было возлагать больших надежд. Сменив тон, Эмиль снова заговорил о тех трудностях, которые ждали их семью в недалеком будущем.

— Для меня будет очень непросто постоянно наведываться в Лион. Ты ведь знаешь, что я очень занят в летний сезон, начиная с мая месяца, когда рабочие приступают к сбору листьев шелковицы и выводятся шелкопряды.

— Я знаю. В этот период я буду постоянно писать тебе и держать тебя и курсе всех событий. Кстати, как ты думаешь, какой урожай листьев шелковицы ждет нас в этом году?

— Не знаю, как в других. местах, а у меня все деревья в отличном состоянии, и я полон надежд на нынешний превосходный урожай.

Габриэль пришла в изумление. Ее поразило то, что Эмиль не был в курсе происходящих событий, волновавших всех шелкопромышленников. В это время года все производители шелка-сырца сбывали низкокачественное сырье, — придерживаемое обычно в надежде на плохой урожай листьев шелковицы, суливший высокие цены на шелк-сырец, — поскольку прогноз на нынешний год был довольно благоприятный. Эмиль всегда старался быть одним из первых и не упускал возможности избавиться от залежей своего товара.

— Разве не желание сбыть излишки шелка-сырца явилось причиной твоей внезапной поездки в Париж? Я думала, ты ездил туда именно с этой целью.

— В то время, когда я был в Париже, прогноз на будущий урожай был еще не ясен. Я отправлюсь в столицу для сбыта прошлогодних остатков сырья в начале следующей недели — в понедельник утром.

— Ты снова отправляешься в путь? Ты ведь так не любишь поездки! Странно, что ты не сумел сориентироваться сразу же, ведь шелкопромышленники Парижа наверняка уже знали виды на будущий урожай. Неужели ты не навел справки?

— Я был занят совсем другими делами.

— Какими именно?

Если бы женой Эмиля была не Габриэль, а совсем другая женщина, он просто запретил бы ей вмешиваться не в свои дела. Но с Габриэль такой номер не прошел бы. По правде говоря, она сама явилась причиной его поездки в Париж, хотя Эмиль ни за что на свете не хотел бы, чтобы жена об этом догадалась. Поэтому он постарался ответить как можно более уклончиво, хотя в его словах была доля правды.

— Я ездил в Париж для того, чтобы повидаться с дядей Жозефом. Нам надо было поговорить и уладить кое-какие семейные дела.

— Как поживает твой дядюшка? — Габриэль знала, что Эмиль возлагал большие надежды на него. Поэтому неудивительно, что ее муж вдруг сорвался с места и срочно выехал в Париж. Дядя Жозеф Вальмон, отставной полковник, а ныне член правительства, был бездетным вдовцом, а Эмиль являлся его любимым племянником и потенциальным наследником.

— Дела у него идут превосходно. Я провел с ним несколько приятных дней. Он просил кланяться тебе.

— Спасибо, — промолвила Габриэль, все еще пребывая в некотором недоумении. Ей казалось невероятным то, что Эмиль, не любивший попусту терять время, обладавший деловой хваткой, не воспользовался своим неожиданным приездом в Париж на несколько дней и не навел справки через свои широкие знакомства о видах на урожай листьев шелковицы, от которого так много зависело. Как бы ни был гостеприимен его дядя, здравый смысл и интересы дела не могли не заставить ее мужа связаться с кругами парижских шелкопромышленников. Сбить Эмиля с толку, заставить забыть его обо всем на свете могли только какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства, сильная душевная смута.

Но как бы то ни было, если не считать некоторой неестественности в его поведении, замеченной Габриэль в тот момент, когда она вошла в комнату, — что, впрочем, она и раньше замечала за ним, — в его манере говорить и держать себя ничто, казалось, не свидетельствовало о каком-либо неизвестном ей ударе, нанесенном ему судьбой. Или…? Но Габриэль тут же отогнала от себя мелькнувшую у нее мысль. Муж не мог знать о ее отношениях с Николя. И Габриэль была рада этому, поскольку Эмилю было бы невыносимо больно, узнай он о ее чувствах к другому мужчине. Габриэль быстрым движением провела ладонью по лбу, как будто стирая в памяти воспоминания, связанные с Николя, но его образ постоянно жил в ее сердце, и все усилия Габриэль забыть его были тщетны.

— Если бы я знала, что ты уже приехал, я бы постаралась пораньше придти сегодня домой. Меня задержали срочные дела: я просматривала образцы тканей для ярмарки в Лейпциге, которая состоится на Пасху.

— А кто будет представлять тебя там, ведь ты не сможешь поехать сама на эту ярмарку? — спросил Эмиль, вздохнувший с облегчением, когда Габриэль прекратила задавать ему вопросы на щекотливую тему.

— Анри и Марсель.

Эмиль заложил руки за спину, невольно вспомнив, как совсем недавно ударил брата Габриэль. У него до сих пор побаливали пальцы правой руки.

— Чем дальше, тем меньше мне нравится твой Анри. Вероятно, ты была права, отстранив его от руководства Домом Рошей.

