— Откуда ты знаешь, что он в Испании? Я тебе об этом не говорила.


После московской хляби в Испании было тепло и сухо. Глеб много ходил пешком. Можно сказать, до изнеможения. Утром спускался в ресторан, выпивал чашку крепкого кофе и, уже не заходя в номер, отправлялся в поход. Через несколько дней пришлось купить новые туфли. Старые протер до дыр и прямо в магазине велел их выбросить.

Так долго он никогда в жизни не молчал. Несколько слов с официантами да продавцами — вот и все общение. Покупать он любил всегда и скорее по привычке изучал местный рынок. Но в этот раз покупки не делал. Приехал налегке и не хотел обременять себя пакетами с коробками на обратном пути. Да и не понравилось ничего особенно.

Небольшие сложности возникли на границе с Марокко, но он легко их преодолел и в день приезда попал в нужный банк в Танжере. Судовладелец не подвел. Их с Томом ожидали три миллиона долларов, о чем Глеб сразу же сообщил ему, но таким тусклым и безрадостным голосом, словно не приобрел, а потерял.

О своих женщинах Глеб почти не вспоминал, и, когда бесцельно бродил по улицам, ему даже казалось, что голова его абсолютно пуста. На самом деле маленькая передышка, которую дала память, подходила к концу.

Сцена прощания с женой снова замаячила перед глазами. Теперь к старой обиде и злости прибавилось недоумение. Как так получилось, что не он, пылающий праведным гневом, диктует условия, а она? Непоправимо виновата перед ним, а ведет себя так уверенно. Могла бы быть и поскромнее!

Мысли о Сашке тоже гнал от себя, хотя информацию о ШЕСТИ неделях беременности к сведению принял и с календариком в руках пальцы-то загибал. Получалось, ребенок его. Но мало ли, что у него получалось! Если баба захочет — всегда проведет мужика в этом деле. Да что там мужика! Она и врача проведет. Впрочем, ему-то какое дело? Никакого! Никакого? Никакого! — отвечал он сам себе, с каждым разом все менее уверенно…

Звонок Тома Полонски разбудил его ночью, за день до вылета в Москву, и удивительным образом вписался в ночной кошмар. Снилась погоня. Задыхаясь, он бежал под дождем по узкой темной улочке незнакомого города. Улочка петляла, раздваивалась, взбиралась в гору. У него больше не было сил, но он не только не мог остановиться, но даже замедлить бег. По пятам бежал Спаситель. Глеб его не видел, но знал, что это он и что тот должен убить его. Глеб тяжело поднимался по лестнице, пока не оказался перед нужной дверью, за которой его ждали Сашка с Альбинкой. Он стал звонить в дверь, но они не открывали. Он уже слышал, как Спаситель, сипло дыша, поднимается наверх. Глеб так яростно нажимал на звонок, что звенело в ушах, но женщины не хотели впускать его… Им овладел жуткий страх, и он проснулся в жарком поту.

Звонил телефон. Глеб не успел сказать «Алло», как Том заговорил взволнованно и сбивчиво. Глеб проснулся окончательно, и до него стало наконец доходить, что речь идет о танкере «Визит»-«Аквамарин». Самое ужасное, чего они с Томом опасались больше всего, все-таки произошло! Танкер затонул. Это случилось сегодня у берегов Англии. Из его танков вытекает нефть, и ничего нельзя сделать. Ничего!

Страх, который он только что пережил во сне, вернулся к нему наяву. От мгновенной слабости закружилась голова, в желудке стало так холодно и противно, словно проглотил лягушку. Похоже, он вляпался в очень серьезные неприятности, и в ближайшее время они не закончатся.

Если «Аквамарин» затонул на большой глубине, старенький танкер может не выдержать давления воды и выплеснуть на поверхность такое количество нефти, что экологическая катастрофа глобального масштаба будет неизбежна. Господи! Расследование, видать, уже началось, и страховая компания причастность Глеба с Томом к криминальной перерегистрации танкера установит очень быстро.

«Что же делать? Что делать?» — стучало в мозгу. Надо как-то затаиться, где-то переждать скандал.

— Don’t return to Moscow! Stay in Spain![12] — кричал в трубку Том.

Через пару часов он позвонил еще раз. Сказал, что тоже решил уехать из Москвы и скоро будет у Глеба.

— Том! — Глеб помедлил. — Take Sasha with you… and help her with the viza…[13]


Собрав чемодан, Сашка забралась с ногами на свой любимый диван и прижала ладони к лицу. Щеки пылали, сердце стучало, жизнь била ключом. Недомогание, отчаянно мучившее последнее время, куда-то ушло, лишний раз доказав, что хорошее-плохое самочувствие варится в голове.

Сашка была счастлива. Глеб — любимый, родной, обожаемый — позвал ее к себе. Сказал, что он в Испании и обстоятельства не позволят ему вылететь в Москву в ближайшее время. Когда спросил, готова ли она бросить все ради него, она так громко завопила «да-а!», что он засмеялся.

Вскоре после звонка Глеба приехал Том. Она отдала ему паспорт и пектораль — все, как велел Глеб. Пектораль Том рассматривал долго и даже лупу попросил. Они очень смешно разговаривали. Сашка со своим корявым английским толком ничего не могла объяснить Тому. Да и Том, кроме отдельных фраз, выбранных и заученных по не совсем понятному принципу, тоже изъясняться на русском не мог. Он несколько раз звонил Глебу, чтобы тот помог в переводе. Когда Сашка показывала Тому на три яруса пекторали, пыталась объяснить, что это три мира… он, конечно, ничего не понял. Она сама позвонила Глебу и начала что-то про царство мертвых. Глеб быстро ее остановил и сказал, что, если она не хочет отправить в это царство всю компанию, лучше по телефону об этом ей не рассуждать.

Ну все! Вроде к отъезду готова. Даже за квартиру и мастерскую на Соколе заплатила за полгода вперед. К родителям заехала попрощаться. Понавезла им всякой вкусной всячины и оставила деньги. Велела купить к зиме новую одежду. Опять отец ходит черт знает в чем! Говорит, что не любит новые вещи и в них чувствует себя неуютно. Его гардероб, действительно, состоял из того, что уже относил Игорь. Чудак-человек ее отец!

Ровно в двадцать один ноль-ноль она подхватила свой чемодан на колесиках и, не дожидаясь прихода Тома, спустилась вниз. Уже из аэропорта, как и задумала, позвонила Альбинке.

… — Я тебе потом все объясню. А пока просьба к тебе огромная, но придется тебя потревожить. Просто знаю, что ответственнее тебя это не сделает никто. Можно?

— Валяй!

Сашке показалось, что застала Альбинку не в самое подходящее для разговоров время. У нее был такой грустный и расстроенный голос, будто только что плакала. Ох! Пошлет сейчас Сашку к чертовой матери и будет права!

— Альбиш! Не сердись! Ты можешь прямо сейчас ко мне прийти? Понимаешь, пришлось уехать из Москвы на какое-то время… потом тебе расскажу… а мастерскую на Садовой обесточить забыла. У меня там баллон с кислородом — мало ли что… Словом, пока рубильник не выключишь — не будет мне покоя!

— А как же я к тебе зайду? — растерялась Альбинка. — Или у тебя выключатель на лестничной клетке?

— Альбин, только ты не сердись! — проворковала Сашка, умильно при этом улыбаясь.

— Слушай! Что ты заладила, как блаженная! — разозлилась Альбинка.

Ее душевное состояние совсем не соответствовало безмятежному настроению подруги. И в то, что из-за чего-то той «не будет покоя», верилось с трудом.

— Ну ладно, ладно, Альбиш… Зайти ко мне, конечно, надо — проверить чтоб. Хотя выключатель действительно на лестничной клетке. Знаешь, в гардеробной Глеба, где-то на крючке, должны висеть два ключа, если не выбросил… Они от моей мастерской на Садовой. Пойди посмотри, а?

Альбинка замолчала, понимая, что Сашкины словесные реверансы связаны именно с этой частью просьбы. Соблазн послать к черту любовницу мужа длился несколько секунд, но победила дружба.

— Как выглядят твои ключи?

— Спасибо, Альбин! — выдохнула Сашка. — Они на брелочке таком, на шарике…

— Каком шарике-то?

— Земном. Брелочек такой… как земной шарик.

— Так… Ну нашла. — Альбинка звякнула ключами.

— Хорошо. Придешь на Садовую — позвони. Скажу тебе, какой ключ от какого замка. Только, Альбин, прям сейчас! Ладно?

— Ладно.

Снова помолчали.

— Альбин! — От переполнявших чувств Сашка вдруг тихонько заплакала. — Я тебя очень люблю.

Альбинкины слезы были еще ближе, чем Сашкины. Она разрыдалась и не сразу смогла взять себя в руки.

— Я тоже тебя люблю. Ты мой самый родной человек… — Слезы лились ручьем, она размазывала их по лицу, но они все равно капали на довольно обшарпанного вида полосатый халатик.

— Альбин! — Сашка услышала объявление о посадке и прикрыла телефон рукой. — Я не могу больше разговаривать. Звони мне с Садовой, а не дозвонишься — сама там разберешься и с ключами, и с выключателями… Целую.

Она дала отбой и утерла слезы. Том смотрел на нее со смешанным чувством недоумения и зависти. Он так и не понял, почему она плачет, ясно только, что не от горя. Он достал из кармана белоснежный носовой платок с вышитыми серым шелком буквами «Т. Р.» и промокнул Сашкины слезы. Она по-детски утерла нос пальцем и звонко засмеялась.

Брату Сашка звонила уже на ходу — одной рукой тащила чемодан, другой — справлялась с кнопками. Совсем недавно у него тоже появился сотовый телефон, и Сашка не сомневалась, что найдет Игоря, где бы он ни был. Дома нет… так… на мобильный… не соединяется… вот черт… еще раз… опять… еще раз… «Направление перегружено. Попробуйте позвонить позднее», — равнодушно сообщила ей трубка.


Вынужденное безделье ужасно надоело Спасителю. Как только Глеб велел прекратить слежку за женой, делать стало абсолютно нечего, и он затосковал по бодрым, наполненным разными событиями дням. Теперь только и знал, что с утра до ночи ел, валялся на диване, а если ходил вечером в кино, еще и бутылку покупал на сон грядущий. После Глеба с его дамочками всегда оставалась какая-нибудь вкуснятина — то севрюга, то икра, то угорь. Не лимонадом же все это запивать!