— Я хочу, чтобы ты обещала, по крайней мере, навестить меня в Испании или там, куда меня могут перевести. Ты не можешь отказать мне, потому что любовь к тебе истерзала всю мою душу, и я заслужил твое участие.

— Если я приеду, ты попытаешься заставить меня остаться с тобой навсегда.

— Я могу заставить тебя забыть, что у тебя до встречи со мной была другая жизнь.

— Я нисколько не сомневаюсь в этом, — с отчаяньем в голосе отозвалась Габриэль. — Именно поэтому о моем приезде к тебе не может быть и речи.

— Ты всегда отталкивала мою протянутую руку, — с горечью упрекнул ее Николя.

— Я делала это против своей воли, — горячо возразила Габриэль. — Когда Эмиль держит меня в своих объятиях, неужели ты думаешь, что я в этот миг не тоскую по тебе, не мечтаю о том, чтобы на его месте был ты? Одно время я пыталась вообразить себе, что он — это ты, но все было тщетно, потому что вы совсем не похожи друг на друга. Только с тобой я могла бы познать всю силу любви, отдаться страсти и испытать истинное наслаждение.

— Так обещай же мне то, о чем я просил!

— Я не могу. Я дала в свое время клятву Эмилю и чуть не нарушила ее из-за любви к тебе. Больше я не хочу давать никаких клятв и обещаний. Я уже сказала тебе в тот вечер, когда мы были наедине в палатке Императора и ты сжимал меня в своих объятиях, что буду твоей, как только обрету свободу. Я останусь верна своему слову, хотя в настоящее время не вижу, когда и каким образом смогу сделать это, и смогу ли вообще.

— Другими словами, ты лишаешь меня всякой надежды на счастье! — в глубине его пылающих гневом глаз таилась такая боль, как будто его разрывали на части. Мысль о том, что он расстается с ней навсегда, была невыносима для Николя. Габриэль вычеркнула его из своей жизни, и он, беспомощно махнув рукой, наконец, вынужден был смириться. — Это выше моих сил. Теперь я вижу, что для нас обоих было бы лучше, если бы мы никогда не встречались. И все же я ни о чем не жалею. Прощай, Габриэль.

Он повернулся и открыл дверь кабинета, в которую ворвались шумы работающего ткацкого цеха. Николя вышел, захлопнул дверь за собой. Габриэль застыла на месте, не в силах пошевелиться, оглушенная болью и отчаяньем. Очень медленно она опустила голову, как будто склонив ее под тяжестью обуревавших мыслей. Она ничего не слышала и не видела вокруг, а в ее ушах все еще звучали последние слова, сказанные человеком, которого она будет любить до конца своих дней.

Глава 9

Эмиль прибыл в Лион неожиданно рано. Анри, заслышав голос зятя в вестибюле особняка, поспешил ему навстречу.

— Габриэль еще не вернулась с фабрики. Отдохни пока с дороги. Может, выпьешь стаканчик вина?

Эмиль легким жестом руки отказался от угощения. Он был, как обычно, исполнен достоинства и сдержан.

— Благодарю тебя, но я хочу сперва дождаться Габриэль. Как себя чувствует Ивон? Прими мои соболезнования, вы с Ивон понесли такую тяжелую утрату!

— Она искренне благодарна тебе за письмо со словами утешения. Да, они оба пережили глубокое разочарование от того, что новорожденный младенец скончался. Однако, что же мы тут стоим, пошли наверх! Передняя не место для разговоров, — и Анри похлопал Эмиля по спине. Эмиль терпеть не мог фамильярности, тем более что продолжительное знакомство с зятем только усилило в нем неприязненное чувство к последнему. — Как дела на шелководческой ферме?

— Я думаю, что этот год будет на редкость удачным, только бы политическая ситуация начала понемногу стабилизироваться.

— Согласен с тобой. Наше шелкоткацкое дело, связанное с производством предметов роскоши, моментально реагирует на изменения политической обстановки, особенно если она грозит обнищанием. Да что там обнищание, любое изменение капризной моды может нанести нам огромный ущерб!

Беседуя друг с другом, мужчины вошли в так называемую Золотую Гостиную, стены которой были обиты белым шелком с узором, изображавшим золотистые колосья пшеницы. Анри взял хрустальный графин и налил себе бокал вина.

— Ты еще не передумал? — спросил он Эмиля, занося горлышко графина над вторым бокалом, как будто собирался налить туда вина.

Но Эмиль опять отказался.

— Что нового в Лионе? — как бы между прочим спросил Эмиль. — Я уже четыре недели не видел Габриэль и больше месяца не был здесь.

В глазах Анри вспыхнул огонек злорадства.

— Дево уехал из города; неплохая новость для начала, а? Его призвали в армию. Что ты об этом думаешь?

Эмиль явственно уловил в тоне зятя сочувственные нотки, как будто тот отлично знал, что эта новость будет приятна ему. «Однако этого просто не могло быть!» — успокоил себя Эмиль.

— В самом деле? Значит, и ткацкая мастерская Дево закрылась на неопределенное время?

— Куда там! Он оставил вместо себя управляющего, какого-то парижанина по имени Мишель Пиа. Я слышал, что это способный человек, однако неизвестно, как пойдут дальше дела без Дево.

— Аты случайно не знаешь, куда отправили Дево?

— На Пиренейский полуостров. Судя по всему, там идут тяжелые бои. Наши воины давно бы уже приструнили португальцев, если бы не вмешательство британцев.

— Не забывай, что мы вторглись на территорию их старого традиционного союзника, Португалии, — довольно сухо заметил Эмиль.

— Да, но почему мы это сделали! Португальцы отказались выполнить требование Императора и присоединиться к блокаде Англии, закрыв свои порты для британских торговых судов. Таким образом, блокада была нарушена, на всем континенте для британцев осталась одна-единственная лазейка, и мы были вынуждены двинуть наши войска на Лиссабон, чтобы исправить это положение.

— Португалия сохраняла нейтралитет, и поэтому она имела право самостоятельно решать, что делать со своими собственными портами.

Анри, прищурясь, взглянул на Эмиля сквозь тонкое стекло своего бокала.

— Ты говоришь как изменник. Неужели ты не испытываешь никакого почтения к гению Императора?

— Я говорю о фактах. Что же касается Бонапарта, то никто не может отрицать, что он завоевал всю Европу.

— Что правда, то правда, — произнес Анри с такой гордостью, как будто в том была его личная заслуга. — По существу осталась одна Британия. Но британцы еще пожалеют, что вступили на землю Пиренейского полуострова!

— А по-моему, их не так-то легко будет выдворить оттуда. Во всяком случае, думаю, эта война затянется надолго.

Анри хитро улыбнулся.

— Лично тебя это вполне устраивает, не так ли? У тебя, как и у меня, есть свои причины надеяться на то, что Дево как можно дольше пробудет в армии Императора.

— При чем тут я? — ответил Эмиль с ледяным спокойствием, скрывая за ним свою растерянность, так как не понимал, к чему клонит его собеседник.

— Вражда ваших двух семейств меня совершенно не касается; а тот факт, что Габриэль — моя жена, еще ни о чем не говорит. Дево никогда не покупал у меня шелк-сырец, так что я с его отъездом ничего не потеряю на поставках.

— Я говорю вовсе не о поставках, — Анри от души потешался в этот момент над Эмилем, зная, что тот сидит, как на иголках. — Я говорю о том интересе, который Дево проявляет к Габриэль — твоей жене и моей сестре. Что ты скажешь на это?

— Я просто не знаю, что и сказать, — холодно отозвался Эмиль, изображая полное недоумение. — Насколько я знаю, она не вела с ним никаких дел.

— Я не говорю о делах, — Анри осклабился, и на его самодовольном лице появилось выражение злорадства. — Не дела же послужили причиной того, что ты приказал Брушье следить за каждым шагом жены? Или я неправ?

Эмиль понял, что дальше притворяться не имело смысла, и мрачно взглянул на зятя.

— До меня дошли кое-какие слухи, — самодовольно заявил Анри. — Что касается Брушье, то это очень опытный и надежный сыщик. Все, о чем он докладывал тебе, чистая правда. Когда этот человек идет по следу, у жертвы нет ни малейшего шанса что-нибудь утаить от его всевидящего ока.

— В его донесениях не содержалось ничего предосудительного для моей жены, — резко возразил Эмиль. — Ничего! Я уже давно отказался от услуг этого человека.

— Он сказал мне об этом. Я в тот же день нанял его для своих целей, прежде всего для того, чтобы следить за Дево. Вот каким образом я узнал, что Дево несколько дней назад приходил на фабрику, чтобы проститься с Габриэль. Это короткое свидание длилось не более четверти часа. Тебе не о чем беспокоиться. Брушье удалось незаметно проникнуть в здание фабрики и подслушать, стоя у двери кабинета Габриэль, часть их разговора. Судя по его донесению, они решили навсегда расстаться, причем их прощание больше походило на ссору. Так что можешь быть спокойным, они больше никогда не увидятся, все, услышанное Брушье, с очевидностью свидетельствует о том, что между ними все кончено.

Терпение Эмиля, наконец, лопнуло, его охватил гнев.

— Ублюдок! — крикнул он, не владея собой, и нанес такой сильный удар в лицо Анри, что почувствовал острую боль в руке. Тело Анри сразу же как будто обмякло, и он тяжело упал, словно мешок с зерном, навзничь, задев при падении два стула, которые опрокинулись с грохотом. Оба, казалось, в равной степени были изумлены случившимся. Анри, приподнявшись на локте, ощупал свою покрасневшую челюсть, по которой пришелся удар.

— Я из-за тебя прикусил язык, — с трудом проговорил он, морщась от боли и чувствуя, как удивление в его душе сменяется закипающим гневом. В уголках его рта появилась кровь, а нижняя губа начала быстро распухать. — Ты же мог выбить мне зубы! — взвизгнул он и провел пальцем по ним, чтобы убедиться, что все целы. — Ну вот, они шатаются! Ты расшатал мне корни зубов!

— Через некоторое время это пройдет, — Эмиль был ошеломлен своим поступком и смущенно взглянул на зятя, сидевшего в нелепой позе на полу и охваченного яростью к своему обидчику и жалостью к себе. Анри оттолкнул Эмиля, попытавшегося помочь ему встать, и сделал это сам без посторонней помощи. Взявшись обеими руками за челюсть, он подошел к двери и, остановившись на пороге, зло взглянул на Эмиля, пылая жаждой мести.