Габриэль была удивлена его словами. Она не смела и надеяться на то, что муж в конце концов станет на ее сторону, но вот он вновь поддержал ее, как в тот день, когда оглашалось завещание отца.

— Ты и представить себе не можешь, как много значит для меня то, что ты сейчас сказал.

Эмиль взял ее за руки, и они встали.

— Дорогая моя, я — счастливейший мужчина в мире, и в этом твоя заслуга, — он осторожно заключил ее в объятия. — Если состояние твоего здоровья требует того, чтобы ты осталась в Лионе до появления на свет нашего ребенка, значит так тому и быть. Я хочу только одного — чтобы ты благополучно разрешилась от бремени и родила здорового младенца. О большем я и не мечтаю.

Он говорил совершенно искренне. Ее упрямство, своеволие, неженское упорство в отстаивании своих интересов, ее увлечение шелкоткацким делом и другие недостатки — все бледнело в сравнении с тем фактом, что она не покинула его, навсегда осталась с ним и носит под сердцем его ребенка. Конечно, она испытала сильное искушение, но устояла перед ним, пережила трудный момент сомнений и колебаний, но сумела устоять, не поддавшись соблазну. Подобное часто случается в браках по расчету, особенно, если муж намного старше своей жены, но оба они с честью выдержали это нелегкое испытание. Причем Эмиля особенно радовал тот факт, что добродетель его жены не пострадала, она не перешла роковой черты. Он слишком хорошо знал ее и был уверен, что Габриэль не стала бы вести двойную игру. Единственное, чего он боялся, было то, что любовь к Дево могла заставить ее потребовать развода. Но все опасения были уже в прошлом. Эмиль не думал, что подобное когда-нибудь повторится в их жизни.

— Ты для меня — все. Ты и ребенок, который должен родиться. Готов поспорить, что у нас будет сын.

Габриэль была тронута этим проявлением нежности со стороны мужа, которому удалось подавить свое раздражение по поводу ее новых деловых планов. И она невольно порадовалась тому, что Эмиль остался в полном неведении относительно ее взаимоотношений с Николя, это избавило его от мучительных переживаний. С тех пор, как Габриэль рассталась с Николя, ее глаза были на мокром месте. Она могла заплакать в самый неподходящий момент, и поэтому ей постоянно приходилось бороться с собой, сдерживать себя. Заплачь она сейчас, кажется, она не смогла бы остановиться. Этот нелепый страх глубоко укоренился в ее душе, и поэтому Габриэль не давала воли своим чувствам. Вот и сейчас она боялась заговорить, чувствуя комок в горле.

— Я тоже надеюсь на это, — с трудом промолвила она, пытаясь прекратить этот разговор, чтобы не расплакаться. — А сейчас пора ужинать, поэтому я пойду переоденусь.

Эмиль отступил от нее на шаг, и она, слабо улыбнувшись ему, вышла из комнаты. Оставшись один, Эмиль подошел к пристенному столику и налил себе бокал вина из графина, оставленного здесь Анри. Сделав глоток, он глубоко задумался, держа бокал в руке. Все хорошо, что хорошо кончается, — по крайней мере, так утверждают люди. В Париже дядя Жозеф с радостью встретил своего племянника, несмотря на то, что тот явился без предупреждения. По своему характеру и манере поведения дядя очень походил на Эмиля. Его привязанность к племяннику внешне, казалось, ничем не выражалась, однако была от этого не менее искренней и глубокой. Во всяком случае, Эмиль всегда ощущал ее. Он, в свою очередь, был привязан к дяде Жозефу, пожалуй, больше, чем в свое время к отцу. Дядя был единственным человеком, способным без слов и лишних расспросов понять Эмиля, единственным членом их семьи, который всегда одобрял, а не осуждал сдержанность Эмиля, не позволявшую ему в детстве и ранней юности сближаться со своими ровесниками; и сейчас, в сорок с лишним лет, ему точно так же, как и в молодости, нужна была поддержка дяди и его содействие. Когда-то в двадцатилетием возрасте Эмиль отчаянно хотел быть представленным одной девушке из хорошей парижской семьи, фамилию которой он уже давно забыл, и дядя помог ему. Более того, после того как это знакомство ни к чему не привело — чего, впрочем, и следовало ожидать, — именно Жозеф нашел для своего племянника зрелую женщину, способную утешить молодого человека. К тому времени, когда Эмиль надумал навсегда покинуть Париж, он любил эту женщину больше, чем девушку из хорошей семьи, но расстался с ней без лишних эмоций, мудро рассудив, что так будет лучше. С той поры он ни разу не влюблялся, пока не встретил Габриэль.

Жозеф не стал задавать Эмилю лишних вопросов и интересоваться, почему тот так неожиданно нагрянул в Париж. И вот после ужина, когда оба удобно устроились у камина в комнате, стены которой были украшены военными реликвиями, свидетельствующими о славном боевом пути хозяина дома, и потягивали коньяк, Эмиль заговорил о практике призыва в армию офицеров запаса. Ему не надо было тратить много слов, Жозеф быстро уловил суть дела и задал вопрос по существу: