Отметив для себя, что Альбинка ему больше не помеха, он забыл про нее. Нагнулся над разбитой вазой и наконец начал рассматривать сокровища, о существовании которых знал столько лет. Тяжелая чаша с четырьмя ручками, фигурки зверей — игрушки, наверное, древние. Лошадка-то — точно игрушечная! На колесиках. Сейчас тоже так делают. Олень, судя но изнанке, прикреплялся куда-нибудь. Зеркало старинное… не видно в него ни хрена… Все из золота! С ума сойти! Это же кучу денег стоит! Он обошел мастерскую, нашел сумку, как и тогда в Альбинкином доме. Сложил туда золото, но, прежде чем уйти, остановился перед лежащей на полу женщиной. На мгновение ему стало не по себе из-за того, что пришлось обойтись с ней так грубо. Вдруг вспомнились слова Глеба: «Хватит на нее любоваться! Врезать бы надо как следует!» Вот и врезал, Глеб Борисович! Согласно твоим пожеланиям, так сказать. Хотя лично он и полюбоваться не прочь.

До чего ж красивая! Золотистые волосы разметались, губы приоткрылись, распахнувшаяся на боку юбка открыла такие стройные ноги… Ни одна баба не волновала его сильнее, чем Альбинка. Возбуждение, какое испытывал на купалке в «Архангельском», он не забудет никогда в жизни.

Эх, жаль, конечно, что вопрос с бабами закрыт для него навсегда!


В ту ночь он тоже ее ждал, но она все не шла и не шла. Ночь была тихая, теплая. И темная очень. Он затаился у реки в кабинке для переодевания и от нечего делать слушал звуки ночи. То рыба плесканет, то птаха какая чирикнет, то ухнет что-нибудь в лесу… А еще на Цыганке сыростью пахло так природисто. Ночью особенно. Хорошо!

Это было за год до того лета, когда Ульянского арестовали… Да. Так, наверное… Он уж думал, что не удастся подсмотреть ее ночное купание, и собрался было уходить из своего укрытия, как вдруг услышал шаги и порадовался, что дождался наконец — час ночи почти. Но на купалку пришел Владимир Иванович. Сел на деревянный лежак у самой воды и долго сидел так, уставившись в темноту. Ромка замер в тесной кабинке, боясь обнаружить себя. У него затекли ноги, а размяться-то нельзя — услышит. Через какое-то время подошла Татьяна Павловна, села рядом с мужем. Он, похоже, был недоволен ее приходом, а она с вопросами приставать стала. Что было делать Ромке? Почти не дыша, он прослушал весь их разговор, о чем не пожалел потом.

— Володь! Что тебе не спится? Пойдем давай домой!

— Зачем ты ходишь за мной? Если я не позвал тебя, значит, хочу побыть один.

— У тебя какие-то неприятности?

— У человека активного и с положением какие-то неприятности есть всегда. Это часть его жизни.

— Ты беспокойный стал…

— А ты все время говоришь глупости!

— Володь, я знаю, ты сейчас сердиться будешь, но послушай… с тех пор, как ты скифское золото взял, вся наша жизнь словно порушилась. Давай снимем грех с души! Вернем золото Зимину или в Эрмитаж!

— Я запретил тебе говорить о скифском золоте вообще. Тем более здесь, на реке. Совсем, что ль, умом тронулась? — злобным шепотом процедил Ульянский.

Ромка услышал, как она заплакала, и голос Ульянского сразу смягчился:

— Не реви. Все будет хорошо. У нас дочь — не забывай! Ей пусть останется…

Он долго помнил этот разговор, потом забывал, снова вспоминал, но как извлечь из него пользу — даже в голову не приходило. Не шантажировать же простому охраннику дачного поселка второго по значимости чиновника российского правительства! Ненароком и на тот свет можно отправиться или на дармовые государственные харчи в дурдом.

А когда громом грянул арест Ульянского — в «Архангельском» говорили, за взятки — и его семья уехала с дачи, Ромка потерял их след. Знал, что Альбина вышла замуж за Глеба Большакова, но в поселок они не ездили. А если б даже и ездили, то что?

Шло время. Ромка по-прежнему стерег «Архангельское», но из рядовых охранников поднялся до сменного начальника. Как и мечтал — получил московскую прописку, а вместо служебной площади — комнату в коммуналке. В восемьдесят пятом дачный поселок сильно изменился. В течение года оттуда съехал весь старый контингент. Пришла горбачевская команда — молодая и наглая. Но когда заступила ельцинская — те показались салагами.

19 августа девяносто первого Ромка был на дежурстве, чем впоследствии очень гордился. Но это впоследствии, а в ту ночь струхнул ужасно и, конечно, промашку допустил. В «Архангельском» он единственный заметил тогда что-то неладное. Доложил, как положено, по инстанции, но никто ему не поверил. Подшибякин уже и сам сомневался в реальности того, что на рассвете увидел на противоположном берегу Цыганки: еле заметное движение небольшой группы вооруженных людей в камуфляжной форме. Через несколько часов заявление ГКЧП передавали все информационные агентства, а о том, что поселок «Архангельское», где находился президент, блокирован силами «Альфы», узнал весь мир.

Ромка очень сокрушался задним числом. Не использовал такой шанс! Надо было докладывать не сонному дежурному, а бежать прямо на дачу к самому Ельцину и требовать, чтобы того разбудили. Вряд ли Ромка изменил бы ход истории России, но ход своей собственной жизни — наверняка! Запросто мог бы стать заместителем Коржакова! Подшибякин любил поразмышлять на эту тему. Особенно когда выпьет.

Мечта найти себе жену — золотую рыбку не оставляла его. Даже наоборот. Уж очень сладко жила новая власть — хотелось приобщиться. Но время текло, а в его сети не попадалась ни золотая, ни даже серебряная добыча, и Ромка решился на отчаянный шаг. Охмурил очень молоденькую девицу из дачного контингента — чего не делал никогда прежде. Уговорил ее на дружеский ужин в своем коммунальном гнездышке. Напоил шампанским. Не встретив никакого сопротивления, трахнул и три дня не отпускал домой… Думал, родители девицы заявят, что выход у него один — жениться. Но вместо этого начальственный папа заявил в милицию и устроил все так, что Ромке влепили на полную катушку.

Он отсидел семь лет, а когда вышел — оказалось, коммуналку расселила какая-то коммерческая фирма без учета его интересов. Жить ему в Москве стало негде.

Жить негде, жрать нечего… До крайности дошел. Когда Глеба в «Макдоналдсе» встретил — подбирать объедки ведь туда пришел. Глеб его не узнал — скользнул по нему взглядом, не задержался. Элегантный, красивый, благополучный… почти не изменился за эти годы. Ух, какую злобу вызвал он у Ромки, но, когда пошел за ним, уже точно знал, что взял верный след.

Последнее время нюх не подводит его и вообще как-то ловко все получается! Даже пожар в квартире Глеба оказался на руку. Золото благодаря ему нашел. Интересно только, всегда оно в этой вазе лежало или Альбина Владимировна его принесла после того, как напугал ее телефонным звонком. Тоже, кстати, складно вышло: позвонил в справочную и безо всяких хлопот по адресу узнал ее телефон.

А в доме он тогда все обшарил. Антресоль даже перерыл. Единственное место, куда не добрался, — под ванной на женской половине дома. Полез было туда, но так шкуру на ладони порезал, ковыряя ножом новомодное крепление заслонки, что кровь остановить не мог. Забыв, в каком шкафчике видел йод, и не зная, чем дезинфицировать рану, щедро полил ее джином — схватил в баре первую попавшуюся бутылку, перевязал кое-как рану полотенцем, но под ванной уже не шарил…

Он смотрел на лежащую без чувств Альбинку и ощутил вдруг забытое волнение в том месте, на которое давно уже не возлагал никаких надежд. Не может быть! Фу-ё! Даже пот прошиб. Сильно как забрало. Ай да Альбина Владимировна-а! Да, да-а… с упоением трогал себя Ромка, уставившись на ее раскинутые ноги…


Альбинка приходила в себя. В ушах звенело так сильно, словно жизнь и память возвращались к ней на реактивном самолетике. Он кружил, закладывал виражи, входил в штопор, взмывал вверх, пока не сбросил наконец в гудящее беспамятство обрывки воспоминаний о том, что произошло в Сашкиной мастерской. Еще некоторое время потребовалось Альбинке, чтобы выстроить их в нужной последовательности, после чего она с трудом подняла налившиеся тяжестью веки.

Он склонился над ней и поддерживал ее голову так бережно и ласково, что Альбинка готова была снова потерять сознание — лишь бы не уходил.

— Игорь… — произнесла она еле слышно и улыбнулась, — ты почему здесь?

— Сашка позвонила, — выдохнул он.

— Хитрющая бестия твоя сестра…

— Знает, что я без тебя просто помираю. — Он нежно поцеловал ее в уголок губ. — Ты меня еще любишь?

Альбинка приподнялась на локте и огляделась в поисках скифского золота и упыря, который за ним охотился. Не увидев ни того ни другого, с облегчением вздохнула и обхватила Игоря за шею.

— Очень, очень люблю! Даже больше, чем в той жизни…


Подшибякин так и не успел свыкнуться с мыслью, что скифское золото теперь принадлежит ему. Он часа два был его хозяином. Ну, может, три. Не больше. Гонимый неблагоразумной похотью, он в ту же ночь отправился на поиски приключений и нашел их в грязном дешевом притоне, куда привела его уличная проститутка. Пока услаждался на замызганной койке, сумку со скифскими сокровищами у него украли. В жестокой драке возмущенному несправедливостью жизни Ромке крепко досталось. Избитый, в рваной одежде, чуть живой от холода, он очнулся на улице лишь под утро.

Золото, которое соединила с духами скифских царей сама смерть, а потом разлучила жизнь, отправилось на поиски нового пристанища. Надолго ли оно там задержится — неизвестно. Но какое это имеет значение, если впереди вечность…


До Рипейских гор было еще далеко, а ледяное дыхание Борея — лютого северного ветра — уже чувствовалось. Завывая, он метался высоко в горах, набирая в могучие легкие трескучего мороза, чтобы потом бессмысленно и злобно выдохнуть его в долину. Бедная, обделенная природой земля ничего не получала в том краю, кроме холода, льда и снега. Солнце с трудом пробивалось сквозь пелену беспрестанно кружащих белых хлопьев, но, несмотря на снежную завесу, днем было видно, как сияют огнем горные вершины. А ночью Рипы так высоко тянулись к небу, что бодали пиками брюхо Большого Оленя.